Вот как она сама описывает свой визит к знаменитым братьям: «Оба умильно посматривали на меня, как на кусок пирожного.

— Вот — юная леди на роль в офисе, — произнес мистер Коуэн.

Граучо пытливо вгляделся в меня.

— А вы умеете пройтись? — осведомился он.

Я кивнула.

— Я имею в виду не ту походку, какой владела моя тетушка Зиппа, — добавил Граучо. — На эту роль требуется такая юная леди, которая, зайдя ко мне, могла бы лишь одними манерами возбудить во мне угасшую чувственность — ну, чтоб дым шел у меня из ушей.

Харпо, словно в рожок, прогудел в свою трость и широко улыбнулся мне. Я прошлась так, как хотелось Граучо. Он просиял:

— Это что-то необычайное!

«Рожок» Харпо издал тройной звук, затем его обладатель сунул пальцы в рот, и раздался оглушительный свист.

— Пройдитесь еще раз, — сказал мистер Коуэн.

Я прошлась. Потом еще раз и еще. Вся троица стояла и улыбалась.

— Мэй Уэст, Теда Бара и Бо-Бип, вместе взятые, — заметил Граучо. — Снимаем завтра утром. Приходите пораньше.

— Да, — добавил Харпо, — и не гуляйте там, где нет полиции».

Последнее предостережение излишне, точнее — запоздало, ибо, как выяснилось (я уже приводил этот эпизод из голливудской хроники), ходить ей было небезопасно даже там, где есть полиция. Сходные опасения суть ее коротенького появления в фильме «В любви счастлив»: к частному детективу Грюньону (его играет Граучо Маркс), нанятому для поимки банды контрабандистов, приходит девушка (Мэрилин) и, озабоченно оглядываясь, говорит:

— Меня преследует какой-то человек!

— Как! Только один? — отвечает Грюньон. Не дождавшись ничего большего, девушка уходит, и камера, словно вторя взгляду Грюньона, следит за ее покачивающимися бедрами. Вот и весь эпизод. Затрудняюсь сказать, сколько он длится на самом деле — не хронометрировал. Биографы утверждают, что полминуты. Но каким бы коротким он ни был, из всего фильма он пользовался наибольшим успехом, и в этом смысле его можно назвать рекордным. Посмотрев фильм, критик Сидней Филдз написал о Мэрилин немного (по-видимому, соответственно эпизоду), но достаточно красноречиво: «Мэрилин — необыкновенно очаровательная и сравнительно неизвестная актриса. Дайте ей время, и вы услышите о ней. Она ведь еще так молода!» Здесь примечательно выражение «сравнительно неизвестная», ибо, как мы уже знаем, кроме двух миниролей в «Б»-фильмах, на экране она не появлялась нигде. На экране — нигде, но на что же тогда рекламные фотографии, в течение двух лет снимавшиеся мастерами двух кинокорпораций и публиковавшиеся повсюду? Они-то и сыграли (и сыграют еще) свою роль. Неизвестность Мэрилин была и в самом деле сравнительной — ее знали больше по рекламным изображениям, о которых я уже не раз упоминал. Но критик уверен и в будущем молодой актрисы. Золотов, хорошо его знавший, пишет: «Недавно я спросил у Филдза, зачем было так рисковать — ведь он писал о неизвестной актрисе, которую к тому же никогда не видел на экране. Он ответил, что ему показалась совершенно невероятной ее «животная энергия». Он интервьюировал сотни актрис, но подобной обольстительности не видел ни у одной».

Я склонен это объяснять тем, что представление о Мэрилин у современников возникало не из того, что она делала (играла, пела, танцевала), а из духа, исходящего от нее, — не из ролей, в том числе и фотографических, а из того, что французы называют présence, эффектом присутствия. Кстати, во Франции, где фильм «В любви счастлив» (под названием «Поиск сокровища») появился на экранах спустя год, рекламные плакаты изображали троих главных героев, умильно взирающих на… Мэрилин в купальнике! А когда после аванпремьеры (15 июля 1949 года) Мэрилин отправилась по шести городам Штатов рекламировать готовый фильм, на рекламных фотооткрытках она могла видеть себя с тремя пачками мороженого, а внизу подпись: «Мэрилин Монро — самая горячая[20]девушка Голливуда… Мисс Монро — «звезда» нового фильма братьев Маркс…» Именно мисс Монро, а не Мэрьон Хаттон, не Айлон Мэссей, игравшие в фильме куда более значительные роли, чем она со своим 30—40-секундным появлением! Вот это и есть эффект присутствия. Его можно называть по-разному: и, как Филдз, «животной энергией», и, как Билли Уайлдер, впоследствии работавший с Мэрилин, «ароматом плоти» (Flesh Impact) — в любом случае читателю, надеюсь, понятно, что имеется в виду. Как бы то ни было, а речь идет не об актерских данных, которые всю жизнь Мэрилин тщились отыскать у нее режиссеры, продюсеры, репетиторы, да и критики тоже, но о чем-то ином, что зрители (устами журналистов) выразили словами «Богиня любви». Может быть, это и действительно так? Может, и на самом деле Норма Джин оказалась воплощением («инкарнацией») той вечной женственности, которая, по словам поэта, «тянет нас к ней» и которую древние греки олицетворяли в виде богини Афродиты, а римляне называли Венерой? Но одно несомненно: эта энергия, это воздействие, этот дух отныне станут определять стремительное восхождение Мэрилин к мировой славе, ее «звездную» жизнь, такую шумную и такую беспорядочную «в кругу расчисленных светил» голливудского небосклона.

А потрясенный Граучо Маркс говорил потом приятелю: «Слушай, парень, как же я желал ее! В этом платье, где все на виду… Наша сцена с ней заняла только четыре съемочных дня. Получить за эту роль она вряд ли могла больше двух сотен. А ведь была до чертиков хороша! Глаз не оторвать. Конечно, я мог бы попробовать взять ее, но, боюсь, ничего бы не вышло… Да и у других, думаю, тоже. Прекраснее ее я в жизни своей не видел».

* * *

Тысяча девятьсот сорок девятый год для Мэрилин обозначился двумя событиями: позированием для «обнаженных» календарей и встречей с Джонни Хайдом. О календарях я уже говорил. Хочу только обратить внимание, что оба этих события резко разграничили жизнь Мэрилин на прошедшую и предстоящую. И дело даже не в том, что 1949 год оказался последним «безработным» годом для нее, когда она до такой степени нуждалась, что ей пришлось позировать Тому Келли. Куда важнее другое: она вдруг поняла, почувствовала свою силу, воздействие своей ауры, свою «неземную» (или божественную?) природу. Ощущение внутренней прикосновенности, внешней прикасаемости, осознание собственного «присутствия» как своего «я», понимание, что она обладает даром привлекать людей, не произнося ни слова, не сделав ни одного движения, — все это и промелькнуло во взгляде Мэрилин на «обнаженных» календарях Келли. А промелькнув, пришло на смену привычному для нее ожиданию чьей-то помощи, поддержки, преподношений, даже подачек, обычной готовности выполнить чуть ли не любой совет, даже распоряжение именно в расчете на помощь. Теперь она уже долго будет не в состоянии кому-либо прислуживать. Пусть она еще не богиня — она уже не «старлетка». И эти ее самоощущение и самосознание скажутся на ее карьере в самое ближайшее время.

Начало этому времени положило знакомство с Джонни Хайдом — одно из немногих (если не единственное) и удачных, и счастливых знакомств на жизненном пути Мэрилин.

Хайд был влиятельным агентом в мире Голливуда, вице-президентом одного из крупнейших посреднических агентств мира — «Уильям Моррис Эйдженси». Он родился в России, в Петербурге, в 1895 году, его настоящие имя и фамилия — Иван Николаевич Гайдебура. (Интересно, что в первые голливудские годы Мэрилин практически все, кто оказал на нее наибольшее влияние, — выходцы из России: Джо Шенк, Наташа Лайтес, теперь вот Джонни Хайд.) Семья его, актеры цирковой труппы, в 1905 году перебралась в США, где и обосновалась на постоянное жительство. «Англизировав» свои имя и фамилию, то есть став Джонни Хайдом, он перешел и в католицизм, что не помешало ему начать свою деятельность в шоу-бизнесе с постановок водевилей и ревю с полуобнаженными (понятно, насколько это позволяли общественные нравы) танцовщицами. С 1926 года он начал работать импресарио, а в 1935 году «Уильям Моррис Эйдженси» направило его на Западное (Тихоокеанское) побережье. Хайд представлял здесь интересы многих голливудских знаменитостей. Среди его подопечных числились Джон Хьюстон, Боб Хоуп, Рита Хэйуорт, Ол Джолсон, Наннели Джонсон, Бетти Хаттон, а Эстер Уильямс и Лану Тэрнер он попросту открыл и вывел в «звезды». Теперь то же самое ему предстояло сделать и с Мэрилин.