Неотъемлемая часть работы – это занятия с целыми семьями и просвещение родителей относительно эмоциональной жизни человека. Очень часто на семейных сессиях я задаю родителям вопрос, как они справляются с чувством гнева, и бывает очень интересно и поучительно выслушать самые разные точки зрения по этому поводу. Каждый человек, включая детей, обладает собственной позицией по всем вопросам, и каждое мнение ценно для его обладателя. Иногда в результате моего вопроса разгорается оживленная дискуссия. На занятиях с семьями я часто даю задание, чтобы каждый из членов семьи по очереди называл то, что он ценит или любит, и то, что его возмущает, раздражает. Бывают случаи, когда один из членов семьи затрудняется вспомнить что-то, что ему не нравится (или, как минимум, не решается это назвать). Иной раз сестра, например, впервые имеет возможность услышать, что именно в ней нравится ее брату. Пройдя несколько кругов, мы обсуждаем услышанное. Я делаю обобщение, а каждый участник высказывает свое мнение или опровергает сказанное. Практика открытого выражения недовольства важна для семьи в целом, и часто после таких занятий жизнь и взаимоотношения людей в корне меняются. Кроме того, на семейных сессиях всплывают все проблемы, которые необходимо разрешить.

В ходе такого упражнения пятнадцатилетняя Элен, страдавшая булимией – нарушением питания, включающим переедание и вынужденную рвоту, – открыто и энергично выразила чувство неприязни к своим родителям. Семья была шокирована. В этом доме царили любовь, доброжелательное отношение друг к другу и стремление избегать конфликтов. Складывалось впечатление, что роскошный фасад удерживается на скрытом от посторонних глаз прогнившем фундаменте. Приподняв завесу, мы получили возможность разглядеть проблему, изучить и проработать ее. Элен больше не задыхалась от гнева. Но чтобы это стало возможно, данная семья должна была усвоить некоторые вещи. Прежде всего, нужно было дать родителям представление о чувстве гнева – показать им пагубность его подавления и объяснить, в частности, как сложно ребенку открыто выразить свое недовольство. Во-вторых, прежде чем открыто выразить неприязнь к своим родителям во время сессии, девочка должна была обрести внутреннюю поддержку. Но еще до этого я должна была наладить хорошие отношения и с ребенком, и с его родственниками. В отсутствие хорошего контакта между нами у родителей могло сложиться впечатление, что их критикуют или ругают. Если люди начинают защищаться, патологическая ситуация лишь усложняется, но не разрешается. Я считаю, что построить нормальные отношения с клиентами – это моя прямая обязанность.

Я провела с Элен несколько сессий, прежде чем наступила та решающая, на которую были приглашены ее родители. Мы прошли с Элен многочисленные стадии работы с гневом, о которых я упоминала ранее. На первых порах девушка почти совсем не понимала, что злится. Она категорически отрицала возможность своего недовольства чем-то или кем-то. Мне запомнились две сессии. На одной, получив задание слепить что-нибудь из глины с закрытыми глазами, Элен сделала огромную пасть с множеством зубов. Я попросила ее представить себя в роли пасти. И девочка сказала: «Я – огромный рот с множеством зубов». Тогда я поинтересовалась, что она может делать. «Я могу проглотить сразу много еды или откусить большой кусок. Людям нельзя терять меня из виду, иначе я могу укусить их!» Я спросила, не хочет ли она укусить кого-нибудь конкретно. Элен рассмеялась и заявила, что ей никто не приходит на ум. Потом, как мне кажется, чтобы разрядить напряжение, она игриво предложила, что будет изображать рот Мика Джаггера. А я поинтересовалась: то, что она говорила в роли пасти, имело отношение к ней самой или к ее жизни? Подумав, Элен ответила: «Нет, мне ничего не приходит в голову». – «А мне твои слова кое-что напомнили», – сказала я. Она посмотрела на меня заинтересованно. «Твоя глиняная фигурка заставляет меня задуматься о проблемах, которые тебя привели ко мне, – сначала еда, а затем рвота». Девушка была очень удивлена, повторив несколько раз: «Не могу поверить, что это сделала я! Это немыслимо, что я слепила эту пасть!»

На следующем занятии Элен создала в песочнице сценку с несколькими крупными животными и змеями, нападающими на мелких зверей. Описывая свое произведение, она сказала: «Это животное сожрет вот то поменьше, а эта змея хочет проглотить вот того маленького зверька», – добавив, что они дерутся, потому что сильно злятся друг на друга и пытаются отвоевать себе побольше свободного места. Элен поработала еще немного с песком, после чего я снова спросила, есть ли что-нибудь в ее истории, что напоминало бы события ее жизни, но девушка опять ответила отрицательно. Тогда я указала на слово «сожрать», и Элен была удивлена, как и в первый раз: «Не могу поверить, что я снова так сделала!» Постепенно Элен начала осознавать собственные негативные эмоции, прежде всего в отношении своих родителей. Она боялась открыто сказать им, что ее беспокоит, но, набрав силы в наших совместных сессиях, согласилась принять участие в описанном выше семейном занятии. И именно этот опыт стал для Элен поворотной точкой.

Даже очень маленького ребенка можно научить открыто выражать свой гнев. Четырехлетнего Тодда родители привели ко мне, когда он начал сильно заикаться. Отец с матерью развелись, но сохранили совместную опеку над ребенком. Половину недели мальчик жил с матерью, а вторую половину – с отцом. На нескольких сессиях он играл с кукольными домиками, сочиняя истории о счастливых полноценных семьях и беспрестанно заикаясь. Мальчик подключал меня к своим рассказам, наделяя той или иной ролью. А я не упускала случая мягко вставить замечание типа: «Уверена, тебе бы хотелось, чтобы твоя семья жила вместе, как и эта». «Конечно», – отвечал он. Однажды он играл в песочнице с фигурками Бэтмена и Супермена. Я взяла с полки льва с острыми зубами и сказала: «Я утащу твоего Супермена!» «Убери его! Убери!» – ужасно заикаясь, закричал мальчик. Я послушалась и принесла ему свои извинения, но Тодд через минуту попросил меня снова взять льва. Я взяла его и сказала: «Надеюсь, Супермен не причинит мне вреда, пока я не схвачу его». И как только я приблизилась, Тодд легонько толкнул льва фигуркой Супермена. Я завопила: «Ой! Ой! Ой! Он ударил меня!» – и бросила льва на пол. А Тодд, ничуть не заикаясь, воскликнул: «Давай еще раз!» Мы проходили эту сцену снова и снова, выполняя разные инструкции мальчика, который перестал заикаться. На следующей сессии, пока он играл с глиной, я вылепила фигурки Тодда и его родителей. Объяснив ему, кого изображают эти фигурки, я попросила его сделать так, чтобы глиняный мальчик сказал каждому родителю, что ему нравится и что не нравится. Тодд сказал маме: «Я люблю, когда ты читаешь мне книги, но мне не нравится, когда ты кричишь». Отцу он заявил: «Мне нравится ездить с тобой по новым местам, но я не люблю, когда ты уходишь». Заикания снова не было. На другом занятии Тодд описал свой сон: «Я спал дома. Мама и папа тоже были там. За окном лил сильный дождь. Они подняли меня и выгнали на улицу. Ко мне подлетела большая птица, но вскоре исчезла. Мне не понравился этот сон, я испугался». Мы вылепили из глины всю приснившеюся сцену, и Тодд разыграл ее по частям. Он сказал, что ему не понравилось, что мама с папой вышвырнули его на дождь и что это привело его в бешенство. Я посоветовала сказать это глиняным родителям и спросила, не хочется ли ему изменить конец сна. Мальчик сказал, что хотел бы убить птицу, и сразу же после этих слов расплющил ее кулаком. А потом пожаловался, что из-за постоянных переездов из одного дома в другой чувствует себя так, как если бы его выгнали под дождь. В процессе семейной сессии Тодд нашел в себе силы сказать все это родителям. Я настояла, чтобы мать с отцом позволили ребенку выразить свои чувства, даже если не планируют что-то менять в своей жизни. (Идея совместной опеки хороша, но малышу нужно чувствовать себя достаточно защищенным, чтобы высказать свое отношение к такому положению вещей.) Еще я рекомендовала им каждый вечер устраивать сеансы гнева, во время которых Тодд сможет говорить о том, что его раздражает, без объяснений и нравоучений с их стороны. Мальчик стал заикаться намного меньше, а родители заметили, что ему становилось легче, когда в моменты обострения они останавливались и говорили что-то типа: «Держу пари, что ты обижаешься на отца из-за его деловых поездок», – обращая внимание на произошедший эпизод и помогая ребенку назвать предмет своего беспокойства.