Теперь же ему предоставилась полная возможность устроить личные дела без особых хлопот и ненужных трат времени. Влюбляться по уши, бегать с цветами на свидания и совершать прочие нелепые действия Андрей Готовцев не собирался. В век электронных машин, космических скоростей и могучего шествия научно-технической революции ему казалась ненужной, старомодной, а главное — нерациональной бытовавшая форма проявления чувств и слишком затяжной процесс подбора спутницы жизни. Андрей читал в книгах и не раз был очевидцем, что самый тщательный выбор и самое длительное знакомство тоже не гарантируют положительный результат и порой приводят к жесточайшим ошибкам.

По убеждениям Андрея, в тонких душевных делах властвовала лишь случайность, совершенно независимая от метода и длительности времени, затраченного на индивидуальный подбор. Раз так, то и не следовало попусту транжирить время и расходовать собственную энергию. Рационально мыслящие люди начинают уже передавать решение подобных вопросов электронным автоматам, бесстрастно анализирующим разносторонние вводные и на уровне высших достижений кибернетической науки, дополненной углубленной психологической и социальной информацией, выдающим неопровержимые данные, что к твоему росту в сто восемьдесят пять сантиметров, служебному положению, получаемой зарплате, квартирным условиям, интеллектуальному уровню, увлеченности видами искусства лучше всего подходит женщина ростом сто шестьдесят восемь сантиметров, с глазами орехового цвета, таким-то объемом талии, уровнем образования, такими-то интересами в области изобразительного искусства и монументальной скульптуры, такой-то склонностью к общественной жизни и опытом ведения домашнего хозяйства.

Безусловно, автоматика тоже может ошибаться. Но вероятность ошибок здесь ничуть не меньше, чем при индивидуальном отборе. Так что конечные результаты в целом уравниваются, а выигрыш во времени получается значительный. Остается только пожалеть, что электронный метод решения проблем личной жизни так и не может выйти из стадии теоретических разработок и полемических статей в популярных изданиях. Критикуя традиционные и устаревшие способы, оставляющие, как свидетельствуют статистические выкладки, в одиночестве очень много прекрасных женщин и почти такое же количество столь же прекрасных тоскующих о спутнице жизни мужчин, которым лень оторваться от телевизионного хоккея или футбола для устройства личных дел, мы так и не можем поставить на оживленных перекрестках электронных машинных свах. Не можем установить так нужных автоматов, которые при наборе соответствующего номера выдавали бы решения по личным проблемам без лишних хлопот, беготни, волнений и пустых трат быстро текущего времени.

Когда традиции отходят, а новое запаздывает, вакуум всегда начинает заполняться самодеятельностью и партизанщиной.

Так случилось и у Андрея Готовцева. Сам того не предполагая, он предрешил личные проблемы в те ночные часы, когда директор Кичигин, убедившись в бесполезности попыток уговорить москвичей, отвез их к гостинице, деревянной, с резными наличниками на окнах, уютно поскрипывающими половицами, потрясающей чистотой в местах общественного пользования, толстыми и добродушными дежурными, охотно рассказывающими заборские новости, с индивидуально испеченными пирожками с капустной начинкой в крохотном буфете.

Северная ночь была тревожна и прозрачна. По вечерам небо протяжно горело закатным светом, в котором сочнее видятся краски, отчетливее контуры и рельефнее предметы. Леса на спинах дальних горбатых сопок медленно и неохотно погружались в подступающую ночь. Лишь к полуночи, словно устав, съеживалась на небе брусничная полоса невидимого уже солнца и неприметно гасла, родив зыбкий, дымчатый свет. Тогда трудно было понять — то ли это ночь, смешавшаяся с отошедшим днем, то ли новый, нарождающийся день, еще затуманенный ночью. Светлая, не набирающая силы, она непривычно будоражила, мешала спать, навевала непонятные желания и томила странными предчувствиями.

Хуже того — толкала людей на необдуманные поступки.

Миновав полутемный холл, где на диване безмятежным сном спала очередная тугощекая дежурная, Андрей и Нателла поднялись по лестничке на второй этаж. Здесь были прямоугольники гостиничных дверей, за которыми отдыхали утомившиеся в дневных делах временные постояльцы. Скрип половиц в пустынном коридоре был так отчетлив, что Андрей и Нателла, не сговариваясь, замедлили шаги и пошли мягкой, словно крадущейся походкой. Когда Андрей хотел что-то сказать, Нателла предостерегающе приложила палец к полуоткрытому рту.

Так они добрались до комнаты со счастливым номером «двенадцать», в которой проживал начальник ОКБ. Расшатанный дверной замок был с причудами, и Андрею иной раз приходилось по нескольку минут возиться, чтобы истертый ключ нашел в металлическом нутре единственное место и отвел язык защелки.

На сей раз дверь открылась с полуоборота. Нателла хотела попрощаться, но Андрей приглашающе отступил на полшага. Нателла ощутила внезапный озноб, словно по коридору вдруг потянуло сквознячком, почувствовала, что сердце ее замерло, а потом забилось где-то под самым горлом и невидимо в полутьме запламенели уши. Вздохнув глубоко, как купальщик, ныряющий в глубину незнакомого омута, она шагнула в номер.

— Огорошил ты Кичигина отказом, — скрывая растерянность и нахлынувшее волнение, сказала она за дверью. — Он ведь надеялся нас уговорить… Таких, как Кичигин, надо остерегаться. Они сразу могут сделать тебя мучеником идеи.

— А ты не хочешь за идеи мучиться?

— Я хочу просто нормально жить.

Это были последние слова, сказанные на тему, относящуюся к производственной деятельности. Готовцев зло дернул вдруг заклинившийся в замке ключ, подошел к Нателле и положил на ее плечи сильные руки с тонкими запястьями.

Возвратившись в Москву, она три немыслимо долгих вечера неотлучно держала рядом с собой телефонный аппарат, дожидаясь звонка. Расстраивалась и злилась, что Готовцев опять с головой ушел в рабочие дела. Готова была плакать от сознания, что он, наверное, так и не найдет для нее нужных слов, не сообразит сказать, как она ему дорога, что от такого сухаря она никогда не услышит пустячных, но нужных и дорогих слов, какие обычно говорят женщинам. Иной раз искренне, иной раз, находясь под мимолетно нахлынувшими чувствами, иногда расчетливо и лживо. Но их слушают, им верят.

Нателла расстраивалась, огорчалась, но не казнила себя укорами за стремительность случившегося в заборской гостинице. Втайне ведь она хотела, чтобы такое произошло. Была убеждена, что ему требуется именно такая вот женщина, умеющая не задавать лишних вопросов, не копаться в душе, ни в своей собственной, ни тем более мужской. Знала, наверное, что если и не дорога Андрею, то нужна ему. И Андрей был ей нужен. Это был ее долгожданный шанс, и упустить его было непростительной глупостью.

— Мне хочется иной раз быть на месте твоего кульмана.

— Чудачка…

— Нет, Андрюша, я самая обыкновенная женщина. И замуж мне, дурехе, надо было выйти в двадцать лет… С возрастом такое делать труднее.

— Почему?

— Повышаются запросы.

— Какие же?

— Хочется, чтобы тебя хоть немножечко, хоть самую капельку любили, — тихим голосом призналась Нателла и подумала, почему-то наваливается вдруг на нее щемящая сентиментальность, наваливаются те благоглупости, без которых, она считала, может обойтись, а они полезли наружу, и не было сил их остановить.

— Спасибо, дорогой мой, за предложение руки и сердца… Ты порядочный мужик, Андрюша. Но мне надо подумать.

«Боже мой, что я несу?» — ужаснулась Нателла собственным словам.

— Над чем же теперь думать?

— Хотя бы над тем, не превратилась ли я из женщины просто в руководителя конструкторской группы. Последние пять лет я только и делаю, что сочиняю протоколы согласования и пишу акты проверки… Да и с тобой мы чаще разговариваем так, словно уточняем чертежи… А мне так хочется родить сына, Андрюша… Розового и слюнявого мальчишку.