Я только прошла мимо грузовика Мэгги, как за спиной послышались тихие тяжелые шаги, без какого-либо намека на естественную грацию Грэхемов. Я задрожала, дыхание вырывалось короткими белыми клубами. Осколки ледяной паники разлетались по животу, отчего становилось трудно дышать или думать.

Резко развернулась и увидела Гленна во всем великолепии. Он практически вибрировал от гнева. Погода не была добра к бывшему мужу: его яркие карие глаза слезились от холода и пронизывающего ветра, щеки раскраснелись до цвета пожарной машины. Но вместо того, чтобы казаться жалким из-за своей потрепанности, он стал выглядеть еще болеее непредсказуемым, нестабильным. Весь налет благовоспитанности сорвало и обнажило такое помешательство, которого я никогда не видела прежде.

Сердце бешено затрепыхалось в груди, в голове билось «Неправда!»

– Ты ничего не хочешь сказать? – ухмыльнулся он потрескавшимися губами. – Разве мне даже «привет» не положен?

Я отступила назад и едва не поскользнулась на льду.

– Ты вообще представляешь, через что мне пришлось пройти? – требовательно спросил Гленн, затем шагнул вперед, схватил меня за предплечье и затряс, как тряпичную куклу. Казалось, он с неохотой прикасается ко мне, словно бы даже после того времени и всех его усилий, потраченных на мои поиски, противостоять мне лично оказалось несколько сложнее, чем угрожать по электронной почте. – Это все твоя вина.

Я запаниковала, мысли о побеге не давали сосредоточиться, но здесь негде было спрятаться, некуда бежать. Хотелось свернуться в клубочек, стать совсем маленькой.

– Ты унизила меня, подав на развод, натравив копов. Месяцы поисков, пришлось платить какому-то незнакомцу за то, чтобы он влез в наши личные дела. Годы беспокойства о том, где ты, с кем, что делаешь. Ты представляешь, как это унизительно для меня?

В состоянии абсолютной ярости Гленн зачастую переходил к применению силы, а потом называл последствия своих действий результатом «несчастного случая» или «неловкости». Он крякнул и отбросил меня обратно на снег, словно бы я ничего не весила. Я проехала по скользкой ледяной поверхности дороги и ударилась головой о бампер машины Мэгги.

– Твоя вина, – выплюнул Гленн. – Во всем ты виновата. Меня несколько раз увольняли, потому что я был занят твоими поисками. Ты разрушила мою репутацию. Всю мою жизнь разрушила.

Я с трудом приподнялась, осторожно наклонила голову вперед, потом назад. Я чувствовала, как от того места у основания черепа, которым я стукнулась об угол бампера грузовика, вниз по спине течет теплая струйка крови.

Гленн ботинком толкнул меня обратно.

– Какая жена поступит так с мужем?

– Я больше не твоя жена, – прошептала я в ответ.

– Ты моя жена, пока я говорю, что это так, – зарычал он, наступив мне на грудь и вдавив в снег. Гленн смерил меня долгим злобным взглядом, словно пытался сохранить в памяти такой: сломанной и кроваточащей под его ногами. Затем снова пнул и присел рядом.

Приподнявшись, я прислонилась к грузовику.

– Ты больше не можешь сделать мне больно, Гленн. Мы закончим все сейчас.

Он сделал вид, что не услышал.

– Мы уйдем из этой долины, доедем на моем снегоходе до того занюханного маленького городишки, Гранди, или как его там. Потом вернемся домой, и ты будешь умолять начальство больницы снова принять нас на работу. Ты объяснишь им, что только ты виновата в том, что меня уволили. Мы снова будем вести прежнюю жизнь, все по-старому. Ты снова станешь той же женой, какой была раньше. А теперь, милая, натяни капюшон, мы же не хотим, чтобы ты заболела.

Я отшатнулась, когда Гленн собрался поправить мне куртку, и недоверчиво посмотрела на него. Бывший муж точно совсем свихнулся. Он правда думает, что мы вернемся к тому, что было перед моим отъездом? Да это безумие. Все наши общие друзья, без сомнений, уже несколько лет не верят, что мы пара. И нет таких слов, которые я могу сказать, чтобы ему вернули работу. Учитывая мое внезапное исчезновение, я сомневаюсь, что даже мне удалось бы снова получить старое место. Я помотала головой, и от этого движения хрупкое обретенное мной равновесие пошатнулось.

– Нет, – прошептала я.

Он ударил меня прямо в переносицу, туда, где хрящи переходят в бровь. Я упала на колени, из глаз посыпались искры.

– Что ты сказала? – потребовал ответа Гленн, нависая надо мной.

– Нет, – повторила я чуть громче, но дрожащим голосом. – Нет! Нет! Нет! Нет!– Я закричала так громко, что эхо моего голоса отразилось от домов и деревьев ниже по улице. Гленн сильно пнул меня в ребра, превратив мои крики, которыми я пыталась привлечь внимание стаи, в подавленный плач.

– Вижу, милая, мне следует кое-что тебе напомнить. Я твой муж, и главный здесь. – Гленн снова пнул меня под ребра. Я упала на бок, лицом в снег, мелкие осколки льда опалили царапинами кожу. Я подняла голову. Куртка запуталась где-то подо мной, ногой я чувствовала металлический цилиндр какой-то трубы.

Дубинка! Я и забыла, что Калеб вшил специальный карман за пазуху моей куртки, чтобы прятать дубинку «на всякий случай». Когда он настоял, чтобы я носила ее и в долине, я решила, что он перестраховщик. Кто ж захочет причинить мне вред, когда от дома до клиники двадцать метров? Но сейчас я поняла, что страховка отнюдь не чрезмерна.

Пока Гленн бурчал под нос о моей «толстой неблагодарной заднице», я неповрежденной рукой скользнула в карман и обхватила пальцами дубинку как раз в тот момент, когда Гленн снова ударил по моим ребрам. Меня отбросило назад, внутри все перевернулось от боли, воздух из легких выбило. Но когда я приземлилась в снег, дубинка по-прежнему оставалась в руке: тяжесть в онемевших стиснутых пальцах.

– Когда я говорю «заканчивай», ты заканчиваешь, – пробурчал он, в этот раз пиная меня в живот.

Это никогда не закончится.

Я так и лежала там, не в состоянии позвать на помощь, и подсчитывала свои ранения: вывихнуто плечо, сломан нос, ребра. И я знала, что Гленн не перестанет приходить за мной, пока я не умру. Какая-то часть меня хотела сдаться, просто позволить ему меня забрать. Казалось, так будет проще, чем постоянно сражаться, неотступно бояться. Мне было так холодно, я устала, вымоталась до глубины души. Если я сейчас сяду в его машину, по крайней мере, преследование закончится, у Гленна не будет шанса причинить вред кому-то еще.

– Если я говорю поднять свою ленивую избалованную задницу и начать двигаться, ты говоришь «Да, Гленн» и идешь, куда я сказал.

Он наступил всем весом мне на травмированное плечо, у меня вырвался полухрип-полустон, на который, могу поклясться, собаки в отдалении ответили воем. Я перекатилась на пострадавший бок, стараясь защитить его, а бывший засмеялся. Он так наслаждался собой, большой мужик – и маленький сопляк внутри, которому никогда не было достаточно моего внимания. Что ж, сейчас определенно все мое внимание было сосредоточено на нем. И от моих боли и страха он получал удовольствие. Если кто-то был так хорош, что умело скрывал, насколько болен, не моя вина, что меня он обдурил. Это Гленн сделал, не я. Он манипулировал, контролировал, причинял боль – не я. Это он урод, не я.

Моей вины здесь нет.

Здоровой рукой я вытащила тяжелую дубинку, почувствовав сильное волнение, когда раздался тихий металлический певучий звук. Я села и постаралась побороть головокружение и тошноту, вызванные этим движением. Потом со всей силой опустила дубинку прямо на его колено. Хруст, от которого в груди разлилось глубокое удовлетворение, прозвенел на всю улицу, а Гленн взвыл. Я ударила вверх, попав пяткой ботинка ему в пах.

– Я всегда медленно училась, – выдохнула я, стараясь подняться на ноги. – Итак, каково это, Гленн? – невнятно произнесла я, стоя над ним, пока он причитал и голосил над своей коленкой. Я бережно поддерживала поврежденное плечо. – Тебе понравилось стоять так, надо мной, пока я, как собака, корчусь внизу? Отвечай! – Я кричала, бросаясь на него, ударяя ногой по животу.