«Я пригляделся к ней, к нарядной красоте…»
Я пригляделся к ней, к нарядной красоте,
Которой эта даль и этот берег полны,
И для меня они теперь уже не те,
Чем были некогда, задумчивые волны;
Не тот и длинный ряд синеющих холмов,
И пальм развесистых зубчатые короны,
И мрамор пышных вилл, и пятна парусов,
И вкруг руин — плюща узоры и фестоны.
Я больше не дивлюсь, я к ним уже привык;
Но чуть в груди моей замолкло восхищенье, —
Природы снова стал понятен мне язык,
И снова жизни в ней услышал я биенье.
Я не спешу теперь разглядывать ее,
Как незнакомую красавицу при встрече,
Но, словно друг, в ее вникаю бытие
И слушаю давно знакомые мне речи —
Те речи, что слыхал на родине моей,
Когда один, с ружьем, бывало, в полдень мглистый
Бродил в болотах я, терялся средь полей
Иль лесом проходил по просеке тенистой.
«Всё та же мысль, всё те же порыванья…»
Всё та же мысль, всё те же порыванья
К былым годам, к любви пережитой!
Усни в груди, змея воспоминанья,
Не нарушай печальный мой покой!..
От этих глаз, под жизненной грозою
Теплом любви светивших мне тогда,
В сырой земле, под каменной плитою,
Я знаю, нет давно уже следа…
«Не принесет, дитя, покоя и забвенья…»
Не принесет, дитя, покоя и забвенья
Моя любовь душе проснувшейся твоей:
Тяжелый труд, нужда и горькие лишенья —
Вот что нас ждет в дали грядущих наших дней!
Как сладкий чад, как сон обманчиво-прекрасный,
Развею я твой мир неведенья и грез,
И мысль твою зажгу моей печалью страстной,
И жизнь твою умчу навстречу бурь и гроз!
Из сада, где вчера под липою душистой
Наш первый поцелуй раздался в тишине,
Когда румяный день, и кроткий и лучистый,
Гас на обрывках туч в небесной вышине,
Из теплого гнезда, от близких и любимых,
От мирной праздности, от солнца и цветов
Зову тебя для жертв и мук невыносимых
В ряды истерзанных, озлобленных борцов.
Зову тебя на путь тревоги и ненастья,
Где меры нет труду и счета нет врагам!..
Тупого, сытого, бессмысленного счастья
Не принесу я в дар сложить к твоим ногам.
Но если счастье — знать, что друг твой
не изменит
Заветам совести и родине своей,
Что выше красоты в тебе он душу ценит,
Ее отзывчивость к страданиям людей, —
Тогда в моей груди нет за тебя тревоги,
Дай руку мне, дитя, и прочь минутный страх:
Мы будем счастливы, — так счастливы, как боги
На недоступных небесах!..
«О, неужели будет миг…»
О, неужели будет миг,
Когда и эти дни страданья
Я помяну, уже старик,
Теплом в часы воспоминанья,
И, под тяжелой ношей дней,
Согбенный над плитой могильной,
Я пожалею и о ней —
Об этой юности бессильной?
Не может быть!.. Что мне дала
Ее бесцельная тревога?
К каким итогам привела
Меня пройденная дорога?
Я разве жил?.. Не так живут!
Я спал, и все позорно спали…
Что мы свершили, где наш труд?
Какое слово мы сказали?..
Нет, не зови ты нас вперед.
Назад!.. Там жизнь полней кипела,
Там роковых сомнений гнет
Не отравлял святого дела!
Там Петр в Клермонте говорил
И жег огнем сердца народу,
И на костер там Гус всходил,
И Телль боролся за свободу…
Там страсть была, — не эта мгла
Унынья, страха и печали;
Там даже темные дела
Своим величьем поражали…
А мы?.. Ничтожен перед ней,
Пред этой древностью железной,
Наш муравейник бесполезный,
Наш мир пигмеев, — не людей!..
«На юг, говорили друзья мне, на юг…»
На юг, говорили друзья мне, на юг,
Под небо его голубое!
Там смолкнет, певец, твой гнетущий недуг,
Там сердце очнется больное!
Я внял их призывам — и вот предо мной,
Синея в безгранном просторе,
Блестит изумрудом, горит бирюзой.
И плещется теплое море.
Привет, о, привет тебе, синяя даль,
Привет тебе, ветер свободный!
Рассейте на сердце глухую печаль,
Развейте мой мрак безысходный!
О, сколько красы окружает меня!..
Как дальние горы сияют!
Как чайки в лучах золотистого дня
Над серым прибрежьем мелькают!
Теряются виллы в зеленых садах,
Откуда-то музыка льется,
Природа вокруг, как невеста в цветах,
Лазурному утру смеется…
Но что это? В свадебном хоре звучат
Иные, суровые звуки,
В них громы вражды, затаенный разлад,
Угрозы, и стоны, и муки!..
То море, то синее море поет;
Разгневано синее море!
Напев величавый растет и растет,
Как реквием в мрачном соборе!..