Но безмерная любовь современников к Надсону была в основах своих не такой уж беспричинной, как может показаться на первый взгляд. Поколение 80-х годов не только давало Надсону, оно и получало от него. «Он был равен нам, — писал современник Надсона критик М. Протопопов, — наши грехи и слабости были и его грехами и слабостями, его интересы — нашими интересами»[15]. У Надсона не было чувства нравственного превосходства над поколением, не было гордого стремления вести за собой, как это позднее сделает горьковский Данко. Для поколения 80-х годов он был свой человек, разделявший все его слабости и пристрастия. Он умел быть с читателями на равной ноге, жил одними идеями и страстями со своим поколением, имел одинаковый с ним строй души. По точному слову М. Протопопова, «все содержание поэзии Надсона заключается в том, что поэт неустанно жалится, и чем горче и искреннее его жалобы, тем легче читателю…»[16] Как думается, найдено верное слово: «жалится»; тональность поэзии Надсона пришлась кстати в духовном климате эпохи безвременья. М. Горький в одной из статей приводил слова курсистки, которая рассказывала о литературном вечере: «Мне кажется, что если бы на этом собрании все писатели говорили одно слово: „жалко“ — это было бы все, что надо сказать. Мы все жаждем, чтобы нас пожалели глубоко, искренно, мне кажется, всем бы стало легче»[17]. Надсон и сказал это слово.

Тоску — наиболее типичное настроение стихов и прозы Надсона — и сам поэт осознавал в себе как черту родовую, общую для поколения. В 1885 году он писал критику М. О. Меньшикову: «А знаете что: ведь вы наверное пытаетесь чем-нибудь объяснить эту одолевшую хандру, — службой, что ли, или другими неудачами. Не объясняйте ее ничем, иначе вы ошибетесь: это — просто в воздухе и в эпохе, и будет все хуже и хуже… Знаю это по опыту: как бы ни складывалась жизнь, — а я все-таки хандрил, приписывал свое тяжелое душевное настроение то обстоятельствам, то болезни, пока не понял, что можно отлично хандрить „просто так“, — wie der Vogel singt[18] и вороны летают» (с. 530).

В Надсоне было все: и идеалы, и неспособность проводить их в жизнь, и светлые порывы, и невозможность их осуществления. Только приняв во внимание это главное свойство поэзии Надсона, мы сумеем понять суровость, с которой отозвался о его стихах Н. Г. Чернышевский. Хотя Надсон в глазах современников был наследником лучших традиций гражданской поэзии, вождь революционных демократов подверг сомнению законность этого наследника. По воспоминаниям Н. А. Панова, Н. Г. Чернышевский сказал о стихах Надсона: «Нытье, не спорю, искреннее, но оно вас не поднимает»[19]. Но то, что в глазах Чернышевского было недостатком, современники оценили по-своему. В унынии и безотрадности, которыми веяло от стихов Надсона, они чувствовали нечто глубоко сродное, и полное совпадение строя души поэта и его читателей стало источником массового успеха. «Не вини меня, друг мой, — я сын наших дней…» — мог бы ответить Надсон Чернышевскому строчкой из своих стихов. Чернышевский объективно оценивал пафос Надсона, но в своей оценке он исходил из представлений о гражданственности своей эпохи. Надсон же был типичным человеком 80-х годов, сыном, а не героем времени, и в духовной атмосфере эпохи его поэзия занимала достойное место. Она была обращена к лучшей части молодежи и именно ее собирала под знамя добра и правды, что подтверждают многочисленные биографии тех, чья молодость совпала с шумными триумфами Надсона. «Велико было влияние Надсона на молодежь, — признавался Леонид Андреев. — Самый факт еще ничего не значит, ибо влияли на молодежь и Арцыбашев и Вербицкая, влияет на нее И. Северянин, но важен характер влияния, важен этический и психологический тип, который поддается тому или иному воздействию. Здесь же можно сказать с уверенностью: если за Вербицкой и Северяниным шли низы молодежи, ее моральные morituri[20], то за Надсоном, как ныне за Блоком (не говорю об огромной разнице их дарований), следовали верхи ее, те чистые и светлые души, для которых небо всегда было ближе, нежели земля»[21]. Для своего времени стихи Надсона стали живой и действенной силой, поддерживающей в условиях общественного уныния искры гражданских чувств, помогающей в борьбе с общественным гнетом. Это и придает сегодня стихам Надсона непреходящую ценность поэтического памятника эпохи безвременья.

Евг. Иванова