— Можете быть спокойны. Весь материал приобретен совершенно легально. Вот купчая, оформленная цюрихской адвокатской конторой, вот документы, подтверждающие права на камни их предыдущего владельца. Здесь же вы найдете сертификаты и паспорта…

— А вы сами, господин Семенов, давно из России?

— Относительно недавно.

Веттеншапен положил ладошку на кучку высыпанных на стол камней и выровнял их в один слой.

— Как вам нравится наш город? — пробурчал он из вежливости, выбрав из камней один, наиболее его заинтересовавший.

— Сыровато…

— Да уж, сыро. Особенно в это время года. — Грызун оторвался от созерцания алмазов, сменил лупу на очки и, сложив руки на животике, превратился в ученого сурка. Соответственно и в голосе прибавилось свистящей гнусавости. — И что вы за это все хотите?

В том, что собеседник Кирилла разбирался в своем деле гораздо лучше него, не было сомнений. Но едва ли господин Веттеншапен догадывался, какими мотивами руководствовался сам Кирилл, заявившийся к одному из самых близких к «Де Бирс» ювелиров в Амстердаме, и поэтому ощущал себя абсолютно комфортно и уверенно.

— Прежде всего я хотел бы отдать их в работу. Огранку образцов более трех каратов я просил бы производить только по технологии, утвержденной моим представителем. Мне не хотелось бы терять из-за различных точек зрения на распил несколько десятков тысяч…

— Так-так-так… — уже с меньшим воодушевлением протрещал грызун. — А позвольте поинтересоваться, господин Семенов, насколько реально вы представляете себе объем работ, необходимый для придания вашему материалу товарного вида? В каких суммах, как вы думаете, все это выразится?

— Вот примерная смета. — Кирилл выложил перед Веттеншапеном лист расчетов, сделанных на основе заказа, отданного в свое время одной из гранильных фабрик в Индии. Стоимость работ по сравнению с европейской там была ниже процентов на двадцать. Но и стоимость камней на аукционе была незавидной.

— Очень интересно! — опять же без особого энтузиазма простонал Веттеншапен. — Вы подготовились к встрече со мной. И наверное, примерно прикинули, сколько я с вас попрошу за услугу?

— Разумеется. Ваш интерес может составить порядка пяти процентов от аукционной цены. И он может возрасти до двадцати, если все затраты по огранке вы отнесете на свой счет.

— Ловко-ловко-ловко… — протараторил грызун. — А кто вас надоумил обратиться с подобным предложением ко мне?

— Я рассматривал несколько вариантов… — Кирилл взял небольшую паузу и раскурил сигарету. — И принял совет моего соотечественника — он и отрекомендовал меня герру Шмидту… Что же касается именно вас, то, я думаю, не стоит усложнять наши отношения. Вы выполняете работу, и чем лучше вы ее сделаете, тем большую сумму положите себе на счет. Тем более при определенных условиях вам, возможно, удастся избежать уплаты налогов.

— Вообще-то, господин Семенов, я счел бы все сказанное вами за провокацию, если бы… если бы не рекомендация моего старого знакомого герра Шмидта. Ведь она должна чего-то стоить?

— Несомненно…

— Хорошо. Я смог бы разместить ваш заказ на двух производствах, где имею долю. Но каким образом мы с вами закрепим только что озвученное вами предложение?

— Мои адвокаты к вашим услугам. Они могут прибыть в назначенное место по первому вашему требованию…

— Тогда не станем откладывать наши договоренности в долгий ящик! Завтра?

— Как скажете…

Когда Кирилл вышел на улицу, уже смеркалось. Мимо пронесся какой-то ненормальный полицейский на «Порше» — одному полицейскому департаменту понятно, на черта в этом городке, где и на велосипеде не разогнаться как следует, нужны такие скоростные авто.

Николай ждал его в арендованной «Омеге». Был он, как обычно, невозмутим, но мрачен.

— Что за страна — хрен разберешь! Половина цветных, бабы местные — что лошади! — Эту фразу Коля произнес так, как если бы продекламировал ее, знакомясь с путеводителем по Голландии. — Куда?

— В гостиницу. Езжай не торопясь — у меня уже был как-то опыт по заплывам в автомобиле. Повторять не хочется.

— Как скажешь.

Они медленно катили вдоль каналов — ни черта интересного вокруг: горбатые мостики, небольшие баржи вдоль набережных и вывески у дверей кабаков. За ними, на удивление, никто не увязался, и сколько Кирилл ни вглядывался в боковое зеркало с правой стороны, ничего подозрительного не заметил. Может быть, ошибся в расчетах?

В отеле, небольшой, но достаточно дорогой гостинице, они с Николаем плотно поужинали и отправились в номер. За окнами шаркала башмаками по брусчатке обкуренная молодежь. Напротив, через канал, светилась реклама какой-то популярной среди юнцов забегаловки, и музыка, едва доносящаяся сквозь плотные шторы, настраивала Кирилла на лирический лад. Он скинул туфли, завалился на кровать и, заложив руки за голову, долго смотрел в потолок. Ничего не происходило. Ничего. И это немного раздражало. Раздражал скрип половиц, прогибающихся под тяжелыми шагами Николая, — через пару часов его сменит Андрей, намерзшийся на пронзительном амстердамском сквозняке. У него тоже для Кирилла нет никаких новостей, и сейчас он дремлет в соседнем номере. А может быть, как и Кирилл, бездумно пялится в потолок…

Несколько дней назад Кирилл отметил годовщину гибели своей первой жены. Мысленно. Ее подчас не хватало, но ощущения со временем притупились, и он слегка подзабыл многое, что связывало их в те годы. Тогда он был моложе. На целых пять лет. Срок, небольшой, но для Кирилла немалый. Уже давно отпала необходимость извиваться, чтоб заработать себе на жизнь. Денег у него хватало вполне. И за эти пять лет он уже свыкся с мыслью, что у него есть дочь, не очень избалованная отеческим вниманием. С тем, что по-прежнему где-то, не важно где, ждут его старушки… В бессмысленном ожидании чего-то. Им было бы неплохо где-нибудь под Москвой, в небольшой деревушке, в рубленом доме, из окон которого даже в ненастные дни виднеется опушка березовой рощи, где петухи по утрам орут на совершенно русском и так же по-русски мычат коровы и блеют спешащие на выпас овцы. Где много всего привычного и знакомого. Где никто не станет за них управляться по дому, не привезет из прачечной белье. Не уложит дочку спать и не споет за них колыбельную ей на ночь. Кирилл представил себе это сельцо, с его неровными заборами, с размякшими под дождем тропинками, со светом одинокого фонаря над зданием деревянной школы, и вечерний туман, расползающийся по низине, к краю поля, далекого и неухоженного, разрезанного пополам двумя глубокими шрамами грузовой колеи… Стало даже немного зябко от собственных фантазий. Кирилл откупорил оставленную с утра на столе бутылку водки и свистнул Николая. Сам он почти не пил и поддерживал подобные начинания с едва скрытым неудовольствием.

На свист, однако, откликнулся не только Коля — из соседнего номера приволокся так и не сумевший заснуть Жуков. И как всегда, со своим стаканом и со своей бутылкой шпехта. Кириллу тоже нравился этот напиток — он был ароматен и крепок. А к этой погоде он подходил как нельзя лучше. Они выпили не торопясь — ребята уже поняли, что этой ночью им не придется напрягать органы чувств, — интуиции Кирилла они доверяли более, чем себе самим. Они сидели у стола и выпивали, а за окном однообразно погромыхивала ударная установка, юнцы неслышно тянули очередной косяк и временами вскрикивали о чем-то своем. Может быть, по поводу какой-нибудь футбольной сволочи из клуба «Аякс». Но не «Аякса» Кирилла, оставшегося в далекой Москве, вместе с маленькой квартирой на Варшавке, с тусклой лампочкой на этаже и исписанными стенами, вместе со спрятавшейся за ровным рядом тополей школой, в которой Кирилл оттрубил от звонка до звонка… Вместе со всем, что составляло его память и что он пытался в ней удержать…

Утром с Кириллом связался адвокат, сообщивший, что по предложению Веттеншапена он готов прибыть в Амстердам. С этим адвокатом Кирилл был едва знаком — с ним, как с лицом, готовым предоставить набор разовых услуг, познакомил Кирилла приятель и партнер Борис, заложник устоявшихся супружеских уз и необъяснимой тяги к непомерной роскоши чадолюбивой Гретхен. Честно говоря, Кирилл уже подзабыл, как в действительности зовут его супругу, — так часто в разговоре с Борисом они использовали ее неофициальное прозвище. Но хорошо помнил ее стремление на любом мало-мальски облизанном прессой показе очередных моделей франко-таиландского ателье не только отметиться присутствием, но непременно вытряхнуть из своего супруга энное количество в поту заработанных денег, тщетно пытаясь задрапировать стареющее тело во что-нибудь привлекательное. С таким же успехом можно было бы обклеить необозримые плоскости Гретхен стодолларовыми купюрами — от самого намека на шею и вплоть до квадратных пяток. Но тут хоть можно было рассчитывать, что вложенные в новый гардероб денежки не пропадут где-то в чулане для старых и вышедших из моды тряпок. Может быть, подобный наряд слегка поблекнет или замнется, но даже и в этом случае ценности не потеряет.