— Спасибо.

Прежде чем взять, он внимательно осмотрел ее, словно решая, пить из нее или нет.

— Туралуралу, туралуралей…

— Вы тоже сторонник гомруля?

— Я? Кошки-мышки! — Джерри сплюнул на пол и захохотал.

Беннет ухмыльнулся, залпом выпил свою рюмку и снова ее налил.

— Это из-за чего же вы так решили?

— Из-за Александра.

— А! Ну конечно, бог его помилуй. Он же точно малое дитя. Его с детства учили доверять англичанам. Благороднейшие люди.

— Но ведь ваш отец в армии? Значит, и он примерно так же думает.

— Мой отец не то что не умеет мозгами пораскинуть, а еще не успел ими обзавестись. Передайте-ка бутылку.

— Но если вы не за гомруль, так кто же вы?

— Республиканец.

Я пододвинул ему бутылку. Беннет посмотрел на него с удивлением.

— А их много?

— Наберется.

— Джерри, будь честен: жалкая горстка.

— Алек, ты про это ни черта не знаешь.

— Я читаю газеты.

— Газеты!

Беннет перегнулся к нему через столик.

— Нет, я, правда, не понимаю, зачем вы тут?

— Учусь стрелять из винтовки. Вот, послушайте. — Он выпил и только тогда продолжал: — Когда я вернусь, так буду одним из тех, кто понимает, что к чему, как дело дойдет до драки. Можно, конечно, маршировать между холмов и швырять палки, но придет минута, когда понадобятся люди, которые годятся и на другое. Глядишь, меня генералом сделают. — Он захохотал. — Черт подери, я вам одно скажу: если я отсюда выберусь живой, так уж больше ничего никогда не побоюсь.

— Вот и конец нашему племенному заводу, — услышал я собственный тоскливый голос.

— Все будет в порядке. — Он погладил мою руку. — Когда мы сделаем то, что должны сделать, у нас хватит времени делать то, что мы хотим.

— Я весьма приятно удивлен, — сказал Беннет.

— А вы слыхали про Патрика Пирса?

— Как будто бы нет.

— Вот кто умеет так сказать, что просто огнем обожжет. Он учитель. И не так давно он такое сказал… — Он сосредоточенно поковырял в носу, вспоминая: — …есть вещи ужаснее кровопролития, и рабство — одна из них. Они врезаются в память, такие слова.

— Но рабство… Джерри, скажи честно… ну, кто раб? — Я замолчал и посмотрел на них. Беннет подливал коньяк в рюмку. — Вон Беннет говорит, что мы все рабы, потому что боимся быть свободными людьми.

— Я не про философию толкую, а про то, что на самом деле.

— Чушь. В Ирландии нет рабов.

— Нас лишили права самим говорить за себя. Это что, не рабство?

— Гомруль…

— Дерьмо твой гомруль. Розовая водица, даже если его и получат. Чтоб заткнуть рты. Я верю… я знаю только один способ, как от них избавиться — стрелять.

— А странно, что мы столько лет друзья и ни разу прежде об этом не разговаривали.

— Может, и к лучшему, что так. Теперь ни мне, ни тебе от этого вреда не будет, а раньше мог бы выйти большой вред.

— Не верится, что таких, как ты, много.

— Будет много. Может, ты и сам станешь таким.

— Кто знает?

— Должен признаться, я в восторге, что встретил собрата-революционера, — сказал Беннет. — Руку! — Он протянул Джерри руку через стол, но тот только с улыбкой поглядел на нее. — Мне нравится этот ваш мистер… как его?

— Пирс.

— Ну, если мне не удастся стать героем во Фландрии, я уеду в Ирландию и стану героем там.

Джерри засмеялся.

— Таких, наверное, наберется немало. Только вот на чьей стороне вы будете, можно спросить?

— На стороне мистера Пирса, а то на чьей же? На стороне человека, который сказал эти слова.

— По-моему, вам не понять, почему он их сказал.

— Чепуха.

— Вы оба сумасшедшие.

— Так выпьем за наше безумие.

Беннет взял бутылку и помахал ею в сторону хозяина за стойкой.

— Мсье?

— Merci. — Он покачал головой.

— Sláinte, — снова сказал Джерри.

— За мечту каждого из нас, — объявил Беннет.

— Люди будут издеваться над их короткими шеями, но они будут побеждать. По всему миру.

— Что-что? — с недоумением спросил Беннет.

— Мои лошади. Моя мечта другая, чем у вас. Только лошади, мои чудесные, не знающие поражения лошади.

— Так оно и будет. А скакать на них буду я, нравится вам, мистер Беннет, моя посадка или не нравится.

— Аскот, Эпсом, Ньюмаркет, Челтнем, Лоншан… и даже Саратога… Как насчет Саратоги, Джерри?

— А чего?

— Ты, наверное, пьян, — сказал Беннет.

— Наверное.

— За ваших лошадей! Чтобы все приходили первыми!

— Sláinte.

— Авось наши нынешние знают дорогу домой.

— На западе серый мой дом, — запел Джерри.

— Ш-ш-ш! Ты мешаешь им играть в карты.

— Да-ди-да-да-ди-да-да.

— Je vous en prie…[36]

— Все в порядке, мсье, — сказал Беннет. — Ne vous inquiétez pas. Он немного пьян и немного malheureux. Il est Irlandais, вы понимаете, a Irlandais chantent toujoura quand ils sont un peu пьяны[37].

Хозяин стоял за стойкой, и двигалась только его рука, без конца протирая рюмки, которые никак не могли быть грязны. Может быть, он слушал, может быть, нет. Может быть, он думал о своем сыне, убитом двадцатого сентября, когда я скакал по холмам на моей Морригане, а Джерри тренировался швырять палку. Джерри напевал почти неслышно. Старики за картами время от времени тревожно оглядывались на нас. У меня возникло ощущение, что мы для них — предвестники вторжения ненужной им войны. Им хотелось, чтобы мы ушли. Это желание тяготело над залой и рождало во мне неловкость. По окну винтовочными выстрелами забарабанила ледяная крупа. Джерри сотрясла дрожь. Он взял бутылку и вновь наполнил наши три рюмки.

— Посошок на дорожку. Sláinte.

— За мертвецов! — Беннет поднял рюмку.

— Вампиризм какой-то. Думай о живых.

— В таком случае: за живых мертвецов!

Старики в углу обернулись в очередной раз и следили за тем, как мы пьем этот тост. Их глаза, точно окна французских домов, прятали то, что было внутри. Беннет воткнул пробку в бутылку и встал. Он сунул бутылку в карман шинели. Потом подошел к стойке и положил перед хозяином деньги.

— Eh bien, — сказал он. — Nous allons chercher la guerre. Nous allons massacrer les sales Boches. Peut-être nous reviendrons[38].

— Peut-être[39], — повторил человек за стойкой без всякого энтузиазма. Пес негромко зарычал. Потеряв войну, я вовсе не хотел ее разыскивать, но мы соскользнули в нее так же легко, как перед этим выскользнули.

На следующее утро мы выстроились на поверку еще до рассвета. Восточный ветер бил ледяной крупой, и солдаты ежились. Майор Гленденнинг, за плечом которого стоял Барри, сказал коротко:

— Что за шваль!

Наступила очень долгая пауза. Какой-то бедняга давился кашлем, а я напрягал всю силу воли, чтобы удержать пальцы, не дать им впиться в зудящие икры.

— Канальи, как сказали бы наши союзники французы. На нас… э… возложен… э, долг показать миру, что внешний вид еще не все. Так, сержант Барри?

— Да, сэр.

Барри обвел строй свирепым взглядом, явно надеясь обнаружить несогласных.

— Поверьте, я понимаю ваше раздражение… ваше нетерпение. Бездействие, словно бы бесполезное, необходимо выносить безропотно. И вы будете его выносить, а когда настанет время драться, — а оно настанет — вы будете драться. Всякий, кто думает иначе, будет иметь дело со мной, и вот сейчас я предупреждаю вас всех, что без малейших колебаний прибегну к крайней мере. Запомните. Без малейших колебаний. К крайней. — Он произносил это, слово с наслаждением, и мне мучительно захотелось, чтобы солдаты поняли, как понял я, что он не из тех, кто сыплет пустыми угрозами. — Мы выступаем на передовую в десять. Мистер Беннет и мистер Мур проследят, чтобы никто ни под каким предлогом ничего не бросал.