А теперь, на фоне безмятежной колоннады отец походил на плоскую фигурку из бездушной жести, которая сбоку не отбросила бы тени.
Мальчик заметил, что идет отец прямо, не отклоняясь в сторону. Заметил, как отец наступил на кучу конского навоза на дорожке, а ведь он мог так легко ее обойти.
Но все это нахлынуло только на мгновение, и он опять не смог бы этого выразить словами.
А потом снова очарование дома.
«Вот в таком бы жить!»
И это без зависти, без грусти. И конечно, без той слепящей завистливой ярости, ему неведомой, но шагавшей перед ним в чугунных складках черного сюртука.
«А может, и отец так думает? Может, это изменит его, и он перестанет быть таким, какой он сейчас, хоть и помимо его воли?»
…
И Рэтт Батлер вздрогнул. Ему показалось, что он снова маленький, снова ребенок, снова шагает по дорожке рядом с огромным домом.
Конечно, их дом в Чарльстоне был тоже очень большим, но этот…
Эта усадьба показалась ему тогда гигантской.
И сейчас, шагая к городу, Рэтт Батлер даже немного прикрыл глаза, пытаясь почему-то снова все вспомнить в мельчайших подробностях.
…
Вот они с отцом прошли колоннаду… Теперь они ступают по плитам, и шаги его стучат четко, как часы. Звук никак не соответствует размерам и пришельцев, и этого дома и звучание не приглушается ничем, даже белой дверью перед ними, словно был достигнут какой-то предел злобного и хищного напряжения, снизить который уже ничто не могло.
И снова перед ним была плоская широкополая шляпа, солидный сюртук черного сукна…
…
Рэтт Батлер остановился и посмотрел в темноту. Ему показалось, что где-то там, шагах в пятнадцати-двадцати перед ним маячит невидимый силуэт.
И это его отец.
Рэтт Батлер положил руку на рукоятку револьвера, но это его не успокоило. Он вновь показался себе таким же маленьким, как тогда, когда они вместе с отцом посетили поместье.
…
Дверь перед ними открылась так быстро, что Рэтт не понял: негр следил за ними все время, что ли?
Старый негр с курчавыми седоватыми волосами в полотняной куртке, стоял, загораживая дверь своим телом и говорил:
— Оботрите ноги, белый человек, вы входите в порядочный дом. Майор сейчас в отлучке.
— Прочь с дороги, черномазый! — сказал тогда отец, спокойно, без ожесточения.
Он отстранил негра, распахнул дверь и вошел, все еще не снимая с головы черную шляпу.
И Рэтт вспомнил, как навозный след появился вначале на пороге, а потом на светлом ковре. Его печатала нога отца, на которую тот наваливался с удвоенной тяжестью.
Негр бежал за ним, крича:
— Сэр, остановитесь! Остановитесь! Дальше нельзя!
…
Рэтт Батлер вспомнил отца. Он как и тогда, когда Рэтт был еще мальчишкой, всегда поступал принципиально и никому не прощал слабостей.
— Мне жаль тебя, отец, — глядя на звезды, прошептал Рэтт Батлер. — Наверное, многие черты твоего характера передались мне, и я из-за них мучаюсь. Но все равно, отец, прости меня, прости за то, что я был не очень хорошим сыном.
И произнеся эти слова, Рэтт Батлер почувствовал, что ему стало немного легче.
Он оглянулся, но увидел только темный силуэт шатра на пепельном небе. Пепельным небо было только у самого горизонта, а над головой у Рэтта Батлера оно было бархатно-черным, усыпанным крупными немигающими звездами.
— Надо возвращаться в отель, немного поспать. Ведь завтра дальняя дорога, и я должен набраться сил, должен отдохнуть, — сам себе сказал Рэтт Батлер и зашагал уже немного быстрее по деревянному настилу улицы.
«Интересно, а что сейчас делает Мигель? Наверное, напился. Ведь он, если у него есть в кармане хоть немного денег, никогда не может остановиться и вести себя спокойно.
Он совсем не может ждать, волнуется, переживает.
Он конечно неплохой помощник, но уж очень ненадежный.
Хотя, что может сделать Мигель Кастильо без меня? Ведь ему не известно, что написано на могиле, это знаю только я. Конечно, я узнал имя лишь потому, что Мигель Кастильо решил отомстить мне, затащил в самое пекло, в самое сердце безжалостной пустыни. И если бы еще час или два, то я отдал бы душу Богу. И сейчас мое тело, исклеванное птицами, валялось бы в пустыне рядом с черными скалами.
Возможно, сегодня от меня остались бы только кости и никто никогда не узнал бы, что это покоится Рэтт Батлер, сын хороших родителей.
Но каждый живет так, как он считает нужным и, наверное, у меня все же есть ангел-хранитель, заботящийся обо мне, опекающий и не дающий вот так просто, ни за что погибнуть.
Да что там погибнуть?
Он не дает мне сгинуть, пропасть бесследно. А ведь сколько за последнее время было таких ситуаций, когда меня могли застрелить, когда я мог утонуть, умереть от жажды? Но ведь этого не случилось и все, наверное, потому, что кто-то на небесах обо мне заботится».
Рэтт Батлер поднял голову и благодарно улыбнулся, глядя на немигающие крупные звезды. Он даже приподнял левую руку и помахал, как бы приветствуя того невидимого друга на небесах.
И в этот момент Рэтт Батлер почувствовал, как в его душе появилось какое-то странное ощущение.
Это была не тревога, это было, скорее всего, какое-то легкое предчувствие опасности.
Но Рэтт Батлер отмахнулся от этого предчувствия, ведь опасность его подстерегала его на каждом шагу, почти в любом форте или поселке золотоискателей, на любой дороге.
Ведь он сам выбрал себе такую судьбу, ведь он сам ушел из дому только лишь для того, чтобы скакать по бескрайним просторам на лошади, стрелять, избегать опасности, бороться за свою жизнь.
«Ладно, самое главное — это сейчас лечь спать, ведь завтра, действительно, дальняя дорога».
Рэтт Батлер двинулся вдоль двухэтажного здания, ставни на окнах которого были плотно закрыты. И почти ни в одном из окон Рэтт Батлер не увидел света, не увидел счастливого лица.
Казалось, весь город погружен в глубокий непробудный сон.
«Здесь столько людей, и все они приехали сюда из разных концов земли, и все они ищут свое счастье. А есть ли оно? — Рэтт Батлер задумался, уверенно шагая и слыша, как гулко раздаются его шаги, как эхо разносит их по пустынным улицам.
— Наверное, все-таки счастья нет. Но тогда почему все эти люди бросили насиженные места, бросили родителей и сорвались с мест, добрались на эти выжженные солнцем и проклятые Богом земли?
Почему они надеются отыскать здесь золото, а если и не найти, то добыть его, убивая других и стреляя друг в друга, чтобы потом с этим золотом, омытым кровью, сделаться богатым?
Как будто богатство — это счастье? Ведь я уже был богат, но был ли я счастлив? — Рэтт Батлер остановился, задумавшись, у невысокого одноэтажного здания.
— Нет, я не был счастлив там, в Чарльстоне, не был никогда. Были прекрасные мгновения в моей жизни, но это нельзя было назвать счастьем.
Наверное, только здесь, на краю света, рядом с этими несчастными людьми я почувствовал себя человеком, уверенным в своих силах, уверенным в своих возможностях.
Это странно, что человек, бросив дом, бросив своих родителей, находит счастье, находит самого себя. Вернее, не находит, а постепенно, капля за каплей, становится самим собой, обретает уверенность, делается смелым, изощренным, мужает в борьбе за свою жизнь.
Вот так и я, изнеженный жизнью молодой человек, никогда не знавший настоящих трудностей, стал постепенно мужчиной, сильным человеком.
Теперь меня многие знают, многие боятся, многие ищут моей поддержки, и я помогаю, когда могу.
Вот сегодня помог этой Сьюзен. Правда, назвать это настоящей помощью тяжело, но все же, она хоть на несколько часов почувствовала себя совсем иным человеком, почувствовала себя прежней. И возможно, где-то впереди забрезжил для нее луч надежды, возможно, она бросит своего мужа, сорвется с насиженного места, ее потянет в дальние края.
А возможно, она вернется в свою Савану и там встретит человека, настоящего человека, который будет опекать ее, заботиться, будет ее любить. И тогда Сьюзен станет вновь счастливой, и тогда она вновь будет улыбаться, а ее глаза будут лучиться весельем.