Бежали тогда поляки, только пятки сверкали. Но сильно пограбили они матушку Русь. Целый обоз ценностей из Первопрестольной вывезли. Помнил Матвей, как отряд под его командованием догнал обоз и как бились с поляками и казаками насмерть — в плен никого не брали. Но не получилось отбить — исчез обоз. А деньги те очень бы казне пригодилась. Сколько лет прошло! Сколько сил потрачено, чтобы выведать хоть что-то об обозе, но как было все покрыто тайной, так и осталось.

В дверь комнаты, где в полумраке, разгоняемом лишь трепещущим огоньком одинокой свечи, сидел Матвей Семенович, постучался холоп Степашка, вялый и сонный.

— Человек к тебе, хозяин, просится. Морда басурманская. Гнать его в шею? — деловито осведомился холоп.

— А чего хочет?

— Говорит, дело к тебе важное. Еще говорит, что из столицы самой приехал. Врет. В Москве морду такую басурманскую давно бы в Сибирь сослали.

— Зови его быстрее!

Через некоторое время недовольный холоп завел в комнату татарина, который отвесил низкий учтивый поклон. Боярин исподлобья, оценивающим взором обвел посетителя. Что и говорить — морда не особенно приятная. Впрочем, обычная холопская морда — хитрая, якобы покорная, но глумливая.

— С чем пришел?

— Пожаловал по тайному делу от боярского сына Николая. Нет ли здесь лишних ушей?

— Нет, мои слуги не приучены подслушивать под дверью. Говори спокойно.

— Думный боярин Николай Скоромный получил твое письмо и послал к тебе своего ближайшего помощника — боярина Хлопова.

— А чего он сам не пришел? — спросил Матвей. Что-то не нравилось ему в посетителе, настораживало его.

— Не хочет, чтобы пока вас вместе видели. Человек в городе он новый, может привлечь внимание, коль к тебе заявится. Хочет свидеться осторожно, а потому приказал мне ему тебя привести на постоялый двор, где бы вы могли то тайное дело спокойно обсудить. Ну, а мне больше говорить не велено.

— Ладно. А где посыльный мой, Кузьма?

— Думный боярин его у себя оставил на случай, если с вестью срочно послать понадобится сюда.

— Хм, — нахмурился Матвей. Гость говорил все вроде бы складно, но все равно что-то в его словах и поведении вызывало тревогу. — Ладно, пошли.

— С собой лучше тебе никого не брать, чтобы лишнего внимания не привлекать, — сказал татарин.

— Я никогда никого с собой не беру. Не родился еще тот, кто мою жизнь оборвать может.

Матвей ушел в другую комнату и вскоре появился в добротном зеленом походном кафтане, с прицепленной к богатому красному, вышитому серебром, поясу тяжелой саблей. Еще за пояс был заткнут длинноствольный пистоль, не слишком удобный, но зато надежный и с хорошим боем.

— Эй, Степашка, запри получше ворота и никого, кроме меня, не впускай и не выпускай, — распорядился Матвей.

— Будет сделано, — кивнул с готовностью холоп, позевывая.

— Ну что, гость дорогой, пошли…

Гришка добросовестно глядел по сторонам в надежде, что кто-нибудь появится и можно будет подать сигнал тревоги и сорвать кровавое дело. Еще он надеялся, что боярин откажется идти ночью незнамо куда по предложению подозрительного субъекта. А еще может быть, что тучи, наползающие на луну, закроют ее в самый ответственный момент, и в суете схватки жертве удастся ускользнуть из рук убийц.

Заскрипела дверь терема, послышались голоса:

— Ни зги не видать.

Действительно, туча закрыла луну, и на миг Землей овладела кромешная тьма.

— Возьми, хозяин, фонарь.

Тут луна выглянула снова, и Гришка смог хорошо разглядеть их. Боярин шел — прямой, высокий — уверенной легкой походкой. Рядом семенил татарин, в его руках горел фонарь, отбрасывающий луч на его спутника и дорогу.

Гришку затошнило. Сейчас этого человека убьют. И на совесть ляжет еще один тяжелый камень. И тут Гришка понял, что должен порвать всю стягивающую его цепь убийств, жестоких грешных дел, свидетелем, а то и соучастником которых ему довелось быть. Тем более что терять ему теперь нечего. И Сила, и Варвара потеряны навсегда, душа его, похоже, погублена и есть шанс попытаться спасти ее, заслужив хоть немножко снисхождения у Господа.

Гришка сунул два пальца в рот и отчаянно, изо всех сил, как только мог, засвистел. Его свист пролетел над спящим городом, привыкшим к ночной тишине и покою, заметался меж черных курных изб, деревянных церквушек, отразился от стен пятиглавого собора и замер где-то в лесу. Он переполошил народ. Захлопали ставни, забегала в тереме боярина Матвея хорошо обученная и готовая ко всяким неожиданностям дворня.

Чертыхаясь, Евлампий и Герасим выскочили из засады и бросились прочь. По опыту они знали, что в таких случаях нужно как можно быстрее уносить ноги и как можно меньше думать о судьбе товарищей — каждый спасает собственную шкуру как может.

Матвей настороженно огляделся, заметил бегущие фигуры и тут подозрения в нем вспыхнули с новой силой, превращаясь в твердую уверенность, что дело нечисто.

— Что это? — спросил он у своего спутника.

— Да пьянь, наверное, расшалилась…

— Что-то ты не то говоришь, — боярин взял Хана за рукав. — Эй, Ванька, Семен, тащите веревки!

Татарин дернулся и выхватил из-за пазухи нож с длинным тонким, тускло блеснувшим в свете луны лезвием. Он хотел в одиночку докончить то, что не удалось сделать его собратьям, но клинок не достиг цели — боярин проворно отскочил. В следующий миг на разбойничью голову обрушился увесистый кулак, и татарин растянулся на земле, силясь прийти в себя. Через мгновение он готов был вскочить и кинуться в бой, но сверкнула сабля. Матвей, ждавший, пока Хан очухается, ударил его плашмя, чтобы не убить, а лишь оглушить и доставить странного визитера на допрос. Но он недооценил проворства и живучести татарина. В последний момент тот успел откатиться в сторону, и удар пришелся мимо. Хан вскочил и припустил наутек.

Боярин Матвей хотел было кинуться за ним следом, но мешал длинный кафтан. Да и татарин, с которым было трудно тягаться в беге, уже шмыгнул под забор и растворился, как привидение, в ночной тьме. Луна снова зашла за тучу, свеча в оброненном фонаре погасла, снова ничего не было видно.

— Жив, хозяин? — спросил холоп Степашка с длинной оглоблей в руках.

— Жив.

— Вряд ли мы их поймаем. Убегли… — произнес Степашка с надеждой, что его и других слуг хозяин не заставит ночью гоняться за таинственными убийцами.

— Не поймаем, — кивнул Матвей. — Давай домой. И до утра сторожить, чтоб не запалили нас невзначай.

В доме Матвей уселся за свой стол, задумчиво глядя на свои переплетенные сильные пальцы. Ему было ясно, как божий день, что его хотели заманить в ловушку. Кто — вот вопрос. Скорее всего лесная братия. Ведь в кабаке не только он мог узнать атамана, но и Роман мог узнать его. Узнал и решил разделаться на всякий случай. Но откуда он проведал, что отправлено письмо думному боярину? И что Матвей ждет вестей из Москвы? Ответ тут может быть один — разбойники перехватили гонца с посланием. И непонятно, знали они наверняка, что он поедет, или напоролись на него случайно. И что сталось с Кузьмой? Погиб, наверное. Жаль, добрый был вояка, хорошо они вместе повоевали, не в одной битве участвовали.

Матвей вздохнул, вытер рукавом пот со лба. Да, до боли жалко Кузьму. Ну а если не случайно наткнулись на него лихие люди, если ждали его в засаде? Очень похоже на то, ведь одет он был небогато — чего на него нападать? По случаю наткнулись? Тогда бы не одолели, прорвался. Нет чтобы с Кузьмой справиться, нужно было хорошую засаду подготовить. Если на него напали не случайно, если его ждали на дороге, то…

Пока Матвей ломал голову над этими вопросами, его спаситель, прислонившись к церковной ограде, размышлял, что же ему теперь делать. Идти на все четыре стороны? Остаться в городе? Нет, так он быстро сгинет. Да и разбойнички тогда постараются его отыскать, и не жизнь будет, а постоянный кошмар, ожидание смерти, как под дамокловым мечом. Вернуться в логово? Да за то, что такое серьезное дело сорвал, разговор один — камень на шею и в болото. А перед тем еще поизголяются — ноги, руки поотрубают или что еще — тут у них фантазия работает, случая от души поразвлечься не упустят.

Мысли у Гришки путались, были скованы страхом, отчаяньем, но когда он успокоился, то понял: не так уж все плохо. Вся вина его заключалась в том, что подал знак, засвистел. Но ведь никто не узнает: ровно никакого повода для сигнала не было. Не узнает, если вести себя уверенно, а врать нагло.

С самого начала был уговор — если придется разбегаться, то встретиться надо на окраине кладбища возле старой часовни. Гришка решил: была не была. Он возвращается к разбойникам.

Путь его лежал через все кладбище, на котором горожане хоронили своих покойников не одну сотню лет. В таком месте неясные ночные шорохи, смутные очертания крестов, темные массы деревьев воспринимались зловеще. Гришка шарахался от каждой тени и проклинал себя, что пошел этой, а не окольной дорогой, которая, правда, была более длинной: «Кто же в полнолуние на кладбище заглядывает! Только сумасшедший. Ведь это самое время для разгула всякой нечисти. Евлампий, видать, совсем ее не боялся, если здесь встречу назначил. Может, хоть и молится Богу и денег на храм не жалеет, запродал-таки душу черту, вот и не опасается теперь. Хотя о чем это я? Бр-р, ну и мысли в таком месте в такую ночь».

Гришка споткнулся и едва не упал в свежевырытую могилу, ударился коленом и взвыл от боли. Когда он поднял глаза, то внутри его все оборвалось.

— Господи, спаси и оборони, — прошептал он неживыми губами.

Метрах в десяти от него маячили бестелесные фигуры. Нечисть поганая — накликал-таки на свою башку!

— Свят, свят, — Гришка быстро перекрестился и тут же понял, какую глупость спорол.

Это были Герасим, Евлампий и Хан, на фоне крестов и в серебряном свете луны выглядевшие пришельцами с того света.