Расстроенный Наванг начал спускаться к третьему лагерю. Переложив в свой рюкзак его кислород, верёвки, крючья, Мысловский пошёл вверх вслед за Балыбердиным, ушедшим уже далеко. Их отделяло примерно полтора часа пути и 120 метров по вертикали. Но иногда они видели друг друга и даже могли переговариваться. Продвигались вперёд с неподъёмными рюкзаками очень медленно. Слишком медленно.
На одном из отвесных участков Балыбердина качнуло маятником – он оказался над выпуклой частью стены, почти не находя опоры для ног. Володя завис на зажиме над пропастью. Самостраховка[23] держала надёжно, и он контролировал ситуацию. Несмотря на удобную конструкцию, рюкзак был всё же слишком тяжёл. Он буквально переламывал позвоночник и выворачивал плечи. С трудом Балыбердин выбрался из сложного положения и двинулся дальше.
Вскоре они оказались снова в зоне прямой видимости. «Светлого времени не больше двух часов! С таким грузом до темноты в лагерь не успеем! – крикнул Балыбердин Мысловскому. – Давай оставим по десять килограммов, а завтра вернемся!»
Эдик кивнул, не снимая маски, и остановился. Облегчив рюкзаки, быстрее пошли вверх. Разрыв между ними продолжал увеличиваться.
Повалил снег. Скалы стали скользкими как лед. Идти даже с облегчёнными рюкзаками стало ещё труднее. В восемь вечера Балыбердин, как обещал двумя часами раньше, когда находился на одиннадцатой верёвке (из двадцати), не вышел на связь. Внизу стало ясно, что альпинисты поднимаются слишком медленно и дойдут до 8250 в темноте.
Балыбердин уже почти подходил к лагерю, когда неожиданно услышал рядом голос напарника. Как он сюда попал? Ведь разрыв между ними постоянно увеличивался. Оказывается, чтобы успеть дойти до цели, Мысловский оставил на скальном крюке непосильный рюкзак. «Молодец, – подумал Балыбердин, – лучше хорошо отдохнуть в палатке и утром сходить за грузом со свежими силами, чем карабкаться всю ночь по этим сумасшедшим стенкам».
В полной темноте и изнеможении вползли они наконец в палатку четвертого лагеря. Долго и неподвижно лежали, приходя в себя. С большим опозданием вышли на связь, успокоив всех, кто ждал вестей от них в базовом лагере и на маршруте. Есть почти не хотелось, но пили много. Растворили сублимированные соки, потом заварили чай. Мысловский с удовольствием пил порошковое молоко.
Их движения из-за усталости и тесноты палатки были неуклюжими. Опрокидывали кастрюли и кружки. Приходилось снова топить снег и кипятить воду. Спать легли поздно. Балыбердин, шедший весь путь без кислорода, решил на сей раз впервые подключиться к баллону на ночь и поставил минимальный расход – 0,5 литра в минуту.
Ещё при подготовке экспедиции «кислородный вопрос» обсуждался не раз и не два. Уже в Гималаях каждый восходитель самостоятельно решал в зависимости от степени акклиматизации и самочувствия, пользоваться ли ему живительным газом или нет. Четверо: Бершов, Туркевич, Хомутов и Пучков не снимали масок ни днем, во время тяжёлой работы на маршруте, ни ночью, во время сна, начиная с лагеря III (7800 м).
Остальные подключались к кислородной аппаратуре с высоты 8250. Валерий Хрищатый и Владимир Балыбердин поставили перед собой задачу совершить бескислородное восхождение, поскольку оно расценивается как более высокое спортивное достижение. Балыбердин, как мы уже знаем, начал пользоваться минимальным расходом с 8250 во время сна. Удастся ли Хрищатому выполнить свою задачу? Время покажет.
О том, что значит кислород для восходителя на больших высотах даёт представление запись Михаила Туркевича в его дневнике, сделанная им в четвертом лагере по пути к вершине: «Ближe к отбою, в целях экономии, провели остаток дня без кислорода. Все стали раздражительными, начали делать друг другу замечания по делу, а чаще всего без дела. Тогда и нашли способ избежать конфликтной ситуации: заставляли разбушевавшегося «клиента» дышать кислородом. В этих случаях его не экономили, полагались на сознательность дышащего живительным газом. В действенности такого метода я убедился на себе. Сделал несколько глотков кислорода и увидел своих товарищей совершенно другими...»
1 мая. В базовом лагере праздник. По «улицам» и «площадям» палаточного городка прошла целая демонстрация с красными маркировочными флажками, которыми метили маршрут по ледопаду и Долине Безмолвия. Праздничное и весёлое шествие закончилось торжественным митингом у флагштоков. «Главкормилец» Воскобойников накормил изысканным завтраком, пообещав нечто невообразимое на обед и ужин. Настроение у всех приподнятое. Впрочем, вечером оно омрачилось из-за событий, произошедших с передовой двойкой…
Утром, посоветовавшись, Мысловский и Балыбердин решили действовать следующим образом. Эдик пойдет вниз за оставленным вчера рюкзаком, а Володя начнет обрабатывать маршрут выше четвертого лагеря, чтобы успеть выполнить дневной план. Так и поступили.
До самого вечера Балыбердин навешивал верёвки один, действуя по методу так называемого одиночного восхождения[24]. Острые и длинные снежные гребни чередовались с отдельными вертикальными скальными стенками.
«Если спустить эти скалы на высоту кавказских вершин, – вспоминает Балыбердин, – они не представляют собой трудности для скалолаза. Сложенные из горизонтальных слоев черного сланца с большим количеством трещин, они удобны для лазания при любой крутизне. Но здесь надо работать не в легком свитере и не в галошах (это любимая обувь советских скалолазов. – Д.М.). На ногах – тяжёлые двойные ботинки с утеплителями по два килограмма каждый, на руках – толстые шерстяные рукавицы».
Проходить снежные гребни технически легче, но была опасность улететь с внезапно обвалившимся карнизом. К тому же неудобно организовывать страховку. Балыбердину приходилось вырубать из снега огромные (диаметром до двух метров) тумбы и обвязывать их верёвкой. К счастью, срывов удалось избежать.
За день он навесил пять верёвок, пройдя примерно половину пути до 8500. В восемь вечера уже в полной темноте Балыбердин вернулся в четвертый лагерь и застал там Эдика, измученного, мрачного и... без рюкзака.
«Известие о том, что у меня всё улетело вниз, – запишет позже в дневнике Мысловский, – Володя принял молча – огорчаться не было сил».
...Захватив оставленный накануне рюкзак, кислород и кое-что из того, что не донес Наванг, ушедший вниз, Мысловский благополучно продвигался вверх с невероятно тяжёлым грузом. Оставалось пройти совсем немного до лагеря IV.
Все произошло неожиданно и мгновенно – ноги потеряли чувство опоры, его качнуло, словно маятник, и бросило на нависающий участок. Самостраховка была слишком длинна и тяжёленный рюкзак перевесил. Мысловский повис на верёвке горизонтально к стене, спиной вниз.
Одна нога застряла в петле. Решил освободить её, чтобы попытаться встать вертикально, – не получилось. Рюкзак душил его поясным ремнем. Попробовал закрепить его на верёвке – не тут–то было. Силы кончались. Вдруг он почувствовал, что дышать становится все труднее.
«И тут до меня дошло – кончился кислород, – рассказывает Мысловский. – Ещё немного, и я потеряю сознание. И тогда все. Останусь висеть на этой верёвке, пока не замёрзну. Как тот индийский альпинист из международной экспедиции в 1971 году. Он сорвался и повис. И никто из его спутников помочь ему не смог».
Сняв рукавицы, Мысловский попытался переключить запасной кислородный баллон – не удалось. Хотелось сорвать с лица ненужную теперь маску – мешает каска. Расстегнув поясной ремень, сбросил рюкзак на предплечье. Рука удержать его не смогла. Рюкзак полетел в бездну, а вместе с ним запасные рукавицы, верёвки, крючья, кошки, кислород, вымпелы-флажки, что торжественно вручил им руководитель экспедиции перед выходом на штурм.
Сняв порванную маску, Мысловский с трудом отдышался. Ожесточенная борьба с рюкзаком закончилась не в его пользу. Все же удалось выбраться из критической ситуации. Цепляясь голыми руками за еле видимые трещины, медленно выбрался наверх. Вечером, лёжа в палатке, он почувствовал, что подморозил руки. Так невесело заканчивался для передовой двойки этот праздничный день.