Шальной, невольный душегуб,

Лишь только крякнул от досады,

Переступая через труп.

Солдата больше занимала

Толпа, что бросилась бежать.

И он стрелял, стрелял немало…

Не только чтобы попугать.

Стреляли резвые драгуны,

Жандармский и пехотный строй…

Лишь на снегу Тоткало юный

Наш мир сменил на мир иной.

* * *

А Кузнецов бежал. На грани

У смерти лютой побывал:

Когда был в руку страшно ранен

И спесь и силы растерял.

И так рука его кровила,

Что ампутировать пришлось.

Шальная пуля раздробила

Ему чуть выше локтя кость.

* * *

По территории завода,

Очищенной за полчаса

От возбуждённого народа,

Прошлась костлявая коса.

На двор, усеянный телами

Пришла глухая тишина,

Какой не знала месяцами

Машзаводская сторона.

В тот день не вьюжило. До ночи

Истоптанный кровавый снег

Тревогу мрачную пророчил

На день, на год и целый век.

К утру, взметелившись, дотошно

Природа попыталась скрыть

Исход и страшный и тревожный.

Но кровь и смерть довольно сложно

Обычным снегом отбелить.

P.S. Александр Кузнецов-Зубарев – профессиональный революционер, человек, чья жизнь сама по себе достойна отражения в приключенческом романе. Разные источники указывают на разное его происхождение. Хотя ближе всего к правде (по крайней мере, по мнению автора), что он действительно Александр Михайлович Зубарев, родом из села Чемлиж Орловской губернии, а Кузнецов – его партийный псевдоним, под которым он принимал участие в Горловских событиях.

22 декабря (4 января) Ф. Кузнецов-Зубарев был арестован в больнице, в которой находился после ампутации руки. Бежал из Харьковского тюремного госпиталя. Продолжал заниматься революционной деятельностью. Вновь был арестован и опознан как участник Горловских событий.

Один из восьми осуждённых Одесским временным военно-окружным судом в г. Екатеринославе за декабрьские события 1905 года в Донбассе, по отношении к кому смертная казнь была приведена к исполнению.

Рассказывают еще о таком факте, который связал судьбы матёрого революционера Кузнецова-Зубарева и простого горловского мальчишки Сергея Тоткало. Ампутированная рука Кузнецова была захоронена вместе с телом Сергея.

Эпилог прошлого

Эпилог прошлого

Когда повстанцы отступили

И следом – царские войска,

Три дни безвластья обнажили

Людские души донага.

Анархия – для фантазёров

Свободы радостный предел,

А для бездельников и воров –

Раздолье для неправых дел.

Вовсю посёлок упивался

Нежданной волей и бузил.

…И тяжкой скорби предавался,

Когда погибших хоронил.

На день четвёртый власть сумела

Собраться с силами, введя

Войска в посёлок оголтелый –

Унять волненья, не щадя.

Дороги, тропы и подъезды

К посёлку взялись под контроль.

Гоненья, обыски, аресты,

Давленье поперёк и вдоль.

Сопротивленья опасаясь,

Сам губернатор предложил

Искоренять, не сомневаясь,

Мятежные и дух и пыл.

Таких тяжёлых притеснений

Не знала Горловка давно.

Угасло пламя возмущений,

Но дух остался всё равно.

* * *

Три года следствие корпело

Над тем, что в хроники страны

Войдёт как «Горловское дело».

Десятки ступ истолчены.

Объём бумаг неизмеримый,

Не нужный. Разве – по нужде.

Сто сорок с лишним подсудимых;

Шестьсот опрошенных в суде;

Плюс шесть десятков осуждённых

На каторги различный срок.

…И тридцать два приговорённых

К повешенью – таков итог.

Душ сорок даже оправдали.

Но годы следствия они

Под стражей всё же прибывали

Вдали от дома и родни.

А в заточении немногим

Хватало мужества сносить

Дознанья пресс сухой и строгий

И о пощаде не просить.

Таких, кто напрочь отказался

Писать петиции царю,

Хотя отнюдь не обольщался

Надеждой, близкою к нулю,

Кому идея помогала

Сберечь и мужество и честь,

Нашлось, мне кажется, не мало,

Но и не много – двадцать шесть.

* * *

Хотя достойно уваженья

Стремленье правду отстоять,

Идее в жертвоприношенье

Себя не стоит отдавать.

Порою даже допустимо

Для виду голову склонить,

Но чтоб потом неотвратимо

Врагу за это отомстить.

* * *

За время долгой переписки,

Продлившейся неполный год,

Росточки шаткой и неблизкой

Надежды дали робкий всход.

Возникли радужные слухи,

Что осуждённых-де простят,

К мольбам не будут власти глухи –

Помилуют да срок скостят.

Первоначальные унынье

И малодушие ушли.

Повстанцы, признанные ныне

Бунтовщиками, расцвели.

Но в сентябре тепло надежды

Рассеялось в единый раз,

Когда решительный, чем прежде,

Пришёл в полицию приказ.

Ждал губернатор, что решенье

Одесского военсуда

Немедля примут к исполненью.

Суть указания проста.

В ночь с третьего на день четвёртый

Прекраснейшего сентября

Казнили спешно самых твёрдых,

Не ставших умолять царя.

И пусть не тридцать два, а восемь,

Но самых стойких из людей

Не пережили эту осень

И не дождались светлых дней.

Злой рок восьмёрка боевая

Была не в силах превозмочь.

На балках старого сарая

Повесили их в эту ночь.

Эпилог настоящего

Эпилог настоящего

Не нам спустя сто семь прошедших

Весьма неоднозначных лет

Судить о днях тех сумасшедших,

Оставивших кровавый след;

Не нам оценивать поступки

И быть на чьей-то стороне;

Делить попавших в мясорубку

По правоте и по вине;

Не нам накатывать уколов

И восхвалений снежный ком –

Пусть исторические школы

Крикливо судят о былом.

Немало лбов своих расшибли

Хронисты за прошедший век,

Твердя, что в Горловке погибли

Отнюдь не триста человек.