22.1.08. 6–30

Ура, сегодня на "прогулку" не выгоняли, и мусора до сих пор ещё не приходили. Можно было не выходить, чем я, конечно же, и воспользовался. Но этот урод завхоз стоял в вестибюле, как обычно, и кого–то, кто там тусовался и тоже не хотел выходить, пугал тем, "что про нашу прогулку говорят в штабе" и что у нас хотят сделать "как на 8–м", – на 8–м бараке не так давно 4 дня подряд были шмоны, их "трясли" достаточно сильно, “мусора” приходили туда десятками, человек по 30. Бедные, трусливые рабы, ничтожества, уже потерявшие свободу, но всё равно боящиеся ещё что–то потерять! Никому из этих генетических рабов в 10–м или 20–м поколении даже в голову не приходит: “мусоров” придёт, ну, положим, даже 30 человек. А в отряде (кроме нашего) – 180, 185, 190 человек... Эти 30 могут быть убиты, просто на клочья разорваны за несколько минут. Да, конечно, потом они (начальство) могут вызвать ОМОН, спецназ, начать бить дубинками, калечить, ломать кости, даже стрелять... Этого–то и боится трусливая уголовная сволочь в лагерях, и на этом–то их страхе государство базирует свой режим, свои подъёмы, зарядки, проверки и т. д. Тогда как на самом деле – после одного, а тем паче МНОГИХ таких вот актов физического уничтожения “мусоров” – у самих “мусоров”, ещё живых, должен сформироваться непреодолимый страх идти в переполненный барак к зэкам и что–то там шмонать, вообще "наворачивать режим", как здесь говорят. У них должен быть инстинктивный ужас перед тем, что зэки их там просто убьют, как убили уже многих до них, и дети останутся без отца...

А сегодня ещё идти в эту проклятую больницу – делать кардиограмму. Анализы крови и мочи уже брали, теперь вот это... Готовят к приезжающему на днях ВТЭКу, который – ясно заранее – ничего мне не даст, даже и 3–ю группу инвалидности, несмотря на все мои переломы, боли и т. д. И третью–то здесь получить крайне сложно, а уж о первых двух, при которых по закону запрещено закрывать в ШИЗО, – и говорить нечего! Впрочем, тут есть примеры, что и с этими группами в ШИЗО всё равно закрывали...

16–03

Почему–то в основном утром получаются все эти записи, когда острее всего ненависть и тоска, когда нервы взвинчены и только и ждёшь, что сейчас вот придут выгонять, может быть, сцепишься с ними наконец по–настоящему... А в остальное время состояние – тихая тоска. Отвлекают, конечно, книги, читаемые тут запоем, – вот сейчас только что дочитал 3 томика Керсновской из 6–ти, присланные той же Е. С. Сегодня вечером надо будет к 19 часам идти на телефонные переговоры с ней, на переговорный пункт в посылочной (нашли же, идиоты, где его разместить! Там за криком и чтением перечислений вложенного в посылки по телефону хрен чего услышишь...). Всё бы ничего, даже не так холодно на улице, только вот ветер пронизывающий. Утром таскался в больницу, сделали мне эту никому не нужную кардиограмму – для ВТЭКа, видимо. Делала её, как я потом узнал, старшая медсестра, – немолодая, рыжая, хамло хамлом, и что уж, не знаю (общая подавленность и отсутствие настроения?) помешало мне с ней сцепиться как следует, по–крупному...

А так – тоска, тоска, тоска... Через 5 дней – длительное, трёхдневное свидание с матерью, которое, по "облегчённому режиму", было мне положено ещё месяц назад. Жду я его, зная психическое состояние матери, её тупую упёртость, и памятуя опыт прошлого свидания, скорее с ужасом, чем с нетерпением. Ещё три дня непрерывного скандала и истерик я не выдержу, а без них она не умеет. И говорить, получается, не о чем и не о ком, – ВСЕ, абсолютно все, у неё плохие! Е. С., Карамьян, Фрумкин, Зимбовский... Все, кроме, пожалуй, Майсуряна и Миши Агафонова, но это – ПОКА...

Будет ли это моложавое ничтожество Медведев президентом? Скорее всего, да. Изменится ли от этого что–то к лучшему? Едва ли. Даже на то, что меня, с моим совершенно вопиющим делом, раньше срока выпустят, я надеяться не могу, не говоря уж – что внутренний курс хоть как–то глазом заметно либерализируется... Хоть он и из "Газпрома", а не чекист, – этот единственный плюс его почему–то надежд не внушает...

23.1.08. 9–15

Опять утро, после завтрака (столовского и моего, который после столовского, – сечку я есть перестал по утрам в столовке уже довольно давно). Сегодня получилось вообще здорово: утром, во время зарядки, по баракам ходили Макаревич (выродок, убить которого последнее время действительно становится моей навязчивой идеей; омерзительный тупой держиморда, не раз при мне бивший зэков не только руками, но и пинавший ногами; настоящее животное в подполковничьих погонах. Какое животное? Пожалуй, дикий кабан, из самых злобных) и Одинцов (опер; тоже мразь, это написано прямо на его – квадратной какой–то – физиономии). "Макара" все тут жутко боятся (вот они и привыкли все, – властвовать над трусливым, раболепным быдлом. Сами развратили их, – ну и поделом, пусть ногами вас бьют!..), на всё готовы, только бы он не заметил и не прицепился. Тем не менее, я на зарядку всё равно не вышел, хотя и завхоз пытался выгонять, торчал в вестибюле, как обычно. Я сидел на своей шконке (невидимый за шторкой для завхоза) и ждал: если с улицы крикнут ("пробьют", как тут говорят на этом нелепом зэковском жаргоне), что эти упыри идут в наш барак, – ещё по–любому будет секунд 10–15, не меньше, чтобы или выскочить на улицу (им навстречу, увы...), или метнуться к дальней, 2–й двери из секции в коридор, и оттуда – в телевизионную, или же по коридору (может быть, тоже им навстречу, – смотря куда пойдут сначала) и в туалет. Было этакое щекотание нервов, но не было страха. Твёрдая решимость не трусить, не бегать от них, как заяц, не подчиняться слепо их "распорядку дня", а если надо – то и послать их на ..., и ударить, если придётся, или хотя бы, на худой конец, плюнуть в рожу. Когда оставалось уже всего минуты 2–3 до конца зарядки, – было и искушение всё–таки выйти, смягчить ситуацию, не нарываться. Но это значило бы – пройти мимо завхоза и дать ему увидеть, что до сих пор (!) я ещё не вышел... Так что искушение было успешно преодолено. А они – эти выродки в форме, ни тот, ни другой, – так до нас и не дошли, ни во время зарядки, ни после! Так что, как сказано у Дюма, "первый порыв – всегда правильный".

Вчера 2 (!) раза – утром и вечером – вызывали в больницу. Утром сделали обещанную кардиограмму (для чего неожиданно пришлось сбривать часть волос на груди. Я не делал её года с 91–го, и тогда таких проблем не возникало), а вечером – взвесили и измерили рост. Оказалось – 91 кг. То есть ещё на 4 кг меньше, чем 31 октября, при последнем взвешивании, тогда было 95. А за два месяца до этого, при выписке 30.8.07 из лагерной больницы, было 105 кг. То есть падение веса хоть и замедлилось, но всё равно продолжается, хотя питаюсь я сейчас и лучше, чем осенью.

Зэки в бараке ожесточённо собачатся из–за места на освободившейся шконке. Едва до драки не дошло этим утром. Увы, не дошло, а жаль, – приятно было бы посмотреть на драку этих подонков. А этому старому жирному выродку–грузину, что на старом месте был моим соседом (и активно вмешался в скандал, хотя его этот вопрос никак не задевал), выживая меня с места и наконец выжив 30 декабря 2007, – я бы сам с удовольствием разбил рыло, со всей силы въехал бы хоть кулаком, а лучше – чем потяжелее. Увы, цена этого (вполне возможного, кстати, по факту) удовольствия, – разборки потом со всеми грузинами (и прочими кавказцами) лагеря, которые непонятно за что (вернее, понятно, – только в силу патриархальных кавказских традиций) относятся с огромным почтением к этому 60–летнему тупорылому чму...

24.1.08. 6–35

Время от ужина до отбоя прошло вчера совершенно незаметно. Случилось событие исключительной важности: пришла очередная порция писем, и среди них – долгожданное наконец–то письмо от моей Ленки! "Леди Ровена", "спящая красавица", – как только мы с Е. С. не называли её между собой... 7 месяцев молчания, после последней встречи в тюрьме 22.6.2007, 5 моих оставленных без ответа писем, – и вот, наконец–то... Правда, обещанного с её слов Е. С. большого письма там не оказалось, зато была открытка новогодняя, плюс ещё две, – все старые–престарые, 80–х самое раннее годов, плюс вырезанные из бумаги фигурки, ею нарисованные – Санта–Клаус и т. п. Прелесть полнейшая! Не умилиться, глядя на всё это и читая всё, ею написанное, было просто невозможно. Ребёнок, сущий ребёнок в душе! И в любом возрасте им останется! И такая волна тепла и счастья в душе от того, что – помнит, любит и ждёт. Так и написала: "Я жду тебя дома!". Спасибо, родная! Тёпленький мой зайчик, прелестное нежнейшее создание, – как я её называл когда–то. И письма (и открытки) отсюда ей подписывал: "Твой кот Бегемот".