7–15

Да, ещё раз подтвердила тюрьма всё то, что и без неё, раньше я знал. Ничего нового, увы, не вынесу я отсюда, как хочет Лена С. Только старую тоску, извечную мою тоску, что и 10, и 15 лет назад уже меня мучила, да ещё разве что новую, ещё более тяжёлую безнадёжность. Есть время подумать, ещё раз всё вспомнить, проанализировать... А вокруг меня, похоже, никто особенно этими внутренними проблемами, этим интеллигентским самокопанием и самоанализом не занимается. Во всяком случае, судя по их поведению и вечно весёлым лицам... Жаль, не могу сейчас вспомнить эту цитату из Екклесиаста, где говорится, что веселье в доме глупца, а в доме мудрого – грусть...

20.1.08. 12–16

Каждая строчка, написанная здесь, будет для меня когда–нибудь (если доживу) на вес золота. А я – то не успеваю писать, то не о чем, то лень... То книгами зачитываюсь. А то – слишком уж много всего на душе, слишком много времени и страниц займёт подробное обсуждение всего этого с самим собой, да ещё так, чтобы понятно было хоть сколько–нибудь, чуть–чуть хотя бы, и стороннему читателю.

Слишком уж быстро, моментально, как вода сквозь пальцы, пролетают здесь ночи. Высыпаться я, конечно, не успеваю. Но и дни, особенно вот этот – самый лучший, самый большой и спокойный (не всегда, правда) кусок дня – утро, от завтрака до утренней проверки. 4 часа покоя и сна, – большинство зэков в бараке это время спит, особенно те, кто не спит по ночам (в карты играют, на стрёме стоят или ещё чем угодно занимаются). Теперь я стал завтракать (бутербродами с привезённой из дома колбасой), и на это уходит примерно час из этих четырёх. Потом... А что потом? Сегодня пришёл в 10 часов (примерно) отрядник, я пошёл отдавать ему привезённые адвокатом официальные письма к Санниковой и Шаклеину, чтобы он их заверил у начальника зоны. Он сказал: а что я их буду зря таскать с собой, отдашь завтра (сегодня воскресенье). Ладно, отдам завтра (не забыть бы только). Потом я пошёл обратно к себе, лёг на свою шконку, стал перечитывать два последних больших письма от Е. С. Но столько вдруг нахлынуло воспоминаний о прошлой жизни... В основном, как всегда, о Ленке моей, об этом самом прелестном и нежном существе на свете. И как мы познакомились. И это слово "тёплость", которое я ей сразу же шепнул на ухо, обняв в вестибюле гинекологической больницы на "Электрозаводской", в сентябре 2004 г. А знакомству нашему скоро, в апреле, вот уже 6 лет... И эта история, которую я недавно рассказывал Е. С. – как мы вдвоём возвращались из Водников летом 2005 г., я погнался за электричкой, чтобы не ждать следующую, а мой нежный зайчик потом – совершенно неожиданно – вдруг закатил мне истерику, что якобы я хотел... её бросить и один уехать! Как уж такое могло ей в голову прийти – уму непостижимо, но обвинение и такое мне было брошено. И опять – вот сейчас, пока пишу, – вспоминаются те 4 кота, которых мы гладили в Водниках каждый раз, у одного и того же дома, – они сидели все вместе и почему–то всё время поглядывали куда–то наверх... И ещё такая масса воспоминаний, что всего и не перечислить. И этими воспоминаниями действительно согревается душа.

21.1.08. 6–27

"Опять утро, опять здесь!" – хотел начать с этой фразы, когда ещё лежал под одеялом, до подъёма, затемно. Этой фразой, наверное, все тетради можно будет исписать за оставшиеся три года пребывания здесь. Но сегодня с утра ещё и выгнали на "прогулку" эти суки – сперва завхоз, а потом, говорят, и из мусоров кто–то зашёл в барак. А может быть, и нет – я–то его не видел. Точнее, я решил выйти сам, – не знаю даже, зачем, почему... Чтобы не ругаться с завхозом, чтобы он очередной донос отряднику не сделал? Но уже давно – с самого приезда сюда, да и самого ареста, естественно, – мне хочется не только разругаться с ними насмерть, не только ВСЕ им сказать (о том, что я их смертельно ненавижу, что я плевал с высокой башни на их режим и что их самих убивать надо, физически уничтожать, где только встретишь), – хочется действительно, по–настоящему их убивать! Просто взять любого "мусора" – и всей толпой забить его насмерть, запинать, порвать в клочья тут же, на месте. На это хватит минуты, даже меньше. А зону их, где они среди генетически–рабского быдла, среди этой трусливой воровской слизи и мрази чувствуют себя царями и богами всемогущими, упивающимися властью, перед которыми все трепещут, и подобострастно здороваются, – эту их зону, подогнав какую–нибудь самую простенькую реактивную установку, или просто несколько человек с гранатомётами попросив подъехать, можно было бы разнести так, что только перья полетели бы. Ну, давай, "мусор", выродок вонючий, отребье и мразь, – давай, сажай меня в ШИЗО! Я посмотрю, как ты это будешь делать, когда вдруг откуда–то из–за забора прилетит ракета или граната – и разнесёт половину твоего ШИЗО в клочья! А за ней – вторая, третья, десятая... Посмотреть бы на вас, выродков в форме, как вы будете бегать и истошно визжать от страха, когда такой вот "подарочек", пробив крышу, разнесёт и ваш штаб, и вашу вахту, и вы будете бояться и не знать, в какую сторону вам бежать, потому что они будут прилетать ежесекундно и рваться с грохотом вокруг вас, и вы не будете знать, с какой стороны рванёт через секунду следующая... Какое наслаждение – даже представлять себе такую вот апокалиптическую (для них) картину. Сколько минут нужно, чтобы от всей зоны, от всех бараков, штабов, карантинов, столовой, вахты и пр. и пр. остались одни руины, как в Чечне после русских обстрелов и бомбёжек? Сколько времени нужно, чтобы, пользуясь начавшейся неразберихой, пролезть на запретку, повалить или разнести в щепки деревянный забор и разбежаться с зоны во все стороны? Как это было бы здорово – и впрямь иметь возможность им что–нибудь подобное устроить!.. Ведь и вправду: "винтовка рождает власть", но гранатомёт в этом смысле ещё лучше – он рождает власть ещё более сильную и могущественную... Убивать, убивать и ещё раз убивать их всех – и “мусоров” (вообще всех, кто носит форму), и их пособников с "косяками", и блатных, которые вздумают, по своей привычке, лезть и учить своему вонючему коллективизму, трындеть про "общее", про то, как надо для всех (для трусливого стада тупых рабов, которые боятся драки с властью и предпочитают покорность, причём навязывают её и мне, и таким вот вообще решительным, несогласным одиночкам, из–за которых якобы могут "пострадать все", всё это стадо быдла и трусливых тупых скотов). Действительно, только кровью может быть завоевана свобода, и очиститься, смыть с себя всю эту липкую паутину трусости, рабства, обывательского мелкого страха и желания "не нарываться", не портить отношения с начальством, – всю эту липкую пакость можно смыть с себя только вражьей кровью!..

6–54

А если сейчас, в эту "подачу" в УДО откажут (в чём нет никакого сомнения), то, конечно же, протянуть ещё полгода, до следующей подачи, в состоянии такого же вот относительного мира с начальством, ясное дело, не получится. Тогда, – увы, раз ШИЗО ещё не разнесено в руины взрывами реактивных снарядов, то в нём, видимо, и придётся сидеть, не вылезая. За всё – что не здороваюсь с этими ублюдками в форме, не стригусь, как они хотят, не бреюсь, не выхожу на зарядку, и т. д. и т. п. Поводы–то найдутся у них всегда, – а если при этом их ещё и ненавидеть так же люто и смертельно, как я, то вряд ли удастся долго скрывать эту ненависть и изображать верноподданническое согласие с ними. Если очень упорно и сознательно нарушать режим, – сказал мне отрядник ещё при первом знакомстве, – то они могут обратиться в суд с просьбой о замене мне общего режима на строгий на оставшийся срок. Это бы ещё ничего. А вот если ударить кого–то из этой мрази в погонах, – даже просто ударить, не говоря уж: попытаться убить, как должно с ними поступать, – то, конечно же, они накрутят ещё одно уголовное дело и ещё один срок, причём немаленький...