3.1.11. 9–03

Самая отвратительная новость, полученная вчера вечером через мать от Майсуряна, – в Улан–Удэ все–таки арестованы Низовкина и Стецура! Пока на 2 месяца – за неявку на заседания суда; т.е., мера пресечения им изменена с подписки о невыезде, которую они все время нарушали, на взятие под стражу – и, судя по словам Нади Низовкиной в том нашем телефонном разговоре, суд будет длиться еще не месяц и не 2 – и все это время они будут сидеть, мера пресечения будет продлеваться судом автоматически, как всегда и бывает. И – с попаданием в тюрьму практически исчезает шанс, что приговор будет мягче, чем реальный срок, – условно, штраф или что–то еще в этом роде, как я до сих пор смутно надеялся. Раз попавших в ее клещи эта Система так просто не выпускает...

Символично все–таки получилось, что мы смогли тогда, в декабре, с ними поговорить по телефону познакомиться если уж не лично, то заочно, так сказать, услышать голоса друг друга. Перед самой тюрьмой для них завязалась и упрочилась эта связь – со мной, делающим то же самое дело, что и они, только дольше по времени. Самое ужасное – это чувство полного собственного бессилия от того, что ничем помочь им отсюда я не могу, – разве только поставить подпись, если будет (или уже есть) какое–то общее заявление в их защиту. Нервы были вчера на таком взводе после этой новости – пока тут у меня сидел сигаретчик с “трубой”, попросил его набрать Майсуряну, потом Павлу Люзакову – спросить, чтО уже делается в защиту и напомнить хотя бы, чтобы ставили везде мою подпись, – поразительно, но у обоих телефоны были включены и оба не брали трубку!.. Надо, видимо, будет после (если) освобождения отсюда и самому мне ехать в Улан–Удэ, – страшно даже подумать, сколько туда стоит авиабилет; а поездом тащиться несколько дней – невыносимо, да и тоже дорого...

Другая омерзительная новость, которую узнал вчера вечером, – местного масштаба и несопоставима, конечно, по значению, но когда все это вместе... Рыська, поселившаяся было у меня кошка, давно не приходит – и хотел я остатки от ужина отдать Ваське, местному коту, который Рыську пару раз гонял и которого я подкармливал еще до ее появления. Хороший такой кот, симпатичный, черный с белой мордой, грудью и брюхом, с зелеными глазами; не раз я брал его к себе на шконку из “фойе”, гладил – а потом он и сам приучился приходить ко мне, к “красным” напротив, и т.д.

Но – что–то давненько тоже его не видно в “фойе”. Спросил одного “обиженного”, потом – чтобы уточнить – другого, – и тот рассказал, что одной из здешних блатных мразей Васька чем–то помешал – и та велела его убить! И убили – те же, между прочим, “обиженные”, кто его кормил и возился с ним; он жил около них и вроде как их и считался. Не могли уж отказаться, твари трусливые, – пускай бы эта мразь сама убивала животное, если уж ей это так надо. Еще неизвестно, смогла ли бы сама, хватило бы духу или нет (на словах–то они все герои). Но – увы... Девать кота некуда, как ни выкидывай – он придет назад, 8–й барак – это его дом; короче, стукнули по голове кирпичом – и все... Мрази, ублюдки, гнусное, поганое отребье... За одного этого кота Ваську всю ту, блатную секцию я перестрелял бы своими руками! – а лучше бы обе...

Гнусная, мерзкая, тоскливая, бессмысленная, беспросветная эта лагерная жизнь... Одно и то же, одно и то же, бесконечная эта круговерть каждый день... Тяжело так же, как было в самом начале срока, когда привезли сюда – хотя вот уже всего 76 дней осталось, 11–я неделя сегодня началась... Хороших новостей очень мало, и они тоже зыбкие. Неверные какие–то. Вчера ночью, скажем, один из уродцев из соседнего проходняка “зашкерил” проходняк с моей стороны казенным темно–серым (из шинельного сукна) одеялом вместо простыни. Это, конечно, гораздо лучше: по ночам лампа этих ублюдков не будет так сильно светить, мешая мне спать. Но это – до первой не то что комиссии (сразу же после “праздников” – наверняка!), а до первого же появления “Макара” или даже зам. по БиОРа Баранова... Или вот, скажем, вчера – впервые с тех, еще ноябрьских комиссий – утренняя проверка была без карточек – просто посчитали и отпустили. Но – нет уверенности, что карточки кончились уже насовсем, что сегодня не начнется опять...

Хорошо еще, что так и нет с конца того года зарядки – то ли и впрямь отменили ее, то ли просто не работает трансляция. Просто счастье...

“Погода – бомба!” – их любимое выражение в одобрение погоды, которое (выражение) особенно меня бесит. Вот только что сказал опять гопник за “шкеркой”–одеялом. Вообще все, что им нравится, они называют “бомбой”, но о погоде я это слышу здесь особенно часто – и от этих мразей, от их вульгарного, пошлого жаргона меня тошнит. Эх, суки, скинуть бы на вас хоть разочек настоящую бомбу, авиационную, чтоб вы знали, что на самом деле это слово означает!..

Мать еще сказала вчера, что звонила ей Маня из Питера – она, оказывается, все–таки купила мне в подарок, к грядущему освобождению, notebook, о котором и мне говорила – но я тогда не воспринял всерьез. А тут – говорит, уже купила! Ну, Маня, ну спасибо, спасибо от всей души!!! Не ожидал – и очень благодарен и тронут твоим теплым отношением!..

Снег накидывают снова и снова – и продолжают топить из шланга в углу двора, у калитки. А он идет чуть не каждый день, – так что, видимо, эта трагикомедия, это занятие стремщикам, чтоб не скучно было – до самой весны...

Отрядник приперся сегодня – впервые с 2010 г. – в такую рань, как никогда прежде; я еще и чай не успел выпить. Завтра баня – и я не могу решить, завтракать ли мне до ухода в столовку, брать ли с собой туда банный пакет – или же вернуться из столовки, позавтракать (второпях, что я ненавижу) – и тогда уж идти в баню. (И то если она еще будет завтра работать...)

12–23

Так и есть! – сейчас отрядник опять считал по карточкам (не по всем, правда). Отрядник 5–го своих – тоже. Суки!..

5.1.11. 8–45

До полвторого ночи, даже позже, эти ублюдки не гасили вчера свет в секции. Я уже успел пару раз заснуть и проснуться, а они всё чего–то делали при свете; на вопрос, не выключить ли – кто–то тут же заорал, что, мол, нет, подожди... (Спрашивал не я, естественно, а один здешний хмырь, которого я про себя прозвал “ночной ведьмак”). Суки... Лежа уже в постелях, под одеялами – всё забавлялись со своими телефонами (чуть не поголовно у каждого здесь телефон) – трепались по ним, лазили в интернете, играли, слушали музыку...

На улице холодает, хотя вчера еще было тепло, я даже не поддевал свитер. В бане вчера утром – опять толпа народу, еле нашел свободный крючок в раздевалке, все забито “телагами” и тряпьем. “Лейки” починили почти все, но, говорили, одна где–то в углу все равно не работает, – за паром не было видно. И – опять духотища от горячей воды, и запах нагретого дерева (вся баня из бревен) – слава богу, все же не такая духотища, как в первое время, когда буквально невозможно было дышать.

Майсурян сказал матери, что Низовкину и Стецуру “закрыли” в Улан–Удэ 31 декабря. Подарочек, блин, на Новый год... 10–го или 11–го, видимо, повезут из ИВС в СИЗО.

Тоскливый дятел–сосед продолжает сидеть часами на моей шконке, если же его нет – играет в “фойе” в шахматы со своим приятелем с палкой.

6.1.11. 14–40

Блатная мразота (та самая, по приказу которой убили кота Ваську) – она вроде как “отвечает” (перед кем?!!) тут за изолятор – ходя мимо меня туда–сюда по секции, говорит кому–то по телефону, что “на 5–ю хату (камера ШИЗО) был отправлен гашиш”. Ранее, до проверки еще, она тоже ходила тут с телефоном, и в ее возбужденно–громком разговоре упоминалось слово “бондяк” – так они называют свертки (обычно с наркотой, по–моему, а не с табаком или “вываркой” для чифира), проносимые запихнутыми в задницу, – в то же ШИЗО, например. Гашиш – это и на воле уголовщина, 228–я статья УК (хоть я и категорический ее противник). А тут – они так “страдают” в ШИЗО – с гашишем, эти “страдальцы”. Знают ли об этом начальство, УФСИН, прокуратура, наркоконтроль и пр., интересно?..