5.2.10. 14–38

Из хороших новостей только одна – в ходе постоянных, циклических, видимо, перекладываний – вчера на нижнее место в мой проходняк вернули сапожника, бывшего СДиПовца, выброшенного от сюда всего лишь несколько дней назад. Из всех возможных здесь, в этой секции, соседей он, вполне возможно, лучший или один из лучших – и спокойствием, и отчасти схожим с моим отношением ко всему происходящему вокруг, к этой муштре, злобе, истерикам по “режиму”, подъемам, отбоям, “генералкам” а la 11–й “красный” барак, да и к самому режиму. Еще тем, что он кошатник – не ругается на Маню, когда она здесь, сам пытался держать кота, но выкинули (а дома держал сперва 7, потом 4–х). Общим отсутствием злобности и любви к командованию, этой широко распространенной здесь агрессивности, заносчивости и глумливости. А кроме всего этого – тем, что отсутствует весь день, с зарядки и до 1–й вечерней проверки (а порой и после нее). Правда, в виде ложки дегтя – обратно на 2–й ярус надо мной вернули и того эпилептика, не особо осмысленного и в здоровом–то состоянии, которого убрали отсюда тоже какие–то считанные дни назад.

Главное событие дня – эти злобные мрази в секции дерутся уже не в шутку, как всегда, а всерьез, месят друг друга. Сперва, незадолго до утренней проверки, злобный дебил “молотобоец” набросился с кулаками на какого–то пацаненка из “красных”, со 2–го барака – плотного, но ростом ниже и не такого здорового, как тот, тоже примерно 20 с небольшим лет. Набросился чисто за слова – тот его, как они говорят, “провоцировал” (т.е., бить, если не нравятся чужие слова – это норма, а словесными аргументами тут пренебрегают). Бил сильно, ногами, руками. Сперва обхватил, жертва пробовала было сопротивляться, дебил этот рукастый повалил ее на пол... Разнимать кинулись не сразу, первые несколько секунд все просто смотрели; а когда кинулись, вышел новый казус – одному из разнимавших, долговязому гнусному предСДиПу, “молотобоец” тоже со всей силы заехал в рыло. :)) Тот аж присел, скривившись от боли.

Завхоз пришел почти сразу, как растащили, ходил туда–сюда, курил с очень озабоченным видом, как будто действительно ответственная персона. :) Сразу после проверки, когда я поднялся в секцию, разгорелся новый конфликт. Та архизлобная мразь, которая выбрасывала мою кошку, тоже участвовала в разнимании – и другая такая же безумно злобная тупая тварь, но помоложе и поменьше ростом, обвинила ее в том, что она не разнимала, а наоборот – то ли держала жертву избиения чтоб ее удобней было бить, то ли даже била сама. Животное постарше, разумеется, возмутилось таким наветом, словесный “базар” продолжался недолго, и – т.к. происходил он в дальнем от меня конце секции – сцепившиеся зверьки эти аж вылетели кубарем в “культяшку”, вынеся дверь. Там их тоже довольно быстро разняли; с еще более озабоченным видом прибежал завхоз и при мне спрашивал–выговаривал старшему драчуну, а тот сваливал всю вину на второго.

Некоторое время в воздухе носились разговоры о “снятии побоев” и написании заявлений. Но “молотобоец” сказал, что он ходил сейчас в санчасть – говорить с тем врачом, кто “снимал” (фиксировал) побои у его жертвы – и тот сказал, что ничего серьезного там нет. Завхоз сказал, проходя мимо, что в штабе никаких заявлений нет, никто не в курсе, все тихо (не дословно, но смысл такой), а сам он сказал (скажет?), что ничего не видел и не слышал. Из этого легко заключить, что заявлений о происшедшем, да еще с медицинской справкой о последствиях избиения, эти твари очень боятся, ибо это повод как минимум для следственного и судебного разбирательства, а то и для нового срока (хотя так далеко вряд ли бы зашло, конечно).

Итак, яснее ясного. Я писал об этом уже 100 раз, наверное. Простонародье, социальные низы, среда уголовного отребья, подонков и смрадных отбросов общества (хотя есть ли оно у нас, общество–то?..). Мир тупых, злобных, полоумных, совершенно отмороженных ублюдков, с мозгом не крупнее грецкого ореха, но зато с накачанными мышцами. Все взаимоотношения между собой у них построены на лютой, пещерной, и притом очень глупой гомофобии (латентны гомосексуалисты? :) и физической силе. Что ни слово, то гомофобия, а всё, что не слово – то удар или захват, зажим головы противника. И по уровню интеллекта, и по всем прочим показателям не то что людьми, даже животными их не назовешь. Только насекомые, пауки–каракурты какие–нибудь ядовитые. Пауки в банке...

Главная проблема – что нормальным, приличным людям приходится жить если не под их властью (здесь они “козлы”–начальнички), то как минимум рядом с ними, и подвергаться опасности если не прямо от их власти, то как минимум косвенно – могут задеть, молотя друг друга. Поэтому главная задача для нормальных, приличных людей, сколько их есть в мире и особенно в этой стране, сводится к максимально возможному истреблению этой быдляцкой тупой нечисти и мрази, к освобождению для себя от нее жизненного пространства (Lebensraum, да–да!). “Последней битвы с псами едва ли избежать”. Программа по борьбе с быдлом, да уж... Ей–богу, я был бы просто счастлив, если бы сегодня в этой секции одна из этих тварей, все равно какая, убила бы другую насмерть. “Пусть нечистая кровь оросит наши нивы!..”

6.2.10. 16–49

Только обрадовался было вчера, что сапожника переложили обратно ко мне в проходняк – его сегодня днем убрали опять, кого–то еще на это место. Его нет, он про новый переезд еще не знает. А вся эта очередная волна перекладываний – из–за этого подонка надо мной, которого теперь переложили вниз рядом со мной – соседом по шконке вместо шныря–дневального.

Днем уже солнце не только светит, но и греет, совсем тепло на улице. Пахнет весной все явственнее... Может быть, из–за этого – тоска особенно острая, мучительная, невыносимая. Господи, что я здесь делаю?!. Еще год с лишним этого ужаса и бессмыслицы... Особенно отравляют душу и мучают эти разговоры, что, м.б., и “первоходов” типа меня тоже будут куда–то вывозить. Не дай бог! Страшно даже представить – до содрогания, до жути – как я опять поеду в “столыпине”, часы и часы на жестком сиденьи, как потащу неподъемный баул (для меня неподъемным будет любой...).

Дозвонился от “телефониста” своей. “Своей”?.. :) (Грустная улыбка.) Впервые с августа услышал ее голос – и так ей и сказал: это большой праздник, что ты подошла к телефону. Она была недовольна моими “упреками” и вообще – по голосу не слишком–то рада моему звонку, хотя на вопрос, конечно, сказала, что рада. Готовится к устройству на работу, к сдаче чего–то художественного по учебе, хотела оформлять инвалидность (с чего бы это?!) – в общем, все как всегда. Вчера допоздна читала Джека Лондона, поэтому сегодня не встала еще, когда я звонил – после 3–х часов дня. Жалуется, что очень не хватает времени – даже отправить мне письмо, давно уже написанное и валяющееся, хотя почта напротив дома, – нет, ее не переделаешь! Хотя за открытку к Н.г. благодарит, помнит (но сама не удосужилась...). И я не знаю, как сказать ей, как объяснить (да еще при сидящих рядом и все слушающих), что я все время думаю ней, вспоминаю ее и нашу с ней прошлую жизнь... Не знаю, надо ли это вообще говорить, нужно ли это ей. Писала, что любит, и на воле, когда общались, я это чувствовал, а по телефону, каждый раз – как чужая... И от этого – еще больше и сильнее тоска...

8.2.10. 8–31

До чего тошно и мерзко на душе – не передать словами... Второй день в секции избивают моего нового соседа сверху – парнишку лет 25–ти, невысокого и, видимо, по характеру не злобного, с широким добродушным лицом. Вчера ближе к вечеру завхоз и мелкий цыганенок привели его и стали заставлять убираться в секции, настойчиво вручая швабру. Завхоз при этом бросил фразу: мол, ты тут ходишь в “гадах”, поэтому будешь убираться, и я думал, что в виде наказания за хождение в обуви его хотят заставить убраться один раз, показательно. Он отказывался, и цыганенок ударил его раз–другой, потом его позвали в “козлодерку” и, видимо, били там. Он пришел, взял швабру и начал подметать, а мыл за ним пол кто–то другой (тоже из новых, прежде убирались тут “обиженные”). Но, оказалось, я ошибся: этих же двоих заставили убираться и вечером, перед проверкой. А сегодня, только что, когда я завтракал, – соседа моего опять стали звать убираться, но он сказал, что не будет. Его настойчиво заставляли взять швабру, но он упорно отказывался, – сказал, мол, уже завхозу, что убираться не буду. Тогда цыганское отродье набросилось на него, ударило по лицу, потом еще, повалило на пол, швырнув несколько раз перед тем о торец моей шконки, – она вся тряслась. Когда несчастный поднялся, эта злобная тупорылая цыганская мразь схватила табуретку, замахнулась и хотела уже ударить, но до этого все же не дошло. Парень был уже сломлен и готов убираться, взял, кажется, даже швабру, – но тут (или чуть раньше? События смешиваются в памяти...) на него налетел кто–то еще из “красных” со 2–го барака – но не из “козлов” 11–го, мне почти незнакомый, – и тоже начал бить, достаточно сильно и злобно. Потом вывел куда–то – в “курилку”, видимо, – и там, почти не сомневаюсь, добавил еще.