Вчера в 21–55 пришел “телефонист”, от него я позвонил наконец матери. Она уже была в этом своем пансионате под Каширой. Сказала, что все нормально, но – если б знала, ни за что бы не поехала – берег там высокий, как в Константиново (ну да, Кашира ведь тоже на Оке. Или нет? Не помню...), вниз ведут 60 ступенек!!.
Утро опять было туманное, сырое, и сейчас тоже облачно, солнце не палит, – благодать, самая погода для прогулок по лесам и полям... Покрытые росой маленькие кружевные паутинки на воротах “локалки”, недавно вновь “разваренных”. “Мусора” сегодня, видимо, вообще не ходили во время зарядки по баракам – по крайней мере, до нас не дошли. Я гулял под “упражнения” зарядки по двору и вспоминал фразу помощника капитана норвежского судна, адресованную Савинкову: “Вы едете в Печеньгу?”. Книга Савинкова вышла 100 лет назад, в 1909, и в ней описывается, как, в общем–то, несложно было тогда убить губернатора, министра, великого князя, даже царя. Выслеживай его карету на улице да кидай бомбу. Не было тогда ни бронированных лимузинов, ни ФСО, ни Интерпола, ни биометрических паспортов, ни шенгенских виз, ни компьютеров, ни камер видеонаблюдения... А как достигнуть своей цели нам, сегодняшним, 100 лет спустя, когда все это, увы, есть?..
15–02
Беда приходит неожиданно, как обычно. Сидел после проверки, писал письмо в Самару (ответ на полученное только что прямо из рук “общественника”, без записи в журнал! :), – как вдруг оглушительная новость: переводят!! Ходили, толпой смотрели список на листочке, как и в тот раз; потом его повесили на стенде у кабинета завхоза. 15 человек разом переведены на другие бараки – 5–й, 6–й, 7–й, 8–й, 10–й. Меня в списке не оказалось. Уф–ф–ф!!! Я успел через головы, с трудом, очень бегло увидеть и тот первоначальный вариант списка, который таскали по рукам и где были несколько вычеркнутых фамилий. На 100% не поручусь, но, по–моему, меня не было и в вычеркнутых. В окончательном варианте списка – несколько блатных, из которых двое совершенно омерзительных, и мой сосед сверху, шнырь–заготовщик. Его особенно жалко, т.к. на его место почти наверняка поселят какую–нибудь мразь, и житья в проходняке опять не станет.
Так почему же это беда? Потому, что за вторым разом будет третий. А м.б., и 4–й... С третьего раза посадили; освободить, правда, с 3–го не освободили. Переведут тоже с 3–го...
Правда, есть очень маленькая, очень смутная надежда, что если вычеркнули в 1–й раз и не упомянули во 2–й – то, м.б., не тронут и вообще. В это очень хочется верить. Но эта вера опасна, это – гибельное самоуспокоение, ведущее к потере бдительности и к захвату врасплох...
Горе горькое... Опять всколыхнуло это событие в душе все ужасы, весь мрак, что был в мае–июне, а потом вроде потихоньку стал рассеиваться (и то не до конца). Когда же все это кончится, господи?!. Как прожить, как протянуть эти 593 дня, или даже 591? Нет сил совсем... Нам не дано знать свою судьбу, а только лишь – что все когда–нибудь кончается, и хорошее, и плохое. Я все время представляю себе эти черные деревья, эти облака, этот снег, по которому я буду идти к вахте, потом – выйду за “шлюз” и поеду домой. Это будет через 591 день, в марте 2011–го. Никаких иных, более ранних вариантов освобождения – нет, не существует. По крайней мере, я не вижу их. И как прожить тут эти 591 день, как преодолеть все эти невзгоды (особенно отсутствие связи) – я не знаю. Паника, ужас, отчаяние... Кончается вдруг мужество, и ты весь дрожишь, и не у кого просить помощи и поддержки...
5.8.09. 7–08
Опять плохо спал сегодня ночью, постоянно просыпался. Опять расходились нервы... Опять ждать этого перевода, переезда, этого ужаса, полной потери связи, всех этих бессмысленных и нелепых проблем... Пока живой – значит, еще держусь как–то, но, боже, почему так нелепа и бессмысленна жизнь? А они еще талдычат что–то об идеальной гармонии, о красоте... Глупо, идиотски, архинелепо устроено все... “Почему так?” (с) ш. Бытовые проблемы, неудобства, неустройства, – вон, на 6–м троим, пришедшим с 13–го, не смогли вчера вечером найти шконки, они ночевали здесь (а на 6–й с разных, не только от нас, перевели вчера человек 12, что ли). А что уж говорить про меня, если мне нужна еще и непременно нижняя шконка? Когда я ее получу на другом бараке и где буду спать до этого?..
На улице пасмурно, сыро, моросит мельчайший дождь, но вот–вот польет и крупный. В секции темно, люстра надо мной так и не работает с апреля, да и лапочка в ней сгоревшая, – но всем плевать. Соседи полублатные приладились включать по вечерам лампу у себя в проходняке, – свет слабый, до меня почти не доходит. Говорил завхозу, чтобы позвал электрика – тому тоже плевать, несколько дней до дома осталось. Всем плевать... Я не знаю, как тут выжить, как тут прожить эти проклятые оставшиеся 1 год и 7 с половиной месяцев.
А скоро опять день рождения... Будь все проклято... Почему я не сдох до сих пор?..
Место надо мной уже фактически захватил этот полоумный отморозок из психушки, который норовил его захватить еще зимой что ли, но тогда заготовщик решительно отбил все атаки. Теперь отбивать их некому а от такого соседства можно взбеситься...
8–33
Едва успел позавтракать – выключили свет. На улице – холодина. Скоро осень, опять холода и дожди... Это такой специфический буреполомский сюр, и ты не знаешь, то ли это все наяву, то ли во сне, в тяжелом ночном кошмаре: бродить по темному, холодному бараку без света и воды, натыкаясь в темноте на людей... Это неповторимо и не представить тому, кто не был и не пережил сам эти ощущения, глубоко мистические. Сплошной сюр... Но мне–то он хорошо знаком: наступающая осень будет для меня здесь уже третьей...
6.8.09. 18–03
Новая конфигурация быта: сегодня первый по–настоящему холодный день с весны, с остатков зимних еще холодов. С утра буквально весь барак жаловался и восклицал, как холодно и как они все замерзли. Подзабытое ощущение: ветер, задувающий в форточку напротив меня, от которого пробирает дрожь. Дело двинулось к осени, потом зима – и опять в любые холода, в любой ветрище будут эти проклятые твари открывать эту проклятую форточку, и опять в лютые морозы она от выходящего пара обледенеет так, что будет уже не закрыть... Впрочем, меня, скорее всего, зимой уже не будет на этом бараке... Я закрыл эту и соседнюю форточки, придя с завтрака, пока никого не было, и – удивительно! – они так и простояли до проверки. Но какая–то тварь перед проверкой, я видел, с улицы открыла ее и опять заложила чем–то (прежние “закладки” с обеих я выкинул). И не закроешь ведь у этого старого хрыча, живущего напротив, на глазах, и не попросишь его закрыть: еще по опыту той зимы я знаю, что этот псих только разъяряется и открывает нарочно, если видит, что кто–то хочет закрыть “его” форточку.
Живущий над ним даун, “поднявшийся” еще весной, бесит меня так, что, ей–богу, своими руками забил бы его насмерть, все кости переломал бы. Здоровенный, высокий, годам уже к 50–ти. Мало сказать, что сиволапый, деревенский, примитивный, – нет, на роже явно написано, что он даун. Взглянуть только на этот вечно открытый рот, на этот задранный чуть не в небо огромный пористый нос... Рожа идиота. И вот этот идиот повадился, с самого почти что заезда сюда, стоять в своем проходняке. То он стоя что–то делает у себя на верхней шконке, то на тумбочке, то прикуривает, а то – и просто так стоит, совершенно без всякого дела. Я успел подсмотреть сегодня, как он, стоя во весь рост, терся лицом о свою постель, – чесалась у него рожа, что ли? – а потом вообще, так же стоя, положил голову на свой 2–й ярус, – типа, спит. Идиот конченный, короче. И мне было бы абсолютно наплевать на него, если бы он своей тушей не загораживал бы окно – единственный источник света в отсутствие лампочки! Как встанет там во весь свой рост, сука, – так у меня в проходняке темно, как сядет или залезет к себе и ляжет, – нормальный свет (или хоть какой–нибудь, если на улице пасмурно). Но что с этой тварью делать – неизвестно, т.к. формально он стоит в своем проходняке, где может делать что хочет, а не в моем. Мой сосед–алкаш, слишком примитивный, чтобы смущаться подобными правовыми тонкостями, когда что–то шьет или еще что–то делает в своем проходняке, прямо напротив их, – начинает злобно ворчать на этого дебила, и однажды, помню, тот так и ответил: мол, в своем проходняке стою, а не в твоем. Тихий, добродушный даун...