Борис Стомахин

Буреполомский дневник

Земля полна лишними, жизнь испорчена чрезмерным множеством людей…

Ницше

Познать закономерность совершающегося и найти в этой закономерности свое место – такова первая обязанность революционера.

Троцкий

ЯНВАРЬ 2008

1.1.08. 9–45

Большинство барака, как обычно в это время, ещё спит. Подъём сегодня прокричали было по воскресному варианту (6–00; будний вариант – 5–45, и в 6–10 зарядка, а по воскресеньям зарядки нет). Но тут же в коридоре на ночного дневального Саню начали орать: оказалось, подъём сегодня, после вчерашнего празднования – только в 11–30, перед утренней проверкой, официально начинающейся в 12–10. Свет в бараке опять погасили. (Меня разбудило как раз его включение, я полежал потом ещё сколько–то времени, но полноценно заснуть, конечно, уже не смог).

На завтрак пошли только те, кто хотел, – "по желанию". А обычно все 3 похода в столовую за день обязательны, что контролируется (чаще в ужин) заходящими в барак "мусорами".

Вчера свет погасили в 3 часа ночи (т. е., это уже было, строго говоря, сегодня). Но не один я, а ещё некоторое количество людей, не дожидаясь никакого Нового года, легли спать. Я не стал раздеваться: думал сперва, что, может быть, в 12 ночи выйду на улицу, постою пару минут, "встречу Новый год", а потом уж спать. Но ближе к 12–ти, когда я всё же проснулся, вставать уже не хотелось совершенно. Ну его к чёрту, этот Новый год, – что за радость такая, в самом деле: встречать его, зная заранее, что и этот год, как предыдущий, весь проведёшь в неволе?..

Позавчера, вечером 30.12.07, переложили на другую шконку в бараке. Думали, что делают мне гадость, выселяя ближе к входной двери, – туда, в тот угол барака, где собраны все бомжи, алкаши, вшивые, опустившиеся, – типа отстойника такого у них тут есть. А на самом деле, – просто счастье не жить больше там, где я прожил эти 4 месяца без малого, в середине барака, в одном проходняке с двумя отпетыми подонками, животными, а не людьми, – старым и молодым. Почти сразу с молодым (на два года меня старше) у нас возникла взаимная неприязнь, – легко объяснимая, впрочем, разницей типов личности и биографий: он – матёрый уголовник, сидящий за разбой (отнимал мобильники, как я понял с его слов), причём сидит уже четвёртый срок. Он сразу или почти сразу стал искать поводы меня выжить из этого проходняка, – первое время основным мотивом этих попыток были вши, которых он всё пытался у меня найти. А тут они есть у многих, и отношение к этой проблеме истерическое, нетерпимое, вплоть до матерных скандалов, рукоприкладства и остракизма. И вот вместе со старым соседом (грузин, 59 лет, сидит первый раз по 228, сам по себе – дикое, неотёсанное хамло, грубятина, животное, настоящая тупая скотина, с которой невозможно нормально говорить, – не понимает и не слушает, сразу начинает орать и угрожать) они вдвоём сладострастно объясняли мне, как однажды – ещё до меня, в прошлом, кажется, году, – туда, в тот угол у двери, где я сейчас, собрали, мол, человек 15 вшивых, выкинули их туда как на свалку со своих мест. И, смакуя, добавляли, что, мол, надо бы так же сделать и сейчас...

Но вшей эти выродки у меня, при всём желании, так и не нашли (даже тот единственный раз, в октябре 2007 г., когда они и впрямь завелись. Я тогда быстренько, никому ни слова не говоря, вывел их сам с помощью горячего утюга). Наоборот, старый грузинский хрыч где–то за неделю до моего переселения у себя (!) вдруг нашёл одну вошь, что для него было целой трагедией, – но выселить его в бомжовый угол у двери почему–то никто даже не предложил.

А меня они таки выкинули из проходняка, – за то, что я, якобы, чистоту не соблюдаю. Они, видишь ли, хотели (старый хрыч и соседи с другой стороны), чтобы я с переломанным позвоночником и неправильно сросшейся ногой лично, согнувшись в три погибели, лез под шконку и драил там пол. Я, понятно, не стал этого делать. Ну, а моё замечание, что вообще–то влажная уборка пола в бараке производится дважды в день, и лично мне этого для поддержания чистоты вполне достаточно, – стало для старика последней каплей. Он долго, на своём плохом русском с акцентом, возмущённо пересказывал эти мои слова всем соседям и друзьям по бараку, никак не мог успокоиться. Это было в пятницу, 28–го декабря 2007, когда между завтраком и баней (10–00) вся эта публика начинает выдвигать тумбочки и остервенело драить полы и всё вокруг. А в воскресенье вечером молодой мой сосед подошёл к одному из "блатных", которые тут почему–то заведуют койками и перемещениями людей с койки на койку, – и тот безапелляционным тоном велел мне поменяться местами с персонажем, которого мои соседи уже заранее выбрали из обитателей этого угла (он приятельствовал со стариком) и уговорили переехать к ним вместо меня.

И – какое счастье! Тут тихо, спокойно, шконка весь день в моём распоряжении. Не будут больше сидеть чуть ли не на голове у меня эти фантастические наглецы, – младший сосед и его друзья с нашего и других бараков, постоянно, по многу раз в день приходящие к нему чифирить, обсуждать свои карточные дела (игра в карты – основное тут занятие этого круга людей, в отличие от моих новых соседей, например), "расчёты" за проигранное, поиск сигарет, ларьковой жратвы, и всего прочего, на что они постоянно играют. Ура!! – не будут больше назойливо клянчить у меня для своих "расчётов" сигареты "в долг" (друг другу они долги отдают, мне же, когда поначалу я верил и давал, – ещё не отдал ни один и ничего, – ни сигарет, ни ларьковых денег, и т. д.).

В общем, – какое счастье, ей–богу! Если учесть, что для меня за почти уже два отсиженных года именно отношения с уголовниками, просто пребывание среди них были самым тяжёлым, самым омерзительным и в тюрьме, и в зоне, гораздо хуже отношений с начальством, – от переселения из проходняка этих подонков сразу такая лёгкость на душе наступила, аж петь хочется! Пусть по своим "понятиям" они сбросили меня ниже, вниз со своего уровня (всегда ведь блатные живут в тюрьме на лучших местах, – в глубине, у окна, а самые низшие и презренные – возле двери и параши), – я, к счастью, их уголовных "понятий" не признаю, у меня есть своя система ценностей, во всём от их "понятий" отличная. Я руководствуюсь ею, и поэтому никакие их насмешки, попытки унизить, опустить ниже в своей блатной иерархии, – я не воспринимаю всерьёз, не реагирую, мне на эти попытки просто плевать!.. И своим новым местом я страшно доволен: во–первых, кроме четырёх угловых, – это единственная одиночная шконка в секции, – с одной стороны стоит тумбочка, с другой – табуретка; проходняки с обеих сторон очень узкие, на табуретке неудобно есть, – но это всё пустяки, можно привыкнуть. Остальные шконки все составлены по две, что с самого начала меня раздражало (даже если между ними и натянута в качестве перегородки простыня). Во–вторых, – из–за отсутствия постоянных сборищ картёжников и чифиристов со всех бараков тут можно будет писать, работать, – не только утром, от завтрака до проверки (когда соседи мои на старом месте обычно спят), но и весь день. И даже освещение тут лучше, чем было там, лампа ближе висит. Ну, и соседи новые – люди попроще, посимпатичнее, хотя и совсем примитивные, неразвитые, сельские из них минимум двое (из пяти) – пожилые уже мужики, профессиональными уголовниками вовсе не являющиеся, а честно работавшие всю жизнь и попавшие под старость лет в лагерь случайно, за ерунду какую–то. В общем, до сих пор отношения с этими людьми (оба за одним столом со мной в столовой) у меня складывались куда лучше, чем с бывшими соседями по проходняку.