— Ежова сняли. Даже, кажется, расстрелян.

Виктор передал эту новость своим товарищам по камере.

— Ура! — закричали в восторге заключенные.

— Тише, товарищи! — предупредил Виктор и снова застучал в стену.

— Откуда у вас такие сведения?.. Достоверно ли это?

— Достоверно, — последовал ответ. — Портреты Ежова сняты со стен.

— Еще что нового? — отстукал Виктор.

— Много следователей арес-то-ован-о, — читал он ответ. — Над многими состоялся суд военного трибунала… Многие осуждены.

— Не знаете ли вы судьбу Фомкина и Яковлева?

— Расстреляны. Партия наказала врагов.

— Ура-а!.. — во все горло закричал Виктор и заплясал по камере. Правда восторжествовала!.. Восторжествовала!.. Наша партия расправилась с негодяями… Теперь нас всех скоро освободят. Да здравствует наша Коммунистическая партия!.. Да здравствует правда и справедливость!.. Ура-а!..

Все в камере дружно подхватили его крик.

— Ура-а!.. Да здравствует наша партия!.. Да здравствует Советская власть!..

Радость до предела заполнила камеру. Все громко делились своими впечатлениями, делали всевозможные предположения, хохотали, приплясывали, запевали песни. Дежурный вахтер уже несколько раз заглядывал в фортку и предупреждал:

— Тише! Тише!..

Но на него не обращали внимания, шумели по-прежнему. Разве можно себя держать тише в такую радостную минуту?

Теперь Виктору стало понятно, почему его не вызывали Яковлев с Фомкиным. Они не успели, их арестовали.

Жизнь тюремная резко изменилась. В камеру внесли койки, повыдали матрацы, простыни, одеяла, стали приносить книги из библиотеки. Виктору попался новый роман его друга Ивана Евстратьевича Смокова «Сестры» о колхозной жизни. Роман этот Смоков написал и опубликовал в то время, когда Виктор был под стражей.

«Эх, боже мой, — с грустью подумал Виктор. — Сколько времени у меня пропало напрасно!»

И такое у него появилось непреодолимое желание засесть сейчас за письменный стол и написать роман, хороший роман!

«Ну, ничего, потерплю. Теперь уже скоро освободят».

Стали передавать вещевые и продуктовые передачи и даже маленькие записки от родных. Это вызывало большое оживление и радость в камере.

Трудно передать, какое счастье испытал и Виктор, когда, наконец, и ему передали узел с вещами и маленькую записочку, в которой было написано:

Виктор поцеловал записку, глаза его повлажнели.

Из камеры стали все чаще и чаще вызывать заключенных с вещами. Все, конечно, знали — это выпускали на свободу.

Стал ждать своей очереди и Виктор.

XXVIII

Наконец, наступила эта желанная минута.

Был декабрь 1939 года. В шесть утра с грохотом распахнулись железные ворота тюрьмы. Прижимая под мышкой мешочек с вещами, из ворот вышел Виктор.

На улице было пустынно и темно. Вокруг стояла тишина. Где-то звенели и лязгали трамваи.

Переступив несколько шагов, Виктор остановился и оглянулся. Он не мог еще освоиться с тем, что он свободен. Ему не верилось, что он мог располагать собою, как ему хотелось, мог пойти куда угодно. Ему думалось, что вот стоит ему оглянуться, как на него строго прикрикнет надзиратель или вахтер…

Ощущение какой-то приподнятости не оставляло его все время. Он пошел по главной улице города. Огненные пунктиры фонарей протянулись по сторонам улицы, пропадая где-то в далекой перспективе.

Изредка встречались прохожие, торопившиеся куда-то. У Виктора появилось желание остановить кого-нибудь из них, поприветствовать и сказать, что он вот теперь тоже свободный человек, гражданин своей страны, куда захочет, туда и может пойти, и никто ему не запретит, потому что у него в кармане лежит справка о том, что он ни в чем не виноват, а поэтому и освобожден из-под стражи. И как радостно от этих мыслей Виктору, что даже дух захватывает. Он торопится, торопится скорее увидеть свою семью.

«Но где она живет сейчас? — думал он. — Может, Марина перешла на другую квартиру?»

Но он все-таки идет по старому адресу. Взволнованно поднимается он по лестнице, останавливается у двери своей квартиры, приложив руку к сильно колотившемуся сердцу. Стоял до тех пор, пока не успокоился.

Постучал в дверь.

— Кто стучит? — спросил его чужой женский голос.

— Скажите, пожалуйста, Марина Сергеевна Волкова здесь живет?

— Волкова?.. Здесь. А что?

— Попросите ее выйти. Скажите, что муж пришел.

— Марина Сергеевна, ваш муж пришел.

— А-а! — раздался такой громкий, такой восторженный и радостный голос трех дорогих Виктору людей. В этом общем возгласе радости он различил голоса детей и жены…

А потом порывисто распахнулась дверь, и он, Виктор, чувствует, как на нем повисают три дорогих, таких милых и родных существа! Он чувствует, как они крепко его обнимают, ласкают, целуют. Можно ли когда-либо забыть эти радостные трогательные минуты?

— Милые мои, — шепчет Виктор, и от душивших его рыданий он не может больше ничего сказать.

Его вводят в нищенски обставленную комнату. Это все, что осталось от его большой комфортабельной квартиры. Но это неважно. Дело не в этом… Вот с какой любовью, с какой радостью смотрят на него сейчас глаза тех, за кого он жизнь мог бы отдать. Вот это главное.

— Витенька, — говорит ему жена. — Родненький мой страдалец. Мученик золотой, худой ты какой стал… Немножечко ты и постарел… Но только немножечко… В глазах твоих затаилась печаль… Но все это пройдет…

— Все, Маришенька, будет по-хорошему, — отвечает Виктор. — Все наладится, милая… А какая у меня дочь, — смотрит на Олю. — И неужели эта девушка-красавица моя Ольгуня?.. Не верится… А вот этот юноша-спортсмен, — посмотрел он на Андрея, — мой сын?..

— Милый Витенька, — сквозь слезы улыбнулась Марина. — Прошло ведь два с половиной года. Шутка сказать, два с половиной! За это время они выросли: Олюшке — ведь пятнадцатый год. Барышня. А Андрюше двенадцатый… Он мой помощник дорогой. За хлебом, за продуктами в магазин ходит. Это уж его обязанность. А Оленька полы моет, стирает…

Марина вскипятила чай, приготовила завтрак. Семья сидела за столом, строила планы на будущее. А потом, когда наступил день, все разошлись Марина ушла в больницу, дети — в школу, а Виктор отправился в отделение Союза писателей…

К вечеру Марина пришла домой. Ольга навела в комнате чистоту, вымыла полы, приготовила обед.

— А папа разве не приходил еще? — спросила у дочери Марина.

Оля промолчала, а Андрюша грустно сказал:

— Не приходил еще, — и отвернулся.

— Ты, кажется, плачешь, Андрейка? Что случилось, милый?

— Да, может, папа не вернется. Может, его опять забрали?

— Что за глупости, — усмехнулась Марина, но тревога шевельнулась и в ее сердце: а что же, все может быть.

Домой Виктор вернулся поздно, немного подвыпивший, радостный, веселый.

— Простите, родные, что заставил вас ждать.

— Да разве дело в этом, — вытерла глаза платком Марина. — Мы тут уж досыта наплакались… Думали, что, может, тебя уже снова схватили. Где ты пропадал, родной?

— Никак не мог прийти раньше. Задержался в ресторане с Сутыриным, Смоковым и директором издательства.

— Что, они тебя угощали в связи с твоим освобождением?

— Черта с два, — засмеялся Виктор. — Я их угощал…

— Где же ты деньги взял?

— А вот, — торжествующе вытащил он из кармана несколько пачек.

— Откуда это? — изумилась Марина.

— С неба упали, — рассмеялся Виктор и расцеловал Марину. Издательство выдало аванс. Заключили договор со мной, будут издавать мой роман.

— Вот это здорово.

— Да это еще не все, — сказал Виктор. — Был я в райкоме, пообещали на будущей неделе восстановить в партии. Заходил и в горсовет, там обещали помочь в отношении квартиры. Переселят наших соседей от нас или дадут нам новую квартиру…