— Индейцев-то укокошили из-за нефти.

— Из-за нефти?

— Ну да. Оклахома — большой штат, почти ровный прямоугольник в самой середине Штатов. Там немало всякого добра, а под землей, в недрах, как говорится, — нефть. Много нефти, и как раз в районе Талсы, — сказал Билль Пью, хлопнув широкой ладонью по газете, которую я принес.

— А индейцы тут при чем?

— Да вы же знаете — краснокожие у нас еще не совсем перевелись. Краснокожие… Какие они краснокожие?.. Это они сами себя так называют, а на самом-то деле они, можно сказать, шоколадного цвета. Да, у нас их было изрядное количество. Однако мало-помалу выперли их с хороших земель, вымели под метелку, загнали на камни, на пустоши и назвали эти места резервациями. А как придавила их американская цивилизация, они стали вымирать, — ну вот как, по слухам, вымирают киты и слоны. Дело пошло быстро, у нас уже появилась приятная уверенность, что скоро ни одного краснокожего не останется и мы от них избавимся. Поголовье сих двуногих животных уменьшалось и уменьшалось, а все оттого, что они пыжились, старались сохранить свой национальный уклад, этакий, знаете ли, вольнолюбивый дух и важность и держались благородными чудаками. Но представьте — они спохватились и тоже стали цивилизоваться: принялись говорить по-английски, носить шляпы, ходить в церковь и наживать деньги. С той поры вымирание у них остановилось, они даже как будто начали набираться сил; конечно, далеко им было до прежних удальцов героических времен, когда разные их племена алгонкины, ирокезы, сиу — держали в руках всю прерию и их воины без долгих рассуждений скальпировали наших смельчаков, забиравшихся к ним из Соединенных Штатов.

Ну, так вот, в Оклахоме тоже отведена резервация для этих полу-цивилизовавшихся дикарей. Но вы не думайте — им не так уж плохо жилось. За частоколами стойбищ у них там были охотничьи угодья со всяким зверьем и дичью; никто не мешал им дурить в своей глуши сколько угодно, убирать голову перьями, как их великие предки, плясать в хороводах меж кожаных вигвамов или меж лиственных шалашей, вокруг колдунов и ширококостных, лоснящихся от жира индианок, которые носят своих малышей за спиной, точно узлы с поклажей. И, знаете ли, среди этих дикарей попадались такие осанистые молодцы, что их величавой стати могли позавидовать и бледнолицые… Бледнолицыми индейцы называют всех янки и вообще европейцев, хотя ведь не все же мы бледные, — вот у меня, например, скорее красноватая расцветка, — очень кстати заметил Билль, ибо как раз в эту минуту я подумал то же самое, поглядев на его багровую рожу.

— Оклахомские индейцы жили спокойно, — повел он дальше свой рассказ, — да скоро пришел конец их раздолью. Нашлась на них управа. И знаете — кто? Я. Как раз в это самое время кончился срок моего невольного отдыха, которым меня наградили господа судьи штата Огайо после публичного и довольно долго тянувшегося обсуждения, — о нем в свое время немало шумели в газетах. Я стал опять свободным гражданином, но мне пришлось переменить профессию, и я выбрал себе новую специальность — разведку нефтяных месторождений. У меня оказались выдающиеся способности к этому делу, а во все его тайны меня посвятил старик Вилли Шарп незадолго до своей смерти. (Говорили, будто я убил его, но доказать эго никому не удалось.)

Как хороший разведчик я пронюхал, что за рекой Канейдион, как раз в районе Талсы, будет пожива. И действительно, там мы обнаружили признаки нефти. Говорю «мы», потому что нас туда явилось, к сожалению, несколько человек, все были вооружены до зубов, и не очень-то доверяли своим сотоварищам — смотрели, как говорится, в оба и держались начеку.

Нефтеносное поле все целиком оказалось на территории индейцев. Как ни крути, как ни верти — полная их собственность, даже по американским законам, к несчастью, писанным.

Дело было в тысяча девятьсот седьмом году. Я повернул оглобли, не забыв, конечно, захватить размеченную карту, планы, и опять заявился туда, притащив с собой своего брата Тома Пью, — правда, мы с ним из-за этих дел потом рассорились на всю жизнь. (Говорили, будто я его обокрал, но это чепуховое обвинение, наплевать мне на него, да теперь уж и срок давности истек, беспокоиться нечего.) Кроме брата, еще приехали со мной большие тузы.

Да, прибыли самолично важные шишки — из тех, кто в сей земной юдоли творит любые чудеса при помощи двух талисманов, умещающихся в боковом кармане, — вечного пера и чековой книжки. Маги, волшебники, финансисты, магнаты! Ну, что такое перед ними Билль Пью? Червяк!.. Да разве я посмел бы водить их за нос, как всех этих полицейских комиссаров, судебных следователей и прочую шушеру?.. Туг уж я был тише воды, ниже травы. Клянусь честью!

Приехали они, осмотрелись, прикинули, подсчитали, и вдруг все разом, как по команде, привычным жестом вынули чековые книжки: надо было столковаться с индейцами, бесспорными, законными владельцами месторождения. Но, представьте себе, — краснокожие, оказывается, уже пообтесались, пообтерлись и стали настолько цивилизованными, что понимали свою выгоду. Они смекнули, что им нет никакого расчета продать свои права раз и навсегда, — сообразили, что сколько им ни дадут, а товару их другая цена — много дороже, хотя он еще никому не видим, прячется под землей и учуять его можно только по запаху. Индейцы уже постигли основное правило цивилизованного мира: наилучшая сделка — участие в прибылях.

Эх, жалкие глупцы, если б они знали, как это «участие» для них обернется, какую тут устроят комбинацию!.. Да что ж это я забегаю вперед? Вздумал конец рассказывать раньше начала.

Краснокожие упрямы как черти и решений своих не меняют. Если уж они что-нибудь втемяшат себе в башку — их не переубедишь. Идолы, сущие идолы! Как вот те расписанные зеленым и красным топорные деревяшки, которые украшают входы в их вигвамах. Мы и так и сяк — нет, уперлись! Спокойно, терпеливо твердят свое: «Делить прибыль, делить прибыль», — будто и не слышат наших уговоров. А уж как мы старались (и я, конечно, тоже), как их улещали, как обхаживали, чтоб они согласились сунуть лапы в капкан добрых господ американцев! Ничего не помогло, пришлось сдаться. Мы клянем их, чертыхаемся, а они только улыбаются. Что поделаешь — составили договор на эксплуатацию нефтеносного месторождения с участием его владельцев в прибылях компании.

Всех этих владельцев перечислили в договоре, их оказалось двадцать шесть человек. Вот уж была умора: глядишь — рядом с подписями знаменитейших, почтеннейших особ, королей финансового мира и тяжелой промышленности стоят закорючки каких-то смехотворных имен — Джордж Большое Сердце, Вилли Орлиный Глаз и так далее, — длинный столбец.

Мешкать не стали, сразу начали разработку. В индейскую резервацию нагнали целую армию шустрых хватов: инженеров, дельцов, коммерческих агентов, головорезов-стражников, привезли артели рабочих-нефтяников, каменщиков, плотников и прочих строителей, и, как полагается армии в походе, за ней потянулись интендантские обозы и службы — целые отряды кормильцев и утолителей жажды нашего полчища. На пустынной равнине, где еще, можно сказать, накануне я собственными своими глазами видел бизонов и оленей, повыскакивали, будто шампиньоны на навозе, домики и бараки, — словом, вырос большущий поселок, целый город. Пооткрывались всякие конторы, агентства, мастерские, гостиницы с общими номерами первого, второго и третьего разряда, как спальные каюты трех классов на больших пароходах; заработала меняльная лавка, а в нее поставили таких же здоровенных парней, как в полицейский участок и в питейные заведения (тогда в Соединенных Штатах сухого закона еще не ведали и в тавернах подавали все, чего твоя душа просит).

Ну-с, так. Случались в поселке драки, выкрали раз у индейцев какую-то юную и миловидную скво;[18] бывали и побоища, которые полисмены усмиряли объединенными усилиями, устроили однажды линчевание негра, — словом, все пошло, как водится у белых, в больших американских городах, центрах цивилизации. Представьте — иные индейцы даже переняли наши вкусы и привычки, научились бражничать и дебоширить, а белые сочли вполне уместным распоясаться вовсю, потому что с дикарями-индейцами стесняться нечего. Убедительный пример взаимопроникновения двух миров. Впрочем, оставим высокую философию.