Если верить Алевтине Тюльпановой, то она даже прозвище Папа Юля впервые услыхала только от «гражданина следователя».

На вопрос, как же она нашла этого «папу» (что на воровском жаргоне означает «главарь»), ответила: «Кто-то позвонил, мол, если не хочешь, чтобы о твоем прошлом узнал муж, приходи в сквер Пушкина, под памятник, потолкуем...»

А какой женщине захочется, чтобы супруг дознался об ошибках юности!

Ошибки юности... Смазливенькая девчонка-подросток подбирала «клиентов» возле ресторанов, гостиниц, вокзалов и «выводила» их на своих дружков-грабителей.

Словом, она не знает никакого Папу Юлю. Ну, вышла на свидание к памятнику Пушкина... Толковал с нею один тип... Но когда это было? Четыре года тому. Забыла... Тогда он был без бороды. А за четыре года можно троих детей родить, не только бороду отрастить.

Она не отрицала, что дала машину мужа «напрокат» Георгию Победоносцу, хотя догадывалась, что «колеса» ему нужны не для прогулки с «очередной кралей». Алевтина объяснила свой поступок чувством ревности:

«Пять лет мой благоверный путался с Генераловой. Надоело!»

«Но они встречались не без вашего молчаливого согласия и даже участия, — напомнил ей Иван Иванович. — К тому же и вы в долгу не оставались».

«Он связался с Генераловой первым... И толкнул меня на этот скользкий путь».

«Но отношения Тюльпанова с Генераловой остались в рамках: «Люблю чужую жену», «Люблю чужого мужа», а ваши с Пряниковым и Папой Юлей подпадают под ряд статей Уголовного кодекса».

«Никаких отношений с Папой Юлей у меня не было, — резко возразила Алевтина Тюльпанова. — Он звонил, приказывал, я выполняла... Из страха...»

На этом разговор с нею оборвался.

Всеволод Пряников притворился дурачком: мол, не все равно, какие у человека руки, если он грабил магазин. «А борода... Шел на дело, мог прицепить. Я в мебельном не был... И вообще видел Папу Юлю в своей жизни раз или два. Случайно».

Ох, эти далеко не случайные случайности!

Папа Юля подсказал Всеволоду Пряникову, как можно без особых хлопот иметь постоянные солидные доходы. Советские законы — гуманные, народ наш незлопамятный. Было что-то с человеком, по молодости, по глупости накуролесил. Отбыл свое — и возвращайся к нормальной жизни. Конечно, не все начальники, ведающие рабочими кадрами, встречают хлебом-солью «бывших», за плечами у которых две-три судимости. Но ведь где-то работать им надо!..

И вот Всеволод Пряников создал у себя бригаду проходчиков в основном из бывших осужденных. Принимали в эту бригаду только тех, кого рекомендовал Папа Юля, и, естественно, бригада жила «по зековским законам». Случается в местах не столь отдаленных, что человек отдает часть своего труда какому-нибудь «сильному», из главарей. Таких отработчиков называют «блатными мужиками». Вот и Пряников... Внешне все выглядело сверхпатриотично: вчерашние правонарушители перевоспитываются. А на деле... За счет чудовищных приписок на участке Пряникова средняя зарплата достигала 800-900 рублей.

Кроме собственной зарплаты, Пряников имел, как принято говорить, «дополнительные» доходы: каждый из тридцати семи проходчиков передавал ему через своего бригадира по 200 рублей. «Блатные мужики» не роптали: в скоростную проходческую бригаду Папой Юлей подбирались такие, которые умеют молчать, а потом 600-700 рублей, которые им оставались, — заработок тоже достаточно высокий.

Участок Пряникова «гремел» четыре года. О нем писали в газетах. Сам Пряников постоянно восседал в различных президиумах. Еще бы! Человек «продвигал» скоростные забои со скоростью мировых рекордов. И ко всему был «свойским парнем», человеком широкой натуры (впрочем, собирая ежемесячную дань по семь-восемь тысяч рублей, можно быть щедрым по отношению «к нужным людям»). Но, как показало следствие, Пряников, по существу, был лишь «дойной коровой»: значительная доля ежемесячных поборов доставалась Папе Юле и его дружкам Дорошенко (Георгию Победоносцу) и Кузьмакову (Козьме Пруткову).

Не отрицая ничего, в чем его обвиняли, Всеволод Пряников божился, что лицезреть Папу Юлю не имел счастья: «Связь мы поддерживали через Тюльпанову».

А вот Ярослав Гриб, пройдоха и хитрюга, был с Иваном Ивановичем более откровенным:

«Гражданин майор, у меня такая плохая память потому, что у Папы Юли она слишком хорошая. Ну что я буду иметь по статье? Семь лет. Да скостят за ударный труд и примерное поведение. А Папа Юля любого угрохает: буду ли я на Колыме вкалывать, или в Сибири — он всюду найдет и достанет. Так что никаких рыжебородых я не встречал, первый раз слышу, что такие вообще бывают».

«Мне нужна твоя вера, тебе — вещественные доказательства!»

Уставший от бесплодных разговоров, подавленный своей неудачей, Иван Иванович вернулся к себе в отдел. Там уже никого не было. Оно и к лучшему: хотелось побыть одному, разобраться в неудачах, найти причину.

Едва он уселся поудобнее за столом, как зазвонил телефон. Треск в трубке и густой бас, исполнявший арию Карася из оперы «Запорожец за Дунаем», подсказали Ивану Ивановичу, что звонят из отдаленного района.

«Так и есть, Волновая...»

— Товарищ майор! — кричал дежурный райотдела. — У нас ЧП: привели двоих, затеяли драку в ДК — ваш Саня и сынок Петра Федоровича.

«Этого еще не хватало! — подивился Иван Иванович. — Без пяти минут кандидат геологических наук ввязывается в драку в общественном месте!»

— С кем они завелись? — спросил он дежурного.

— Друг с другом... У вашего Сани — рука порезана. У Сирко — физиономия всмятку...

Час от часу не легче!

— Пьяные?

— То-то и оно, что трезвые... Я хотел... Сами понимаете, товарищ майор, Петр Федорович — человек уважаемый... И при смерти. Думаю, угробит его такое известие о сыне. Решил: возьму грех на душу, выдержу парней, заставлю написать объяснительную, а утром отпущу подобру-поздорову. А ваш сын требует, чтобы дело было передано в прокуратуру. Говорит: «Не сделаете этого, напишу жалобу».

И еще пригрозил: «Отпустите Сирко — беды не миновать, у нас с ним — свои счеты». Свидетели говорят, что завелись они из-за какой-то девчонки. Товарищ майор, может, вы приедете? Парням грозит двести шестая... Испортим биографию обоим...

Поножовщина в общественном месте! И с кем! С закадычным другом! Из-за чего? Дежурный райотдела сказал: «Из-за девчонки...» В это трудно было поверить. Славка — женат. В отпуск приехал вместе с женой, мать которой живет в Волновой. И жена у Славки, да и теща такие, что особенно не разгуляешься: крылышки пташке вмиг поощипают. Единственный человек, с кем жена без боязни отпускает Славку на «любые мероприятия», — это Саня. Верит она ему. А у Сани взгляд на девичий вопрос вообще не современный. И вдруг — из-за девчонки драка, поножовщина... И ко всему требование: «Передайте документы в прокуратуру!» Почему друзья в одно мгновение стали вдруг лютыми врагами?»

Иван Иванович ответил дежурному:

— Выезжаю.

Он позвонил домой, предупредил Аннушку:

— Часика на три выскочу в район.

Жены милиционеров... Судьба обделила их вниманием и лаской не менее чем жен моряков, которые по десять месяцев в год без мужей. Вся жизнь милицейской жены соткана из ожидания и надежд, из опасений и страха. Вдруг однажды кто-то из близких друзей мужа, потоптавшись за дверью, осторожно позвонит. Затем, переступив порог, остановится при входе, глядя на застывшую от дурного предчувствия хозяйку виноватыми глазами, и скажет охрипшим от напряжения голосом: «Извини... так уж вышло...»

Ночь-заполночь — звонок. Сонный Иван Иванович протянул руку — телефон всегда рядом. «Да, слушаю. Машину выслали? Выхожу». Еще трубку на место не положил, а свободной рукой уже натягивает рубашку. Чмокнул в щеку жену: «Мать, спи. Справлюсь — вернусь. Пустяковое дело». А по пустяковому ночью заместителя начальника уголовного розыска Управления внутренних дел области не вызывают. Тем более из отдаленного района.

Уехал. Сутки его нет, и третьи — ни слуху, ни духу. Иная, из молодых-неопытных, позвонит на службу. Но и там не найдет утешения, ей ответят с теплотой в голосе: «Да что вы волнуетесь! Такая у него работа». Она-то знает — ра-бо-та... Но сердце полнится тревогой: «Позвонил бы! А уж если так некогда, попросил бы кого-нибудь... хотя бы дежурного: мол, все идет по плану, ждите...»