Не будь на свете несчастной любви, не пели бы песен

Иван Иванович начал кропотливейшую работу: необходимо было познакомиться, хотя бы в общих чертах, со всеми крупными кражами и другими преступлениями, которые произошли в округе за последние два-три года. Он отдавал себе отчет, что умный волк вблизи логова телят не дерет. Но с чего-то надо было начинать (в который раз начинать-то!).

Многоцветьем флагов, транспарантов и неоновых огней, многолюдными гуляньями и веселым, хлебосольным застольем отбушевал, отпел, отплясал свое день шахтера, пришел сентябрь. В школах прозвенел первый звонок: принаряженные, торжественные первоклашки сели за парты.

...Завтра 8 сентября — день освобождения Донбасса, один из самых памятных праздников для бывшего парнишки из Карпова Хутора. Восьмого сентября 1943 года (ох, как время бежит!) он спас кроху-мальчонку от злой судьбы, уготованной ему Гришкой Ходаном. В тот день Гришка Ходан замучил во дворе благодатненской школы Матрену Игнатьевну и тех других... Он расстреливал из пулемета своих соседей Ивана с Лехой и убил младшего из Орачей...

В тот день, 8 сентября, закончилась злая власть гитлеровского полицая над миром, и он сгинул. Появился другой человек: вор, грабитель и мародер Папа Юля...

Годы сделали свое — они осветлили траур в душе, оставили лишь тихую, блаженную грусть. Память возвращала Ивана Ивановича в Карпов Хутор, в юность.

...Побывать бы на могиле у Лехи, но нет уже хуторского кладбища, поднялась на его месте степная посадка. Если позволяет служба, Иван Иванович ездит в этот день к братской могиле во дворе благодатненской школы, погрустит там минутку-другую, положит к обелиску букетик астр — скромных осенних цветов: они с Лехой первыми увидели расстрелянных...

Сентябрь на юге Украины — месяц благодатный. Начинает пробиваться червонное золото в посадках, где первыми отдают дань времени ясени и тополя. Сады пока еще держатся, радуя глаз краснобокими яблоками и поздними грушами.

Время приятных хлопот, время заготовки на зиму продуктов, люди покупают на базаре картошку. (Своя картошка здесь только ранняя, поздней снабжают крестьяне из соседних областей).

Есть в базаре, в его цветастой суете, в азартно-возбужденном говоре что-то милое сердцу Ивана Ивановича, праздничное, как пикейная рубашка-распашонка. Купила когда-то мать по случаю такую рубашку. Берегла, берегла ее для школы, а сын вырос, вымахал за лето. И пропала рубашка...

Иван Иванович приехал в Моспино, как он сказал начальнику горуправления, «всерьез и надолго».

— А мы тут кое-что подготовили на ваш запрос, — доложил начальник уголовного розыска города майору из областного управления.

Это был список заведующих промтоварными магазинами — женщин в возрасте от тридцати до сорока пяти лет, одиноких или любвеобильных. И краткая биография каждой, а также характеристика района расположения магазина.

«Молодцы!— подумал Иван Иванович. — Не поленились, не отмахнулись от «обузы». Составили целое досье!»

Его внимание привлекла Дронина Д. С., заведующая промтоварным магазином в одном из окраинных шахтерских поселков. Женщине шел сорок восьмой год, по меткой характеристике участкового, «моложава, будто сама себе дочка, дюже симпатичная и приятная особа во всех отношениях».

У этой «приятной во всех отношениях» особы несколько месяцев тому появился дружок, который живет где-то в другом месте, но частенько наведывается к ней. Дронина — вдова, муж погиб пять лет тому назад. Двое детей: старшая дочь замужем, живет отдельно, с матерью — двенадцатилетний сын. По работе Дронина характеризуется положительно, с соседями дружна.

Но просьбе Ивана Ивановича вызвали участкового. Тот приехал на мотоцикле через полчаса — до поселка, где он работал и жил, было километров сорок.

— Дорога забита, — пожаловался участковый инспектор. — Частник продохнуть не дает. И бензином его прижимают, и с запчастями не густо, и с резиной не разгонишься. А вот, поди ж ты!

Старший лейтенант был из кадровых: пришел на службу в милицию сразу после, армии, лет десять назад. Закончил спецшколу и с тех пор — участковым инспектором в том же самом поселке. За годы службы раздобрел, форменная рубашка на животе — пузырем.

Ивану Ивановичу участковый Кушнарук понравился.

«Мужик — себе на уме». Не глуп, не болтлив, но о жителях поселка все знает и, невзирая на свой относительно молодой возраст, — тридцать первый год, относится ко всем с «отцовской заботой».

— Дронина? Я же написал — положительная женщина, — рассказывал неторопливо он, мягко выговаривая букву «р». — Родилась в нашем поселке. Отец ее Семен Прокофьевич Солонцов — известный в прошлом шахтер. Дочь у нее — от первого мужа. Умер. Давно это было, лет восемнадцать-двадцать тому. От второго — сын. Спокойный парнишка — материн помощник. Мужа ее, Алексея Дронина, прихватило в шахте. Внезапный выброс. Пятый год пошел. Память мужа чтит: могилка ухожена, с ранней весны до поздней осени — цветы. Ну, а кто вдову осудит за то, что друга завела?

— Что вы о нем знаете? — поинтересовался Иван Иванович.

— Кличут Харитонычем, за глаза Дронина зовет его «мой хрыч». А фамилию доведаться не удосужился... В ориентировке про фамилии мужчин указаний не было, о женщинах — было.

«Он прав», — подумал Иван Иванович, который сам сочинял ориентировку.

— Что еще? Внешность? Возраст?

— Возраст — солидный, дедовский. Но и Дронина — пятый десяток дожевывает. Правда, говорят: малая собачка — до издоху щенок, а нашу директоршу приезжие ненароком могут величать девушкой. Харитоныч — на шахтерской пенсии, но старик еще при силе, работает не то нормировщиком, не то маркшейдером. Жену похоронил лет пятнадцать тому. Ездили с Дрониной как-то на кладбище. Две дочери замужем, живут своими домами.

— Где они познакомились? — «Не дай бог в кафе за общим столиком», — невольно подумал Иван Иванович.

— Не могу сказать, но ручаюсь за одно: не он ее нашел, а Дронина его себе по вкусу подобрала. Баба с норовом, не каждый угодит ей. Сватались наши с шахты, но давала им от ворот поворот.

— А вы этого Харитоныча видели?

— Разок, и то мельком. Идет — от прожитого гнется, словно несет котомку за плечами. Лысиной светит.

Помня, какую ошибку он допустил, не показав директору стретинского универмага Голубевой фотопортреты троицы, Иван Иванович теперь буквально не расставался с ними и готов был каждого встречного-поперечного спрашивать: «Случайно не знакомы?»

Старший лейтенант Кушнарук ни в одном из троих Харитоныча не признал.

— Я его видел мельком, со спины... Еще до ориентировки. Идет — шаркает ногами, сутулится. А эти — орлы... Правда, перья на них вороньи. Да и те общипанные.

— Почему вы обратили внимание именно на Дронину? — поинтересовался Иван Иванович.

— Ориентировка была, — пояснил участковый. — Приглядеться ко всем женщинам — работникам промтоварных магазинов, у которых за последние полгода завелась любовь. Вот и наша Дарья Семеновна...

— Дарья Семеновна! — вырвалось у Ивана Ивановича. — Говорите, сама себе в дочери годится?

— На ладошку хочется посадить и подержать. — Медлительный, подраздобревший участковый подставил широкую, огрубевшую от лопаты, ладонь. Полюбовался ею, будто там и в самом деле сидело премилое создание.

— А ее первого мужа, случайно, не Константином звали? Константин Помазанов...

— Во-во, он самый, — подтвердил, растягивая в щедрой улыбке пухлые губы, старший лейтенант. — Помер. Теперь-то я пригадал. Как вы сказали, так и пригадал. А то вертится в мозгах: «Маляров», а он — Помазанов, ну, стало быть, может мазать хаты...

Минуло без малого двадцать лет... Работал на огнеупорном заводе мастером обжига веселый парень, душа-человек Костя Помазанов. И был он женат на певунье Даше. Так и хочется сказать: девчонке. Любовь у них была неувядаемая. Говорят, чтобы любви созреть, проявиться, набрать силу, стать легендой, — нужна преграда, как у Ромео и Джульетты, нужна трагедия, как у Отелло и Дездемоны. А счастливая любовь — для чужого глаза неприметная, и спеть о ней нечего. В стихах, в романах, в драмах с древнейших времен о какой любви речь? Лишь о несчастной. А как только все превратности остались позади, начинается тихое семейное счастье, и поэты (романисты, драматурги) оставляют влюбленных одних, не смущая читателей описаниями поцелуев и объятий, которые перестают быть причиной для взлета духа до уровня подвига. Все доступное — обыденно, нет в нем источника для романтики, не порождает оно жажды подвига. Все есть. Проголодался? Протяни руку — возьми готовое! А тут еще проблемы материально-технического снабжения. Это они с ловкостью злого колдуна превращают хрустальную ладью любви в семейную клетку, в которой птичка тоскует по воле, недоразумения становятся обидами и приводят к крушению надежд. С милым рай в шалаше лишь в летнюю пору, да и то при условии полного набора концентратов и прочих предметов, рекомендованных «Справочником молодого туриста». Писатели прошлого либо не касались этих материально-технических проблем, либо помогали героям решать их с помощью ловкого слуги-оруженосца и подобревших, «образумившихся» родителей, которые соглашаются на брак и передают молодым законную часть наследства.