— А это вам, товарищ командир, — Димка подал Василию котелок с кашей и деревянную ложку.

На лбу и носу Димки была содрана кожа, словно по лицу его провели теркой, но Димку это, видимо, мало огорчало.

— Спасибо, — поблагодарил Василий, принимая котелок с кашей, — на дорогу подзаправиться не мешает, когда-то вернемся обратно…

— С нами в поход и кухня отправится, — сообщил Димка, присаживаясь на солому рядом с Василием.

— Это совсем по-армейски, — с удовлетворением отметил Василий.

— А как же? Папка мой — старый солдат! Эта кухня с нами в партизанском лагере была. Пещеры и землянки, что вы в Думском лесу видели, мы своими руками вырыли. Зимовали в лесу. А теперь эти паразиты их заняли.

— Выкурим их оттуда, к утру ни одного бандита в лесу не останется.

— Жаль, папка прихворнул, он ведь в лесу каждую тропку знает, — с досадой в голосе заметил Димка.

— Ничего, Димка, справимся и без него. Вот переловим всех бандитов, тогда меньше ему работы будет, отдохнет…

— Не умеет он отдыхать, не привык. Вот и ружья у нас охотничьи есть, а ни разу с ним за все время не пришлось сходить поохотиться…

Когда чоновцы заканчивали ужин, в ревком пришли артисты кружка самодеятельности Народного дома, ездившие в село Кожухово со своим руководителем Подгоркиным давать первомайский концерт.

Ребята были возбуждены; на их бледных, усталых, запыленных лицах еще виднелись следы искусственных румян.

По дороге из Кожухова на переезде через овраг на них наскочили бандиты и пытались остановить тачанку. Не растерявшись, ездовой Афоня Горобцов выстрелил из обреза, ударил по лошадям, и тачанка с перепуганными артистами, разбросав в стороны бандитов, благополучно вымахнула из оврага.

Сильные, сытые кони версты две неслись галопом. А когда Афоня перевел лошадей на шаг, чтобы дать им немного передохнуть, все хватились — в тачанке не оказалось самого руководителя, Саши Подгоркина!

— Как же так могло случиться? Безобразие! — возмущался Шорников. — В панике товарища потеряли! Ты, как член комитета, будешь за него отвечать! — набросился он на Катю Буланову.

— А что я могла сделать? Он сидел в тачанке сзади нас, мы все только бандитов перед собой и видели в этом овраге. Они ведь как из-под земли перед нами выросли. Да и оружия у нас никакого не было. Вот только у Афони Горобцова обрез оказался. Ты же знаешь, Саша считал неудобным ехать на концерт с оружием.

— Мне непонятно все же, откуда в Кожухове бандиты появились? Что там с вами случилось, как прошел концерт? Расскажите все по порядку, — попросил Шорников.

— Все шло хорошо. По два, по три раза приходилось исполнять отдельные номера. Народу было много. Проводили концерт на открытой лужайке против сельсовета. И все бы обошлось хорошо, если б Подгоркин не вздумал после концерта обратиться к кулакам с речью. Он стал их совестить, призывать все хлебные излишки сдавать государству, которое желает сделать равными всех граждан. Ну, тут вышел из толпы один бородатый дядька, выше всех на целую голову, поднял здоровенный кулачище и спросил у Подгоркина: «А этого не видел? Когда вырастет твоя голова с мой кулак — сравняемся с тобой!»

Саша хотел тут же вступить с ним в дискуссию, но дядька повернулся к нему спиной и скрылся в толпе… Но мы с представителями комбеда все-таки за свой концерт собрали в Кожухове тридцать пять пудов хлеба, — не без гордости сообщила Шорникову Катя Буланова.

— Хлеб собрали, а товарища потеряли. — раздраженно заметил Шорников.

Оттеснив плечом в сторону Катю Буланову, перед Шорниковым предстал Димка Стрижов.

— Разрешите мне с ребятами съездить поискать Подгоркина. До Кожухова всего четыре версты, может, мы его выручим…

И Шорников поручил ехать на выручку Подгоркина Василию с его конной группой. Но пока ребята седлали коней, во двор ревкома влетел сам пропавший гуманист.

— Где Шорников? — С ходу, налетев на Афоню Горобцова, спросил он и, не получив ответа от растерявшегося от неожиданности Афони, как угорелый понесся в помещение казармы. Он был без сапог, без студенческой тужурки, рубаха разодрана от ворота до пояса, с лица грязными струйками, оставляя на щеках черные полосы, катился пот.

— Что с тобой? Откуда ты? — спросил оторопевший Шорников.

— Скорей, скорей дай мне винтовку, гранату, пулемет! Дай мне ребят… Стрелять мерзавцев, вешать олухов надо! — прерывисто дыша, истерично выкрикивал Подгоркин.

— Постой, постой. Кого вешать, кого стрелять?- будто ничего не зная, спросил Шорников.

— Кулаков, шкуродеров, позорящих честный народ… Вот как они за человеческое к ним отношение платят… — И Подгоркин, заголив на себе порванную рубаху, показал всем окровавленную спину. — Это они меня разули, раздели и шомполами отмолотили! В лес хотели затащить, повесить на дереве, да, к счастью, выручили подоспевшие кожуховские комсомольцы. Одного бандита застрелили, а трое в лес удрали… — И, обращаясь к Кате, Подгоркин добавил: — Среди них тот бородатый дядька был, что мне кулачище показывал.

— Как же ты вывалился из тачанки? — спросила Катя.

— А я не вываливался, бандиты меня сдернули. Я сидел с краю, ну, этот бородатый меня и цапанул за воротник… Пулемет мне, тачанку!.. Ну что ж вы стоите, в самом деле? — потрясая кулаками, продолжал горячиться Подгоркин.

— Иди, Саша, наверх к девчатам — остынь! Пусть тебе Маруся Ткаченко спину получше йодом смажет. Бородатый дядька от нас не уйдет, найдем его. А если у тебя проявился такой воинственный дух, приведи себя поскорей в порядок, поедешь с нами на более важную операцию, — улыбнулся Шорников.

— На бандитов этих, кулаков? — Подгоркин аж подпрыгнул. — Тогда я сейчас… Чего же вы сразу мне об этом не сказали?!

ГЛАВА XIX

Василий Терехов со своей конной группой и двумя станковыми пулеметами на тачанках обходным путем через хутор Гарный во втором часу ночи прибыл к северной опушке Думского леса.

Со стороны Меленок Булатников, видимо, не ожидал никакого нападения — высланная Василием разведка никого не обнаружила.

И только продвигаясь по просеке в глубь леса, чутко прислушиваясь к ночным шорохам, возглавивший разведчиков командир взвода комсомолец Пронин вдруг почуял едкий запах махорочного дымка.

Приникнув к земле, зорко всматриваясь в ночные сумерки, чоновцы заметили впереди сверкнувший под кустами красный огонек. Подкравшись поближе, они услышали сдержанный старческий кашель и приглушенные голоса.

…— Охота тебе, Софроныч, сосать такую отраву?

— А ты спи себе, — ответил ему хриплый натуженный голос. — Светать начинает, скоро тебя взбужу, подменишь меня.

— Заснешь тут, когда ты, знай, чадишь да над ухом бухаешь, как жинка мешалкой по пустой макитре. Не дай бог налетит на огонек батька, он из тебя кашель с печенками выбьет. Ему человека прикончить — что белке орешек разгрызть, — не то осуждая атамана, не то восхищаясь им, заметил, ворочаясь на ворохе сухих листьев, бандит.

— Озлоблен человек! У него небось поболее нашего большевики кусок отхватили. Сорок миллионов в Земельном банке накрылось. Отца чекисты шлепнули. У меня комбедчики голопузые тридцать десятин пахотной земли отхватили, и то я им по гроб жизни не прошу!

До бандитского секрета оставалось не более десяти шагов. Воспользовавшись разговором часовых, разведчики затаив дыхание подползли к ним вплотную.

Быстро вскочив на ноги, Пронин ударил курившего бандита по голове прикладом карабина, оборвав его хриплый противный голос.

На второго бандита, лежавшего на ворохе сухих листьев, набросились Димка Стрижов и секретарь комсомольской ячейки мелькомбината Иванов. Они пытались взять его живым, но бандит оказался очень сильным и ловким. Сбросив с себя Иванова, он быстро вскочил с земли, выхватил из-за пояса ручную гранату и стукнул ею по голове Димку Стрижова. Димка, охнув, тут же свалился. Облапивший бандита Иванов вскрикнул от невыносимой боли — бандит укусил его за руку. На помощь подоспел Пронин. Перехватив руку бандита, замахнувшегося на него гранатой, он ударил его ногой под гашник. Выпустив из рук гранату, бандит завопил диким голосом. К счастью, в это время на южной опушке леса поднялась стрельба.