В бытовом отношении почти все эмигрантские писатели, за редкими исключениями, имели одну общую черту: они не выходили из состояния бедности и нищеты. Не проходило и месяца, чтобы в той или иной эмигрантской газете не появлялось патетическое обращение редакции к своим читателям с призывом пожертвовать кто сколько может на помощь «крупному русскому писателю», или «большому русскому поэту», или «великому мастеру русского слова» и т.д.
И тут же приводились основания для этого обращения к частной благотворительности: болезнь, старость, за неуплату закрыты газ, вода и электричество, хозяин гонит с квартиры, нечем платить за лекарства. Картина слишком хорошо известная подавляющему большинству эмигрантов по собственному опыту.
Не лучше было положение русских зарубежных художников, большинство которых проживало во Франции. Надо сказать, что и положение художников — коренных уроженцев Франции было не из завидных.
Париж с давних пор считался центром мировой художественной жизни. В мою задачу не входит обсуждение вопроса, сколь обоснованным является такое мнение. Тем более я далёк от мысли оценивать и подвергать разбору художественные течения, господствующие во Франции, кстати сказать очень далёкие от того художественного реализма, который составляет со времён «передвижников» фундамент русской живописи. Я хочу лишь обрисовать материальную и бытовую сторону вопроса.
В 30-х годах мне пришлось прочитать в одной из французских газет, что число проживающих в Париже художников достигло 55 тысяч. Из этой армии лишь немногие, главным образом модные портретисты, сумевшие угодить своим искусством привилегированным слоям французского общества, жили безбедно или даже вполне зажиточно. Громадное же большинство перебивалось кое-как, терпело лишения и нужду, прерываемые время от времени передышкой от продажи за гроши какой-либо картины. Устраивать собственные выставки для популяризации своего имени и получения заказов они в подавляющем большинстве не могли: наём помещения, налоги, реклама и другие расходы, связанные с индивидуальной выставкой, поглощают средств больше, чем эта выставка может художнику дать. Выставляться на общих грандиозных парижских выставках, число участников которых превышает несколько тысяч, для большинства «средних» художников малопродуктивно с точки зрения добывания средств к существованию.
Страшная конкуренция, превышение предложения художественной продукции над спросом, периодически наступающие экономические кризисы с катастрофическим падением покупательной способности населения и чуть ли не с полным прекращением покупок картин — всё это, вместе взятое, составляло и составляет фон безотрадной жизни среднего парижского художника.
Вот несколько набросков из жизни этой художественной богемы.
Бульвары Монпарнас и Распай. Здесь место встреч сотен и тысяч художников, обмен новостями и слухами о возможных заказах, мечты о лучшей жизни, сетования на жизнь настоящую. Стены грандиозных и знаменитых кафе «Ротонда», «Куполь» и других, более мелких пивных и кафе сплошь завешаны продукцией художественной богемы. Но под крышей места всем не хватает. Своеобразная выставка выносится прямо на улицу. Здесь вдоль тротуаров возводятся примитивные щиты, на которых странствующий по Парижу табор художников развешивает свою продукцию.
По тротуарам проходят десятки и сотни тысяч парижан. Кое-кто остановится, посмотрит, обменяется с приятелем мнением по поводу того или иного пейзажа или натюрморта и… пойдёт дальше.
Проходят долгие и мучительные часы. Под палящим солнцем летом или на холодном зимнем ветру стоят между щитами творцы этой продукции в потёртых пиджаках или пальто, старых шляпах и стоптанных ботинках в ожидании того счастливого момента, когда прохожий оглянется вокруг и, подозвав автора понравившейся ему картины, спросит:
— Сколько вы хотите за этот маленький пейзаж?
Чаще случается, что никто ничего не спросит.
Вечер. Ни одна картина не продана. Дома — десятки таких же непроданных пейзажей, цветов, натюрмортов, «ню». А на столе — счета за газ, электричество, воду, телефон и третье (последнее!) предупреждение о необходимости в ближайшие же дни погасить налоговую задолженность, иначе…
А вот другая картинка, хорошо знакомая каждому парижанину любого из двадцати городских округов.
Громадная цементированная дыра в тротуаре с решеткой и фонарным столбом. Это — вход в станцию парижского метро. Рядом на асфальте тротуара какие-то диковинные фигуры, нарисованные разноцветными мелками.
Подойдите поближе, и вы увидите мастерски исполненные рукою опытного художника-рисовальщика фигуры средневековых рыцарей, или узорчатый фасад собора в готическом стиле, или портрет юной парижанки. Чуть поодаль сидит на складном стуле и сам рисовальщик, а рядом с ним — перевёрнутая старая шляпа с плакатом около неё: «Поощрите, пожалуйста, художника!»
Каждый двадцатый, тридцатый или пятидесятый прохожий, с интересом разглядывающий эту тротуарную живопись, непременно бросит в шляпу маленькую монетку с дырочкой. К вечеру в шляпе кое-что соберётся. Можно поужинать в захудалой дешевой «обжорке» и купить пачку сигарет…
В эту тысячеликую, разношёрстную армию парижских художников было вкраплено и несколько десятков их русских собратий.
Собратий ли? Ведь они прежде всего нежелательные конкуренты и притом иностранцы. Не пустить их в профессиональный союз художников, правда, нельзя, но, с другой стороны, козла пускать в огород тоже нельзя. Покупателей на картины мало. Можно ли давать при этих обстоятельствах какие-либо поблажки «метекам»?
Нет, тысячу раз нет! Своя рубашка ближе к телу!
Административный совет устраиваемой ежегодно в течение более 250 лет подряд грандиозной по размерам парижской художественной выставки (так называемый «Весенний салон») заявлял неоднократно русским художникам Лапшину и Вещилову, чаще других прибегавшим к услугам этого салона и выставлявшимся в нём:
— У вас, русских живописцев, есть своя специфика: русские зимы, лучи солнца на снегу, тройки и прочее… Ну и пишите их на здоровье! Нам ваши зимы и тройки не мешают. Но не смейте совать свой нос в наши жанры: пейзажи Парижа и Венеции, море Лазурного берега, натюрморты, цветы, «ню» и прочее. Мы и без вас задыхаемся от невозможности найти заказчиков на этот материал!
Так и пришлось Лапшину, Вещилову, Гермашеву, Бессонову, Шульце, Коровину и многим другим увязнуть в «зимах» и «тройках»… Остальные пути творчества для них были закрыты.
Один из старейших русских художников Парижа, Б.В. Бессонов, которого я близко и хорошо знал с моих детских лет, говорил мне:
— Вы спрашиваете меня о моих творческих исканиях? Какие искания могут быть у русского художника за рубежом? Только одно — не умереть с голоду…
Старый «передвижник» Гермашев, чьи картины во время его молодости и зрелости обрели свое место в Третьяковской галерее, говорил окружающим:
— Мне часто задают вопрос: куда я иду как художник, и что я делаю? Вот что я делаю — халтурю: 15 лет подряд пишу ежемесячно «Последние лучи» и отношу их господину Жерару. Какое ещё движение вперёд, кроме самой низкопробной халтуры, может быть у зарубежного русского художника, если он не хочет умереть голодной смертью?
Торговец картинами на улице Друо мсье Жерар и сотня других подобных ему коммерсантов, может быть, и спасали кого-нибудь от голодной смерти, но параллельно этому «спасению» рос их личный банковский счёт в «Лионском кредите», приобретались особняки в Париже и Ницце, строились виллы в Приморских Альпах и на берегу океана.
Реалистические зимние пейзажи Бессонова и отблески на снегу последних лучей заходящего солнца на картинах Гермашева имели у публики успех и охотно покупались состоятельными иностранными туристами, наводнявшими Париж в описываемые годы. Сотни этих «зим» и «последних лучей» уплывали в Англию, Аргентину, Австралию. Установить прямой контакт с покупателем художнику трудно. Не идти же ему, имея за спиной 70 лет, на бульвар Распай или на Монпарнас и часами, днями, неделями дежурить у своих выставленных под открытым небом картин в ожидании момента, когда «клюнет»!