Страйкер лег на спину, заложив руки за голову, и разглядывал балки, прислушиваясь к звукам Басинг-хауса, отдававшимся эхом посреди величественных строений. В своей жизни ему довелось хлебнуть немало горя и боли, он потерял единственного человека, которого любил всем сердцем, убил несчетное количество людей, а некоторых даже подвергал пыткам. А теперь он возглавлял самоубийственную миссию в местности, пораженной предательством и разоренной мятежниками. Но тем не менее, в этом роялистском аванпосте он был доволен, насколько мог себе позволить.

Громкий стук в дверь казармы возвестил о приходе подкреплений Паулета. Страйкер и его товарищи поднялись с коек, и Скеллен размашисто пересёк комнату и дернул дверную ручку, впустив поток света, озарившего помещение.

На пороге стояли три мушкетера, самым старшим из которых был приземистый румяный капрал с волосами свинцового света и усами ершиком. Он находился уже в преклонном возрасте, но сильная грудь и мускулы на руках выдавали в нем крепкого бывалого воина.

- Прошу прощения за опоздание, сэр, - произнес капрал с гнусавым акцентом уроженца Антрима. Он хлопнул по толстой деревянной палке, свисавшей с его ремня как дубинка. - Не мог найти старушку Эгги. А покидать дом без нее - никуда не годится.

Страйкер бросил взгляд на предмет, на котором покоилась сильная и изборожденная шрамами ручища капрала, и понял, что деревянная палка была рукоятью грозного на вид молота.

- Прежде доводилось кузнечить, сэр, - пояснил ольстерец, войдя вместе с приятелями в казарму и отсалютовав своими шляпами. - Но потом я обнаружил, что солдат из меня куда лучше. Но до сих пор не расстаюсь со своей старушкой Эгги.

Капрала звали Морис О'Хэнлон. Он был ревностным католиком и столь же пылким роялистом, что и Паулет. Своих людей он представил как Уэндэла Бранта и Джареда Дэнса. Брант был уроженцем суровых портовых трущоб Плимута худощавого сложения, с глубоко посаженными крохотными глазками, придававшими ему небольшое сходство с грызуном. Дэнс был моложе Бранта, и, возможно, едва переступил черту двадцатилетия, с обритой наголо головой, скорее всего, по причине заражения вшами, и крупными зубами, в которых зияли огромные дыры.

- Хренов ирландец, - пробормотал Скеллен, изучая солдат. - И папист до мозга костей.

Капрал ухмыльнулся, похоже, ни капельки ни обидевшись. Он театрально прижал руку к груди.

- Нож - эта речь для раненого сердца. [17]

- "Тит Андроник"! - восхищенно вскричал Форрестер.

- Он самый, сэр, - кивнул О'Хэнлон.

- Акт первый, сцена первая. Ну наконец-то родственная душа!

- Когда-то мне посчастливилось провести некоторое время в столице, - объяснил О'Хэнлон. - Я не большой знаток, но на нескольких спектаклях мне довелось побывать.

- Вы были в Лондоне? - усомнился Страйкер. - Опасное место для визита, принимая во внимание резню, устроенную на вашей родине протестантам.

Капрал загадочно улыбнулся.

- Я не имею никакого отношения к восстанию О'Нила. Я прибыл в Англию ради женщины. Женился на ней, так вот. Ради нее стоило рискнуть. Мы провели шесть прекрасных месяцев в объятьях друг друга, пока ее не подкосила чума.

- Мне жаль, капрал, - отозвался Страйкер.

- Ничего, сэр, - вздохнул он. - Как бы то ни было, я отправился на юг и присоединился к ребятам маркиза, и вот он я. Охотно готов разить пуританские орды, как еретиков, коими они и являются.

- Мне самому разъяснить ему, что мы протестанты? - обратился Скеллен к Страйкеру. - Или предоставить этом вам, сэр?

- Господь вас простит на сей раз, сержант, - весело произнес О'Хэнлон, - поскольку вы сражаетесь за славного короля Карла. Мы не можем позволить круглоголовым одержать вверх в этой языческой стране, или они перенесут войну за пролив, ввергнув в хаос сторонников истинной веры.

Скеллен притворно нахмурился.

- Капитан, у этого парня, похоже, рот не закрывается. Почему бы не попросить дать нам кого-нибудь другого?

- Потому что я вам нужен, мистер Скеллен. Славные ирландцы в военном искусстве успели позабыть уже столько, сколько английские ублюдки еще даже не узнали, - споро ответил капрал О'Хэнлон.

Страйкер рассмеялся. У него сложилось впечатление, что О'Хэнлон окажется полезен.

Настал полдень, и Страйкер был настроен незамедлительно расстаться с уютом Басинга. Мужчины отправились собирать свою экипировку, и сейчас уже, наверное, в конюшне седлают новых лошадей.

Оставшись в одиночестве, Страйкер вышел из бараков. Он натянул сапоги и бриджи, нацепил клинок, но никакой другой одежды, так как решил искупаться, пока его люди подготовятся к грядущему отъезду.

Казармы находились на конце огромного овального двора Басинга, а на другом стояла глубокая лохань с водой. Зажав в руке рубашку, Страйкер направился на север через двор, который оказался покрыт месивом грязи, где тут же увязли его сапоги.

Страйкер не обращал внимания на насмешливые визги и косые взгляды женщин, шагавших в противоположном направлении. Его изувеченное лицо в те мгновения, когда его не сводила судорога, привлекало женщин, вероятно, создавая образ героя войны, который отнюдь не портили его мускулистые плечи и узкая талия.

Он заглянул за край лохани, надеясь, что вода не превратилась в кусок льда. Вода не замерзла, и, сложив руки ковшиком, он погрузил их в до боли холодную воду и плеснул себе на лицо. Процесс оказался шокирующим, мучительным, но вместе с тем бодрящим, и он несколько раз повторил процедуру, пока не задрожал, чистый и бодрый. Он поспешно натянул белую льняную рубашку, как есть грязную, чтобы унять дрожь.

Они должны были вскорости отбыть, но Страйкер знал, что у его людей уйдет целый час на подготовку лошадей, оружия и провизии, так что решил взобраться на высокие стены и взглянуть на местность, которую им скоро придется пройти.

Дойдя до башни моста, Страйкер беспрепятственно прошел мимо двух часовых и, вскарабкавшись по деревянной лестнице, попал под легкий ветерок на вершине строения.

Башня моста охраняла восточные подходы к усадьбе. Она высилась над главной галереей, соединявшей два дома, и с ее остроконечной вершины Страйкер мог комфортно наблюдать за новой усадьбой, отличавшейся от старой как размерами, так и формой. Она была построена углом, образуя огромную угловатую фигуру, и разделена на два крыла - северное и южное, каждое с отдельным двором.

Страйкер перевел взгляд на высокие стены, окружавшие поместье. Они выглядели не такими грозными, как себе их представлял Паулет. Страйкер видел, как тяжелая артиллерия расправлялась и с более толстыми стенами, и гадал, как долго выстоят эти укрепления против продолжительной бомбардировки. Тем не менее, он подметил, что поместье окружали внушительные оборонительные рвы. Эти огромные, безобидные на вид траншеи, глубоко прорезанные в холмах, сделают атаку чудовищно сложной даже для самых лучших штурмовых отрядов.

Страйкер сам штурмовал и защищал подобные смертоносные рвы и прекрасно мог представить, как отчаянные защитники обрушат ливень артиллерийского и мушкетного огня на копошащуюся массу круглоголовых, застрявших на дне этих канав. Если силам сторонников парламента и удастся пробить бреши в стенах Паулета артиллерийским огнем, то потом им придется бросить людей в пролом, и тут уже роялисты приведут в действие свое оружие, чтобы вбить атакующих в земляные укрепления, где те окажутся в положении крыс в бочонке. Возможно, Басингу и удастся выдержать осаду.

Бросив последний взгляд на север, где безмятежно стояла деревня, быстро несла свои воды река и безмолвствовал лес, Страйкер повернулся к ступенькам, ведущим на слякотный двор. Пытаясь согреться, он спускался через две ступеньки и, достигнув земли, побрел назад к казармам.

Он быстро пересек двор, стараясь не увязнуть в грязи, но внезапно его внимание привлекли раздававшиеся неподалеку взволнованные голоса, звучавшие сердито, как крики ссорящихся грачей.