Все, что им рассказывали обитатели планеты, было еще хуже. Получалось, что на планете этой (с потрясающим самодовольством они называли ее «Миром»!) затерянная колония людей уже несколько поколений лихорадочно размножалась — их плодовитости позавидовали бы кролики и мушки дрозофилы, — вооружалась всякого рода страшным оружием, страшнее, чем Кастору могло бы представиться в самом фантастическом сне, и, вступив в союз с этими кошмарными созданиями, урнями, готовилась к вторжению на Землю — любой ценой, пусть даже ценой полного собственного уничтожения!

Люди появились в Мире, как поняли Настоящие Американцы, пятьдесят восемь лет назад. Они были членами космической экспедиции, запущенной в те далекие дни, когда человечество, окрыленное успехами, предвкушало все новые и новые космические приключения — незадолго перед тем, как полетели ракеты с ядерными боеголовками, положив конец всем космическим приключениям на обозримое будущее. Астронавты предвидели опасность: напряжение нарастало с середины двадцатого века и вплоть до старта экспедиции. Тем не менее когда разразилась ядерная война, событие это застало их врасплох.

И будущего больше у них не было.

Когда экипаж экспедиции, пятьдесят пять сильных, умных, молодых (но не вечно же им было оставаться молодыми) мужчин и женщин, осознал, что мир, который они покинули и куда рассчитывали вернуться, больше не существует, их корабль миновал точку, до которой еще возможно было повернуть обратно.

Поэтому они решили продолжать полет, как было приказано, к звезде Ван Маанена.

Там их поджидал новый удар, вернее, два. Первый: ни на одной из каменистых планеток звезды Ван Маанена не оказалось ни воздуха, ни воды: высаживаться было некуда.

Второй удар оказался одновременно и приятной неожиданностью. Приятной потому, что означал — астронавтам больше не грозит перспектива умереть один за другим в стальном гробу, вращаясь вокруг тусклого недружелюбного солнца, — а ведь именно такая участь ждала весь экипаж, всех пятьдесят пять мужчин и женщин. Это был большой плюс. Но имел место и большой минус: астронавты обнаружили урней.

— То есть не самих урней, — объяснила Большая Полли, благожелательно ухмыляясь Джачу и прочим созданиям, его сородичам, которые пищали и подергивались, сидя вокруг стола. — Урни не посылают корабли с экипажами. Их разведывательные корабли автоматические. И на каждом разведчике установлен Переходник. Именно с таким транспортирующим устройством столкнулись Первопоселенцы. — Она мечтательно закатила глаза и нежно улыбнулась. — Ах, как они, наверное, были удивлены!

В самом деле, астронавты пережили истинное потрясение, потому что устройство перехода поймало корабль экспедиции столь же бесцеремонно, как был выхвачен из пространства солнечной системы корабль Кастора и его команды и, пронесясь по головокружительному тоннелю сквозь нереальное переход-пространство, выбросило на орбиту вокруг Мира, где корабль поймал «жук»-челнок, стащил вниз, на поверхность…

Межзвездное путешествие окончилось. Астронавты ступили на поверхность Мира, где их приветствовали урни.

Возникла проблема общения; урни, разумеется, об английском языке не слыхивали. Но на протяжении своей истории урни, неоднократно вступавшие в контакт с другими разумными существами, выработали у себя умение быстро обучаться новым языкам. Им уже не раз приходилось этим заниматься. Через неделю Первопоселенцы могли общаться со своими хозяевами или похитителями.

Намного больше времени ушло, чтобы понять все, что они от урней услышали.

Поначалу Первопоселенцы не заметили разницы между глупыми урнями и умными урнями. Внешний вид у них был одинаковым, не считая того, что умники, как правило, носили больше одежды и украшений и отличались определенным эстетическим вкусом (но глупые урни тоже обожали играть в маскарад). В первое время это приводило к путанице и разного рода неловким ситуациям, например, когда глупики, вскарабкавшись на колени гостям, вспрыгивали на стол и лакали у землян прямо из блюд. Первопоселенцы, естественно, пришли к выводу, что у всех урней отвратительные манеры.

Урней янки тоже не в меньшей степени ставили в тупик — поначалу. Урни обнаружили, что янки четко разделены на два поколения, а в раздутых животах женщин ожидает появления на свет третье. Старшее поколение состояло из женщин, входивших в первоначальный экипаж корабля, и всем им было лет по пятьдесят или около этого. Урни слишком мало знали о землянах, чтобы раздавшиеся животы женщин, миновавших климакс, могли их изумить, но все же кое-что они понимали и кое-что показалось им странным. Второе поколение — двадцатилетние женщины (которые опять-таки намного превосходили численностью мужчин) тоже были поголовно беременны.

Все эти странности потребовали определенных объяснений, прежде чем янки начали понимать урней, а урни — янки. Чуть-чуть понимать.

Для янки здесь ничего непонятного не было, наоборот, все было разумно и объяснимо — с точки зрения требований ситуации. Перелет к звезде Ван Маанена занимал тридцать один год по земному времени, двадцать девять — по времени корабля. Слишком долго, чтобы предполагать, будто пятьдесят пять членов экипажа достигнут цели столь же юными и свежими, какими они покидали Землю. Если бы они разбились на семейные пары, приблизительно к моменту, когда корабль пересекал орбиту Нептуна, то по прибытии к звезде Ван Маанена их детишки оказались бы в самом расцвете сил, чтобы заняться исследованиям и открытиями — если будет что исследовать и открывать.

Возникла одна проблема: никому не нужны почти три десятка орущих, пачкающих пеленки младенцев на борту космического корабля, где и без них тесновато. Более того психодинамики предсказывали ужасающую неустойчивость таких семейных пар, предупреждали о потрясающе высоком проценте разводов, если пары, конечно, удосужатся официально оформить свои отношения.

Поэтому они не стали себя утруждать, отбросив брачные узы. Самыми различными способами экипаж корабля удовлетворял тягу к чувственным наслаждениям и общению между собой, в той степени, насколько позволяла совесть каждого отдельного члена экипажа (или пары… или, случалось, группы помногочисленнее). Раз в месяц каждая женщина отправлялась в медотсек, взбиралась на кушетку со стременами и позволяла аккуратненько извлечь из внутренностей их детородной системы свежую яйцеклетку. Мужчины же, строго по очереди и тоже ежемесячно, получив большую, чем обычно, дозу наслаждения, вносили свою лепту — несколько кубиков спермы, чтобы яйцеклетка, когда сочтут нужным, расцвела и принесла плод. Расцветали яйцеклетки исключительно in vitro[15]. То есть все свершалось внутри пробирки из пирексового стекла. Цветку позволяли распускаться восемь дней, затем крошечный зародыш, с уже определенным полом, типом, классифицированный и помеченный всем, чем нужно, окунали в жидкий азот на шесть лет.

На шестом году полета среди почти двух тысяч эмбрионов отобрали двадцать восемь — те, что, согласно анализам, должны были развиться в сильных, энергичных, с хорошей приспособляемостью младенцев. Четыре зародыша были мужскими. Двадцать четыре — женскими. Каждая из двадцати восьми женщин экипажа строго по очереди удалилась в медотсек и устроилась на знакомой кушетке со стременами. Но на этот раз не для того, чтобы расстаться с крохотной частицей себя. На этот раз в их организм кое-что было добавлено.

Девять месяцев спустя двадцать пять женщин из двадцати восьми родили здоровых младенцев. После чего возобновился сбор, обработка и замораживание оплодотворенных яйцеклеток, а на борту космического ковчега наступила пора постройки гнездышек, смены пеленок и воспитания подрастающего поколения.

В результате, когда «Отважный», затормозив, вышел на орбиту вокруг звезды Ван Маанена, на борту он нес, кроме основной команды, более двенадцати тысяч замороженных восьмидневных эмбрионов и двадцать пять брызжущих здоровьем юношей и девушек. Вот им всем и устроили урни торжественную встречу.