Несколько танков, оставляя за собой черные хвосты дыма, отвернули от наших пэтээровцев, но следовавшая за ними пехота, забыв о своем открытом фланге, лезла очертя голову вперед и только вперед.

По наступившему спаду огня было видно, что третья рота понесла значительные потери и что ей одной эту атаку противника не отразить.

Укрываясь под свист длинной пулеметной очереди за первую попавшуюся кочку, комбат прокричал:

— Зови быстрее ротного! Сейчас мы рубанем во фланг гадам вон из-за того бугра.

Кузьмич бросился навстречу подходившей роте и тут же возвратился вместе с Супруном.

— Слушаю вас! — падая рядом с Заикиным, прокричал ротный.

— Смотри! Танки пошли за высотку, пехота продолжает атаковать в лоб. Будем бить порознь. Как раз подходящий момент. А то, что у него числом поболее, не страшись! Развертывай роту вон по той опушке кустарника и долбай по ним так, чтобы чертям жарко, стало. Понял?

— Понятно! — ответил Супрун, вскакивая. Комбат поспешил за ним.

Услышав гул моторов над головой, Заикин толкнул ротного.

— Смотри! — Он указал на штурмовики, наносившие удар по танкам. Маневрируя, танкисты пытались уйти из-под бомбежки, но через несколько минут на поле запылали четыре танка.

Воспользовавшись ударом штурмовиков, бойцы развернулись в цепь и двинулись противнику во фланг.

Как только рота по кустарнику приблизилась к противнику почти вплотную, комбат, взмахнув зажатым в руке автоматом, закричал «ура!». Рота подхватила.

Удар был для противника неожиданным и ошеломляющим. Некоторая часть его пехоты была уничтожена, а среди уцелевших солдат нашлось немало таких, которые, бросив оружие, подняли руки вверх.

Шумно выдохнув, комбат позвал радиста.

— Вызывай полк!

Бросив у ног еще дымивший автомат, радист поторопился связаться с полком. И хотя ему тут же удалось это сделать, Заикин не смог доложить обстановку: слева, со стороны потемневшего кустарника, показались новые цепи атакующего противника. Не открывая огня, вражеская пехота шла на сближение.

— Вот это петрушка! — невольно вырвалось у комбата. Окликнув Супруна, он кивнул в сторону двигавшейся цепи.

— Смотри, сколько их прет!

— Вижу! — отозвался ротный.

— Развертывай вправо, на скат! Занимай отсечную позицию! А ты, — посмотрел он на радиста, — вызывай минроту Грищенко.

Упав на колени, солдат стал выкрикивать:

— «Пихта»! «Пихта»! Я — «Ольха»! — Рота тут же ответила. Заикин прокричал в трубку:

— Грищенко! Слушай да отмечай на карте. Бери левый фланг третьей роты, дальше курган — ноль восемь. Бей из всех своих «самоваров». Живо!

Еще не успели минометчики открыть огонь, как на помощь вражеской пехоте поспешили несколько танков из числа уцелевших после удара наших штурмовиков. Они открыли огонь по роте Супруна. Два снаряда врезались глубоко в землю рядом с ячейкой комбата.

— Видал? Уже по нас! — выкрикнул ординарец.

— Скажи спасибо, что бьют болванками, а то не уцелеть бы нам здесь.

Из-за бугра появилось еще несколько танков. Сердце у комбата екнуло. Казалось, на этот раз фортуна целиком повернулась в сторону противника: у него танки, да и пехоты раза в полтора больше. А что осталось у комбата-один? Третья рота еле дышит, первую нельзя снять с позиции, поскольку и против нее могут последовать атаки в любую минуту. Остается один Супрун да еще Грищенко со своими минометами. Правда, были у комбата в резерве еще две сорокапятки, но их он держал на самый крайний случай. «При умелой игре и этот маленький козырек может принести взятку. Их лучше, пока не поздно, поставить в засаду, на фланг», — рассуждал Заикин.

Заикина больше всего беспокоили танки, но его обрадовало то, что они, несколько изменив направление атаки, пошли по скатам лощины, где полковые саперы по его указанию еще месяц тому назад поставили довольно большое минное поле. Томительно тянулись минуты, а танки все шли и шли. «Неужели мины сняты противником? — рвалась у. него душа. — Вот же идут. Еще немного, и выйдут на фланг. Вот…» И тут настала счастливая минута, раздались один за другим два мощных взрыва. Вскочив на ноги, Заикин закричал:

— Передавай Грищенко, огонь! Огонь по пехоте!

Еще один танк закружился волчком с подорванной гусеницей. Остальные начали пятиться назад. И когда уже можно было считать, что вражеская атака отражена, две самоходки, вынырнув неожиданно из-за бугра, повели за собой очумевшую под минометным огнем пехоту. Одна из самоходок шла настолько стремительно на неглубокий окопчик, в котором в самый последний момент укрылся комбат, что представлялось, вот-вот он будет раздавлен.

Но случилось неожиданное: находившийся в ячейке рядом ординарец рванулся вперед. Заикин увидел, как Кузьмич, выхватив из сумки противотанковую гранату, бросился к самоходке. Грохнул взрыв. В дыму и пламени затрещали, словно подожженная копна пересохшего камыша, патроны. Оглушенный взрывом, комбат все же поднял голову. Рядом продолжало бесноваться черное пламя. Не могло быть сомнения, что Кузьмич погиб, но тут он заметил тень человека, метнувшегося из пламени. Комбат поспешил на помощь. Свалившись в неглубокую воронку, солдат отхаркивался кровью.

— Ты что, сдурел? — обрадованно вырвалось у комбата.

— Ладно, обошлось… — отозвался ординарец.

Воспользовавшись тем, что пехота противника осталась без танков, Заикин решил расправиться с ней до конца и повел своих солдат в рукопашную схватку.

В пороховом дыму слышался нараставший топот, выкрики обезумевших людей, треск автоматов, взрывы гранат. Заикин на какие-то доли секунды потерял равновесие, качнулся, а выпрямившись, оказался с глазу на глаз с долговязым унтером. Подслеповато сощурившись, фашист весь напрягся, сделал выпад, норовя нанести длинный укол в живот. Отпрыгнув назад и мгновенно изловчившись, Заикин ударом автомата вышиб у фашиста винтовку и с такой силой двинул его прикладом под нижнюю челюсть, что тот свалился замертво. Продолжая исступленно колошматить всех подряд прикладом, комбат забыл об опасности. Услышав окрик за спиной, повернулся. Рядом стоял Кузьмич. Продолжая держать ствол автомата направленным в грудь валявшемуся на земле гитлеровскому офицеру, он только и смог проговорить:

— Кузьмич, ты?

Осмотревшись, комбат понял, что роту Супруна поддержала еще и третья рота. Поэтому-то и образовалось некоторое равновесие сил.

Противник, не выдержав рукопашной схватки, стал откатываться назад. И когда со всех сторон вновь прозвучало дружное «ура», Заикин увидел, как с автоматом в руках ведет свою роту в атаку Супрун.

А тем временем к танкам, атаку которых отразил первый батальон, присоединилось еще несколько «пантер», прорвавшихся на участке соседа. Не встречая серьезного сопротивления, они вскоре вышли в район огневых позиций артиллеристов. И хотя появление небольшой группы танков в глубине обороны полка не представляло большой угрозы, Дремов посчитал, что и с ней надо покончить как можно быстрее.

— Артиллерист! Разведчик! — позвал он.

С потеками грязи на перекошенном лице как из-под земли появился тот остроглазый паренек, который помог Дремову уложить на дно окопа Кобзева.

— Слушаю вас, товарищ полковник! — поднял он руку под козырек. Дремов привлек паренька к себе и, взмахнув рукой в ту сторону, откуда доносился приглушенный грохот танков, спросил:

— Слышишь?

— Так точно!

— Второй пушечный дивизион, на рубеж номер два!

— Понял!

Паренек убежал, а спустя несколько минут дивизион, перемахнув высотку, развернулся на противоположном рубеже и тут же открыл огонь по «пантерам».

Поручив Великому уточнить обстановку у соседей, Дремов поспешил встретить бежавшего со стороны переднего края полкового разведчика капитана Сорокина. Взмахивая руками в сторону правого фланга, разведчик выкрикивал:

— Танки! Танки! Развернулись сюда!

Дремов увидел, как несколько танков неслись с сумасшедшей скоростью в сторону его НП. Через несколько минут они оказались совсем рядом.