На территории Средней Азии и Казахстана следует выделить две группы рунических памятников — ферганскую (мелкие надписи на керамике, VIII в.) и семиреченскую (на территории Киргизии и Казахстана). Сюда относятся девять надписей на валунах, надмогильных камнях и наскальные надписи в ущелье Терек-сай (долина р. Талас), надписи на керамике, обнаруженные близ г. Джамбула, мелкие надписи и отдельные знаки на монетах и бытовых предметах, надпись на деревянной палочке (случайно обнаружена при горных работах в долине р. Талас), а также рунические надписи на двух бронзовых зеркалах из Восточного Казахстана 127, мелкая надпись на глиняном пряслице с Талгарского городища (близ Алма-Аты).

Все эти памятники созданы в Западнотюркском каганате и Карлукском государстве (VII—IX вв.). Надписи на бронзовых зеркалах принадлежат кимакам 128. Наиболее загадочна надпись на деревянной палочке. Тип письма на ней отличается от орхоно-енисенского, но совпадает с письмом мелких надписей, обнаруженных в небольшом количестве на древней территории Хазарского государства, — в Поволжье, Подонье и па Северном Кавказе, а также с письмом так называемых «печенежских» надписей на золотых сосудах, открытых при раскопках в долине Дуная (надписи Надь-Сент-Миклоша). Этот западный вариант рунического письма, несмотря на все попытки, остается все еще не расшифрованным из-за отсутствия сколько-нибудь крупных текстов. Быть может, таласская палочка указывает на древние связи между хазарами и Западнотюркским каганатом.

Вряд ли древнетюркское руническое письмо употреблялось где-либо после XI—XII вв. В Центральной и Средней Азии его потеснил сначала уйгурский курсив, а затем арабское письмо, распространившееся среди тех тюркских племен, которые приняли ислам.

126Кляшторный С. Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964, с. 55—71.

127Малое С. Е. Таласские эпиграфические памятники.— «Материалы Узкомстариса», 1936, вып. 6—7; Батманов И. Б. Таласские памятники древнетюркской письменности. Фрунзе, 1971.

128Арсланова Ф. X., Кляшторный С. Г. Руническая надпись на зеркале из Верхнего Прииртышья.—Тюркологический сборник, 1972. М., 1973, с. 306—333.

Большие рунические тексты Монголии и Енисея являются не только важными историческими документами, но и выдающимися литературными произведениями всех тюркоязычных народов. Особенно показательны в этом отношении два самых больших рунических текста — надписи в честь Бильге-кагана и Кюль-тегина. Они написаны от имени самого Бильге-кагана, хотя, как указано в конце текстов, их автором было другое лицо. Во всей средневековой тюркоязычной литературе нет более блестящих образцов политической прозы, сохранившей традиционные формы ораторского искусства и обработанного веками устного повествования о деяниях богатыря.

Композиция обеих надписей совершенно аналогична, более того, значительные части надписей текстуально совпадают. Вводные строки памятников посвящены давним временам: «Ког-. да вверху возникло голубое небо, а внизу — бурая земля, между' ними обоими возникли сыны человеческие. Над сынами человеческими воссели мои предки!.. Четыре угла света все были им врагами. Выступая в поход с войском, народы четырех углов света все они покорили... Они правили... устанавливая порядок среди голубых тюрков, не имевших до того господина. Они были мудрые каганы, они были мужественные каганы, и их приказные были, надо думать, мудрыми, были, надо думать, мужественными; и их дети и народ были единодушны. Поэтому-то, надо думать, они и правили столь долго государством... После них стали каганами их младшие братья, а потом стали каганами их сыновья. Так как младшие братья не были подобны старшим, а сыновья не были подобны отцам, то сели на царство, надо думать, неразумные каганы, и их приказные были также неразумны, были трусливы. Вследствие неверности бегов и народа, вследствие обмана и подстрекательства обманщиков из Китая и их козней, из-за того, что они ссорили младших братьев со старшими, а народ — с бегами, тюркский народ привел в расстройство свое до того времени существовавшее государство и навлек гибель на царствовавшего кагана»129.

Так повествуют надписи о создании и упадке, подъеме и крушении первого Тюркского каганата, время возникновения которого (середина VI в.) казалось в 731 г., когда писался этот текст, легендарно далеким. Традицию, сохранившую через два столетия память о минувших событиях, можно было бы назвать скорее эпической, нежели исторической, если бы за лаконичным текстом памятника не чувствовался отзвук больших общественных потрясений, а в размеренном ритме повествования не проступала столь отчетливо патетика политической декларации, прославляющей то новое социальное устройство, которое дали тюркам далекие предки царствующего кагана. В той же ритмике изложены далее события, связанные с созданием второго Тюркского каганата, рассказано о подвигах Бильге-кагана и Кюль-тегина.

158 Малое С. Е. Памятники древнетюркской письменности, с. 35—37.

Божественная воля, проявлением которой является власть кагана, верность бегов и народа кагану, подчинение народа бегам— таков лейтмотив идей, пронизывающих обе надписи. Как бы резюмируя преподанный своим слушателям и читателям урок истории, автор подводит итог сказанному: «Если ты, тюркский народ, не отделишься от своего кагана, от своих бегов, от своей родины... ты сам будешь жить счастливо, будешь находиться в своих домах, будешь жить беспечально!»,30.

В этих строках ясно выражена классовая сущность идеологии аристократической верхушки Тюркского каганата: требование абсолютной покорности народа кагану и бегам. Вместе с тем весь текст памятников должен служить, по мысли автора, обоснованием и подтверждением этой идеи. Благополучие тюркского народа, проходит красной нитью через обе надписи, есть результат подчинения кагану, который вместе с бегами из своей ставки посылает войско в победоносные походы, награждая народ добычей и данью покоренных народов: «Их золото и блестящее серебро, их хорошо тканые шелка, их напитки, изготовленные из зерна, их верховых лошадей и жеребцов, их черных соболей и голубых белок я добыл для моего тюркского народа!»131.

Для того, чтобы тюркский народ помнил, как он, Бильге-каган, «неимущий народ сделал богатым, немногочисленный народ сделал многочисленным», чтобы тюркский народ знал, чего ему следует опасаться, а чему следовать, «речь» кагана запечатлена на «вечном камне»: «О тюркские беги и народ, слушайте это! Я вырезал здесь, как вы, беги и народ... созидали свое государство, как вы, погрешая, делились, я все здесь вырезал на вечном камне. Смотря на него, знайте, вы, теперешние беги и народ»132.

Политическая декларация с немалой долей социальной демагогии, хвала и упрек прежним и нынешним поколениям, постоянные обращения и призывы к «слушателям», разнообразная палитра художественных приемов, речения и афоризмы эмоционально окрашивают и преобразуют стиль официального повествования, говорят о незаурядном литературном даровании автора текста — историографа и панегириста царствующей династии. Автором же, начертавшим на «вечном камне» «слово и речь» своего сюзерена, был Иолыг-тегин, родич Бильге-кагана, первый в истории тюркоязычных литератур автор, названный по имени.

130Кляшторный С. Г. Древнетюркские рунические надписи как источник по истории Средней Азии. М., 1964, с. 62.

131Там же, с. 62.

182 Там же.

Язык рунических надписей был в VII—X вв. единым и стандартным литературным языком, которым пользовались различные тюркские племена, говорившие на своих языках и диалектах,— огузы, уйгуры, киргизы, кимаки и другие. Общий письменный литературный язык рунических надписей обладал стилистическим единообразием и устойчивостью образных средств, наиболее богато представленных в орхонских памятниках. Общность языка и литературного канона памятников указывает на тесные культурные связи древнетюркскнх племен и делает беспочвенными попытки рассмотрения памятников как языкового и литературного наследия какого-либо одного тюрко-язычного народа.