— Верно, — заметил Матвей.
— Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое осталось в человеческой памяти в виде числа «три». Священного числа!
Ещё один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на её поверхность, повисла в окне голубоватым шаром.
Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу. Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие…
Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том месте, где на карте был маленький чёрный кружок и надпись «Хирбет». Потом ещё один такой же треугольник на месте маленького голубого пятнышка в Сибири.
«Если Майя права, — подумал он, — то должна быть третья пирамида. Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на болоте…»
Ну, а если не пирамида?
В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно разрушить. А что нельзя разрушить?
Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного — даже материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по земной поверхности.
Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно, можно… Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь гору…
Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от всех остальных гор… Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую вышину!
Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова!
В его ушах прозвучал звонкий голос Майи:
«И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину…»
Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! «Самая глубокая глубина» действительно ничем не хуже «самой высокой вышины»! Разве Марианская впадина менее долговечна, чем Джомолунгма?
Конечно же, две самые приметные точки на Земле — Джомолунгма и Мариана… А третья? «День, равный ночи»? Непонятно. «Полночная звезда»?
Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд… Стой! Но тогда при чём здесь пирамиды? При чём они?
Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота: Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой…
Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил рейсшину и приложил её к карте.
Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды расположили её как раз на продолжении линии, соединяющей «самую глубокую глубину» Земли с её «самой высокой вышиной».
Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки — на Джомолунгму и Мариану?
Предположим, что только для этого… Но почему тогда от Хирбета до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое место на той же прямой?…
И ещё. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном?
Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к её концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому треугольнику возле Перламутрового озера.
— Занятно, — прошептал он. — Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов.
Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транспортир и приложил его к рейсшине.
Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведённой между впадиной и Хирбетским нагорьем.
Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник?
Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Северным полюсом в Ледовитом океане.
Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да ещё Северного Ледовитого?
Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии.
Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк…
Но где? В какой именно точке Азии?
Ещё и ещё раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели всё-таки в океане? Попробуй доберись туда!
А если не в океане?…
Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: «Высота, она же медиана, она же биссектриса…»
Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер.
С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный сердитый голос.
— Майечка, привет! — весело сказал Матвей. — У тебя есть карта Азии?…
— Ты что, с ума сошел? — разозлилась Майя.
— Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!
Глава вторая
В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ…
Кто бы мог подумать, что самое трудное ещё только начинается?
Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову, глядя на карту, — всё это было детскими игрушками по сравнению с тем, что они затеяли теперь.
Матвей, рассеянно шагавший по обочине лётного поля, посмотрел на самолёт, которого, словно младенца из соски, поили два огромных автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым великаном.
Скоро «ТУ» поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея Белова, в Красноярск. Заварил кашу — теперь, будь любезен, расхлёбывай!
Есть такая старая поговорка: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Бывают же счастливцы, у которых хоть на бумаге всё получается гладко! А что делать, если даже на бумаге получается чёрт знает что?…
Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то размер найденной точки — какие-нибудь десятые доли миллиметра.
Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку, находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно. Любой прибор — даже самый верный — дает небольшие ошибки. Земля не совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не совсем прозрачный.
Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем, для разбивки парка большая точность и не требуется.
Но когда надо «разбивать», как говорят строители, треугольник в полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был нужен Матвею, представлял собой «точку» диаметром километров сто.
Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на «оврагах»?
Погружённый в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним неутомимо шагал Серёгин, которого главный редактор наотрез отказался посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск двумя днями раньше).