Честно говоря, главным качеством Крюгера, за которое я его ценил, была преданность. Он был животным — но, как все животные, помнил сделанное ему добро. Пожалуй, именно это качество принципиально отличает животных от людей.

На следующий день после экзекуции ко мне пришел приказ: Бах приказал мне и моим людям передислоцироваться в бывшее имение Пусловских близ Коссова.

Я вначале подумал, что в послании содержится какая-то ошибка: ведь мы и находимся в бывшем имении Пусловских, в пригороде Слонима Альбертине. Однако я немедленно приказал готовиться к выступлению и через два часа мои люди на грузовиках покидали Слоним. Я ехал с Махером на своем броневичке с неизменным Максом за рулем.

На выезде из Слонима я увидел стоящую на обочине легковую машину. Возле нее четко вырисовывались силуэты нескольких человек: в одном из них я узнал Гилле. Поравнявшись с ним, я приказал Максу остановиться.

— Вы приехали проводить меня, гауптштурмфюрер? — небрежно осведомился я, обменявшись с Гилле приветствиями.

— Нет, оберштурмбаннфюрер, — ответил Гилле. — Я хотел лишь выразить вам признательность за активное содействие в выполнении ответственного задания зондерко-манды «Минск» и отметить образцовое исполнение своего долга приданными мне служащими вашего подразделения.

— Разумеется, я отмечу указанных солдат в приказе, — ответил я и, решив прервать бессмысленный обмен любезностями, осведомился: — Что-нибудь еще?

— Лишь один момент, оберштурмбаннфюрер, — улыбнулся Гилле. — Мне бы не хотелось, чтобы вчерашний досадный инцидент… э-э… имел какое-нибудь развитие. Я полагаю, что вчерашний досадный инцидент должен рассматриваться всего лишь, как… э-э… ну, как всего лишь случайный эксцесс.

— Господин гауптштурмфюрер, — сухо отозвался я. — Должен заметить, что вчерашний, — как вы изволили выразиться, — «досадный инцидент» мог бы рассматриваться в качестве эксцесса в том случае, если бы в нем участвовали исключительно унтерменши из латышской или украинской вспомогательной полиции. В таком случае все можно было бы списать на свойственное недоразвитым народам дикарское проявление ненависти к евреям. Но в данном случае именно вы, офицер СС, отдавали совершенно недвусмысленные приказы, позорящие честь офицера СС. И я не могу оставить без внимания этот позорный инцидент по двум причинам: во-первых, как офицер СС, верный своему долгу перед фюрером, Отечеством и товарищами, верный рейхсфюреру и присяге; во-вторых, как командир подразделения, солдат которого вы вынудили участвовать в недостойных их высокого звания членов СС действиях. Я требую от своих подчиненных беспрекословного и безукоризненного выполнения долга — и потому не могу оставить без внимания то,

что идет вразрез с безукоризненным выполнением долга. Вам понятно?

— Разумеется, господин оберштурмбаннфюрер, — с мрачной усмешкой отозвался Гилле. — Я весьма признателен вам за предельно ясное разъяснение вашей позиции. Хайль Гитлер!

— Хайль!

Вот так я заработал еще одного лютого врага. Впрочем, нет… как минимум, двоих: ведь начальнику СД и полиции безопасности Вайсрутении СС-оберштурмбаннфюреру Штрауху наверняка не понравится информация о том, что планомерное «решение еврейского вопроса» в Вайсрутении больше напоминает кровавые оргии маньяков.

Ну и наплевать! Мне хватает одного психопата Крюгера. Но позволить превратить в подобные создания еще кого-нибудь из моих подчиненных я не позволю никому!

Кстати, пора бы уже брать объект под охрану. А для этого надо собрать весь батальон. Где там этот чертов новый начальник штаба? Как его… Вахман, кажется… Точно, Вах-ман! И почему мне кажется, что я уже где-то с ним встречался?

Глава 11

Вильгельм Вахман (штрихи к портрету)

К разочарованию Вахмана, его карьера в СД не задалась. Нет, работа как раз отвечала складу характера Вахмана, а его профессиональный опыт полицейского поднимал его над остальными сотрудниками, — пусть и имеющими высшее юридическое образование, — но не обладающими профессиональными навыками полицейской работы. В плане профессионализма Вахман вписался в СД идеально. Про-

187

блема была в том, что сама СД не смогла занять место той всемогущей и всепроникающей полицейской организации, которая и должна была стать становым хребтом полицейского государства под названием Третий рейх.

СД считалась, — всего лишь, — внутрипартийной контрразведкой, наблюдающей за членами партии, включая партийных функционеров, и последним, естественно, это не могло понравиться. С другой стороны, по мере укрепления гестапо, последняя стремилась вытеснить СД из всех сфер деятельности, которые могли бы быть отнесены к компетенции государственной тайной полиции. Для Вахмана подобное положение вещей означало, что его карьера не могла быть столь стремительной и успешной, как он рассчитывал.

Однако опора СД на широкую сеть добровольных и бес-корысных информаторов, — в большинстве своем искренне веривших в то, что их донесения о состоянии дел в партии и государстве помогут не борьбе за власть между политиканами, а более эффективной организации работы партийных и государственных структур на благо интересов народа и рейха, — такая опора давала ту силу внутрипартийной контрразведки, которая и заставляла всех в рейхе считаться с СД. В конце концов, с 1933 года лишь члены НСДАП могли рассчитывать на карьерный рост, а контроль за членами СД являлся ее несомненной прерогативой.

Сотрудники СД делились на три категории: штатные работники — члены СС и НСДАП, официально состоявшие в аппарате СД; так называемые почетные сотрудники СД — официальные представители СД при различных учреждениях и организациях; «негласные сотрудники» — люди, неофициально сотрудничавшие с СД.

Именно две последние категории поставляли в СД поток информации, который являлся настоящим Клон-

дайком для вдумчивого аналитика. На основании этой информации составлялись отчеты о положении в рейхе, настроениях среди различных категорий населения и тому подобное. Такая информация, в отличие от доносов в гестапо, не преследовала цели «разоблачения скрытых врагов фюрера» или компрометации конкретных лиц, — потому была достаточно точна и объективна, давая всестороннюю картину.

Именно из этой информации Вахман вылавливал частички мозаики, складывавшейся в четкие портреты попавших в зону внимания людей.

Весной 1934 года Вахмана внезапно вызвали на доклад к главе СД и гестапо СС-бригадефюреру Рейнхарду Гейдри-ху. Внезапному вызову к Гейдриху обрадовался бы только идиот. Вахман не был идиотом. Он обеспокоился, но при этом ощутил волнение воодушевления: похоже, его карьера выходит на новый уровень.

— Я читал ваши доклады, — сказал Гейдрих. — Некоторые похожи на захватывающий детектив, но при этом достаточно информативны. Кроме того, ваше начальство отмечает, что вы работаете не только тщательно, но и быстро. Вот вам список лиц, которых надо отработать на предмет подозрительных связей и действий. Даю вам три месяца. Приступайте!

Итогом деятельности Вахмана стала тонкая папка, где каждый листок содержал сжатую информацию о фигуранте из списка с подробным перечислением его вызывающих подозрение действий и связей. По сути, на основании этих сведений каждого из фигурантов гестапо смело могло брать в оперативную разработку.

— Отлично! — одобрил Гейдрих. — Эти люди давно подозревались в измене фюреру, и ваша папка послужит веским доводом в пользу…

Гейдрих прервался, встал из-за стола и подошел к окну. С минуту он созерцал городской пейзаж, затем повернулся к Вахману:

— Вы просили отпуск?

— Да, бригадефюрер. Мне пришлось очень напряжено работать последние три месяца, выполняя ваше задание: ведь текущую работу с меня никто не снимал.

— Я не могу вам сейчас дать отпуск, — решительно заявил Гейдрих. — И пока не могу сказать, когда именно смогу дать. Со дня на день я ожидаю важного решения фюрера. И когда фюрер примет это решение, мне понадобятся умелые, верные и решительные люди вроде вас!