Я подошел к Гилле. Тот поднял на меня глаза: они были абсолютно безумны.
— Пришли посмотреть, как работают ваши подчиненные, оберштурмбаннфюрер? — осклабился Гилле. — Гауптшар-фюрер Крюгер просто великолепен! Желаете коньяка?
— А почему вы не раздеваете евреев перед расстрелом? — спросил я, принимая бокал с коньяком. — Ведь есть инструкция Главного управления СС о том, как поступать с еврейским имуществом.
— У этих оборванцев за время беготни по лесам вся одежда пришла в негодность, — пояснил Гилле. — Кроме того, это не плановая экзекуция, а особая акция по поимке беглецов. Поэтому я могу не придерживаться отдельных пунктов инструкции. Но кое-кто сейчас разденется.
Гилле завел стоявший перед ним патефон и опустил звукосниматель на пластинку. Полилась волшебная музыка Штрауса, «Сказка венского леса».
— Вы любите Штрауса, оберштурмбаннфюрер?
— Предпочитаю Баха и Бетховена, — ответил я.
— А фюрер предпочитает Вагнера и Брукнера, — заметил Гилле и вдруг вытянул руку с сигарой по направлению к оврагу.
— Вот сейчас выполнят упомянутый вами пункт инструкции! Крюгер, давай!
Охранники под командованием Крюгера подогнали к краю оврага отобранных ими из толпы молодых евреек, и те принялись раздеваться и танцевать, подгоняемые пинками и окриками. Некоторые склонялись над рвом, протягивая руки к пытавшимся выбраться малышам, но охранники отгоняли их прикладами карабинов, а детей пинками сбрасывали обратно.
Я взглянул на Гилле: тот был абсолютно безумен. Он огромными глотками отхлебывал коньяк и дирижировал дымящейся сигарой. Похоже, он не просто был пьян, а находился под действием какого-то наркотика. Экзекуция превращалась в чудовищный шабаш.
Я снял звукосниматель с пластинки, стараясь не давать волю ярости.
— Послушайте, гауптштурмфюрер! — произнес я, с трудом сдерживая гнев и брезгливость. — Вам приказано расстрелять этих евреев, а не устраивать танцы голых евреек для собственного развлечения! Если вы немедленно не прекратите это безобразие, то я заберу своих людей и буду вынужден доложить обергруппенфюреру фон дем Баху обо всем увиденном. Вы понимаете, что в таком случае уже завтра мой рапорт окажется на столе у рейхсфюрера? А рейхсфюрер не одобряет подобных развлечений. Вам ясно? Включите мозги, черт вас дери!
Гилле взглянул на меня, и в его глазах появилась осмысленность.
— Эй, Крюгер! — крикнул я. — Немедленно вернитесь к пулемету и займитесь делом!
Крюгер повернулся ко мне, взглянул на притихшего Гилле, потом на меня.
— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер! — отозвался он и кинулся к пулемету.
Через несколько секунд прогремела пулеметная очередь. Свинцовая плеть сбросила женщин в овраг.
— Надо добить ублюдков, пока не расползлись, — виновато взглянул на меня Крюгер.
— Так действуйте, черт возьми! — приказал я.
— Господин Флюгель, вы обещали показать свою меткость! — крикнул Крюгер, направляясь к оврагу и. доставая из кобуры «люгер».
Тут я увидел Флюгеля. Он был бледный до зелени: видно было, что его только что вывернуло наизнанку и приступы тошноты его так и не покинули. Он буквально проковылял к оврагу, сжимая в трясущейся руке «вальтер».
— Ну, начнем! — дрожа от возбуждения, выкрикнул Крюгер. Он выстрелил и захохотал: — Прямо в яблочко! Вы видели? Голова взорвалась, словно гнилая тыква!
Флюгель пытался прицелиться, но в дрожащей руке пистолет ходил ходуном.
— Ну что же вы, господин меткий стрелок? — с издевкой осведомился Крюгер, вставляя новую обойму в пистолет. — Мне пришлось всех взять на себя.
— Гилле! Вы меня слышите? — жестко, не терпящим возражений голосом, осведомился я. Гилле вздрогнул словно от удара и ответил, запинаясь:
— Да, господин оберштурмбаннфюрер! Я надеюсь, что…
— Быстрее заканчивайте! — тем же тоном продолжил я. — Мои люди не должны торчать здесь до темноты. Сколько осталось?
— Человек сто пятьдесят, не больше, — оценил Гилле.
— Вам не приходило в голову, что пока вы развлекаетесь плясками голых евреек, легко раненные могут выбраться по
дну оврага? Вы ведь не удосужились по ходу оврага выставить оцепление, не так ли? — ядовито осведомился я.
— Да, пожалуй… Сейчас исправим! — засуетился Гилле.
— Оставьте! Я сам этим займусь, поскольку оцепление поручено моим людям, — с презрением остановил я его. — Унтерштурмфюрер Флюгель, за мной! Организуете охрану того конца оврага!
— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, — облегченно выдохнул Флюгель и затрусил за мной.
Мы прошли полосу кустарника и остановились на следующей вырубке.
— Ну, как, пришли в себя? — поинтересовался я, закуривая сигару, которую прихватил со столика Флюгеля.
— Да, господин оберштурмбаннфюрер! — ответил Флюгель. Я хотел протянуть ему фляжку с коньяком, которую постоянно носил с собой, но не стал этого делать: все равно его измученный стрессом желудок сейчас не принял бы с себя ни капли. Кроме того, от Флюгеля ощутимо попахивало блевотиной и мне совсем не хотелось пить коньяк после него.
Я сделал глоток из фляги, вдохнул ароматный дым сигары и с иронией осведомился:
— Надо полагать, ни в школе СС, ни тем более в Гитлер-югенде вам о таком не рассказывали?
— Нет, — промямлил Флюгель.
— А ведь вас учили быть готовым ко всему и встречать любую трудность с арийским спокойствием и нордической выдержкой. Ну и где ваша нордическая выдержка? Вас научили отлично стрелять, но вы не подозревали, что в каждом человеке примерно пять литров крови, и когда столкнулись с этим фактом в реальности, то оказались в шоке. Вы не знали, что кровь имеет запах и что от этого запаха вас тошнит. Вы горячо соглашались с тем, что евреям не место в Европе, но не задумывались над тем, что история делается кровью и
178
сталью. Вы слышали об этом, но не задумывались. Ведь это слова, не так ли? Всего лишь красиво звучащие слова — и не более того. А сегодня вы увидели, что они в реальности означают. А вы слышали о реках крови? Ведь тоже крылатые слова еще со времен римлян. Слышали?
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, — кивнул Флюгель.
— Посмотрите в овраг и вы воочию убедитесь, что это означает, — приказал я.
Флюгель посмотрел на дно оврага. Экзекуция подходила к концу: похоже, Гилле расстрелял уже все четыре сотни евреев. Пулеметные очереди прекратились, слышались частые одиночные выстрелы и взрывы гранат. Ручей теперь стал красным, наполнившись потоками крови. Флюгель снова позеленел, упал на колени: его снова выворачивало наизнанку.
Я молча курил и смотрел на изгиб оврага возле полосы кустарника. Что это? Показалось? Нет!
— Флюгель, кончайте блевать и молчите: у вас есть шанс себя реабилитировать. Не вставайте: встаньте на колено, достаньте пистолет и смотрите туда!
Я показал на изгиб оврага, откуда показалась странная пара: седой старик нес на руках стонущего мальчика лет десяти. У мальчика была перебита рука: повязка из рукава рубашки насквозь пропиталась кровью. Он негромко стонал и плакал, а старик, тихо бормоча, успокаивал его. Они подошли к нам совсем близко, прежде чем старик заметил нас. Он не попытался бежать: остановился и поднял голову, глядя на нас с Флюгелем.
Я увидел, что он вовсе не старик, несмотря на совершенно седые волосы и бороду: глаза были молодые, синие и упрямые. В них не было страха. Он просто молча стоял и смотрел в упор на нас, прижимая мальчика к груди.
179
— Убейте его, Флюгель! — приказал я.
Флюгель вздрогнул и поднял руку с пистолетом. Рука затряслась, и Флюгель безвольно опустил ее.
— Я не могу, не могу, — прошептал он.
— Встать! — приказал я. — Идемте!
Мы углубились в лес и прошли метров пятьдесят, прежде чем Флюгель спросил:
— Куда мы идем, господин оберштурмбаннфюрер?
— Туда, где ты сможешь поплакать, — жестко ответил я. — Ведь ты собирался разрыдаться на глазах у еврея. А это еще больший позор, чем невыполнение приказа.