- Ты не имеешь права… - Он попытался встать, но тут же снова упал обратно в кресло.

- Ты выпил слишком много, Стенли. Чувства меры никогда не было в списке твоих качеств.

Его глаза пылали гневом, но Максу было плевать. В первый раз в жизни он почувствовал, что ему становится легче. Легче потому, что он отпускает свой страх. Потому, что позволяет своей боли вырваться наружу. Столько лет он мечтал избавиться от этого душащего чувства страха, которое не давало ему покоя даже по ночам, столько лет хотел просто взять и высказать этому человеку всё напрямую, сказать всё начистоту. Он мечтал встретиться с ним лицом к лицу, посмотреть ему в глаза, и если он попытался бы поднять на него свою тяжелую руку, Макс, наконец-то, сумел бы просто защититься. И вот ему представился этот шанс, спустя столько лет, он может осуществить свою мечту, а его отчим сидит перед ним настолько пьяный, что у него нет сил даже для того, чтобы просто подняться на ноги.

Стенли накрыл приступ сильнейшего кашля, и Макс невольно поёжился, думая о том, что жизнь сделала с этим человеком, или что он сделал со своей жизнью. Свистящие хрипы в его горле только подтверждали то, что организм уже просто не справляется с таким количеством никотина и алкоголя. А ведь совсем недавно он бросал, совсем недавно…

- Я жалок, да? – Он усмехнулся и снова приложился к бутылке. – Скажи мне, ведь ты думаешь, что я полное ничтожество, не так ли? Я уже не могу контролировать тебя, теперь я для тебя никто, - он пожал плечами, - пустое место. Да, ты во многом не такой, как я: ты можешь прожить без бутылки и ты не любил женщину, которая сходила с ума по-другому. – Затем его губы расползлись в ухмылке, открывая пожелтевшие от спиртного и табака зубы. – Да, и я мог совершать ошибки, пусть и не признаюсь в этом должным образом. Да, ты другой, более мягкий. Но я вижу в твоих глазах такие же огоньки ярости, как и у меня, и знаю, что они могут перерасти в нечто настолько свирепое, что ты даже представить себе этого не сможешь.

- Я никогда не направлю эту ярость на тех, кого люблю, - Макс стиснул зубы, - и в этом наше с тобой различие.

Стенли кивнул.

- Возможно. И я рад этому.

При этих словах Макс совершенно потерял дар речи. Он думал, что его лже-отец снова заведет свою старую шарманку: будет кричать на него, что есть мочи, бить бутылки, говорить то, что обычно очень больно ранит, но вместо этого, он просто с ним согласился. Он был рад, что Макс не был на него похож, что он был другим. Что это? Эгоизм? Самолюбие? Сарказм? Или что-то иное?

- Хочешь быть единственным в своем роде? – Макс нашел в себе силы криво усмехнуться.

- Поверь мне, - голос Стенли обрел непонятно откуда взявшуюся твердость, - я точно не единственная мразь на свете, которая причиняла боль своей семье. Но, возможно, я вхожу в ту небольшую численность людей, которые об этом жалеют.

- Ты… - Макс печально усмехнулся.

- Я знаю, что ты мне не веришь, Макс, - Стенли поднял свои глаза, и Макс поймал их темноту и пронзительность. И как раньше он даже и не догадывался, что он не его сын? – И ты имеешь на это полное право. То, как я к тебе относился, заслуживает самого ужасного наказания на свете, а то, как это сказывалось на Пэгги и Дженнифер…

- Мы справились с этим.

Стенли долго смотрел ему в глаза, а потом лишь кивнул.

- Иначе и быть не могло.

Макс помолчал, ожидая, пока Стенли продолжит, но он лишь направил свой взгляд в сторону, а Макс ощутил, как что-то зашевелилось у него внутри.

- Разве ты не мог быть другим? – Стенли повернулся к нему, и Макс сглотнул, говоря то, чего не собирался произносить. – Разве тебе никогда не хотелось просто меня обнять? Просто быть тем отцом, в котором я так нуждался? Неужели это было так трудно? Так… невыносимо тяжело…

Неожиданно для Макса, Стенли медленно поднялся с кресла и поковылял в его сторону. Он хотел было отступить назад, но что-то словно пригвоздило его ноги к полу. Макс смотрел, как к нему приближался человек, близости которого он не выносил столько лет, и ощутил не комок, который должен был подкатить к горлу и не пальцы, сжавшиеся в кулаки, а боль в груди. Боль от того, что этот человек никогда не любил его так, как должен был бы любить. Так, что бы не раздумывая отдать за него свою жизнь.

- Хотелось, - он остановился рядом с ним, и их взгляды снова встретились. – Я всегда хотел иметь такого сына, как ты.

- Тогда почему…

- Я не знаю, Макс, просто ты напоминал мне того, кого я так сильно ненавидел, - его голос стал хриплым и он закашлялся. И не слабо, если учесть тот факт, что он практически согнулся пополам.

- Ты болеешь. Ты принимаешь лекарства?

- Нет, со мной всё нормально, но спасибо за заботу.

- Это не забота, не тешь себя ложными фантазиями.

Он поднял на Макса свои темные, наполненные болью глаза.

- Тогда что это?

Макс сам не знал, какого черта это вообще было. Но отчего-то он спросил его про эти долбанные лекарства.

- Просто, видимо, во мне есть что-то человечное.

Стенли кивнул.

- Я всегда знал, что именно таким ты и будешь.

- Хватит игр, Стенли, я уже давно не тот наивный пацан, который внимал каждое твоё слово.

Стенли снова обуял страшный кашель, страшный без преувеличений, а когда приступ прекратился, он тяжело вздохнул.

- Я горжусь тем, что ты именно такой, Макс. У тебя есть все основания мне не верить, но я горд, что ты носишь мою фамилию, я горд, что видел, как ты рос. Да, я делал непростительные вещи, да, я ошибался так, как ошибаются только однажды, и за это я уже поплатился. Поверь, Бог наказал меня достаточно.

- Чем же? Той жизнью, которую ты сам себе избрал, занимаясь собутыльничеством?

- Женщиной, которая никогда меня не любила. – Все язвительные слова, которые Макс хотел сказать в его адрес, тут же испарились, как клубок белого дыма. Он увидел такую боль в глазах своего отчима, что ощутил, как у него сжалось сердце.

Черт бы подрал эти мышцы, сжимаются и разжимаются, когда им вздумается.

Стенли подошел ещё ближе, так, что расстояние между ними стало ещё меньше длины вытянутой руки, а затем его губы еле заметно растянулись в… улыбке?

- Я уже все это говорил твоей матери, я просил у неё прощения, и она простила меня. Простила за то, что я причинил ей такую боль, за то, что причинял боль детям, которых она любила больше жизни, и за которых ежесекундно готова была её отдать. – Стенли сглотнул, предотвращая очередной приступ, а затем продолжил. - Теперь я хочу попросить его у тебя.

Сказать, что Макс потерял способность дышать – это ничего не сказать. Его будто бы накрыло холодной, всепоглощающей волной, которая забрала у него возможность говорить и трезво соображать, не забывая давить на область в зоне сердца. Человек, от которого никогда нельзя было дождаться ни одного хорошего слова, неожиданно решил попросить прощения?