В глазах его матери было столько уверенности, боли и мольбы одновременно, что у Макса непроизвольно защемило в груди. Мать всегда будет защищать своё дитя, эта истина стара, как мир. Но и дети, если они любят ту, которая подарила им жизнь, никогда, и ни за что не оставят её в одиночестве. Никогда не станут смотреть на то, как их родитель с усилием пытается не показывать свою боль. Они просто что-то предпримут.

Он ещё очень долго смотрел ей в глаза, понимая, что она права каждым своим словом, и что он определенно не имеет никакого права сидеть сложа руки. Он должен бороться, и он будет бороться, но для начала, он сделает то, что должен был сделать уже очень давно: посмотрит в глаза своему прошлому.

***

Макс кидал взгляды на старые облезлые стены, и захламленную дыру, в которую попал по собственной воле: на полу были разбросаны бутылки, всюду горы немытой посуды и наполовину испорченной еды. Пахло здесь, мягко говоря, отвратно, а отдушина стояла такая, будто бы помещение не проветривали несколько недель. Запах алкоголя и перегара стоял нерушимой стеной, что снова перенесло Макса в прошлое, которое он всеми силами так отчаянно пытался забыть. Он ненавидел беспорядок, терпеть не мог этот мерзкий запах дешевого пойла, он чувствовал, как в нём закипает злость и с усилием сжал пальцы в кулаки, чтобы не дай Бог не сорваться и не натворить непоправимых дел, за которые потом ему придется отвечать не только своей головой.

Он оглядел высокий потолок и большую деревянную лестницу, и подумал о том, что когда-то, этот дом был его частью, неотъемлемой, родной частью. Теперь, вряд ли, можно было бы узнать что-то знакомое в нем, кроме разве что цвета стен и деревянного пола. Подумать только, как многое изменилось за это время. Даже дом, который, казалось бы, до сих пор хранил воспоминания о прошлом, уже не был тем домом, который он помнил. Он сделал шаг и под его ногами скрипнули ветхие дощечки. Стенли так и не сделал здесь ремонт, мольбы его матери совершенно ничего для него не значили. Никогда.

Макс поднял с пола ещё наполовину полную бутылку паленой водки и выкинул её в мусорное ведро. Макс не собирался прибираться в доме своего отчима, но и смотреть на то, как он засирает место, в котором он провел своё детство, был не намерен. По крайней мере, не этим дерьмовым спиртом. Он выкинул ещё пару бутылок, прекрасно понимая, что этот алкоголик-симулянт достанет их обратно, но так, они, хотя бы не мозолили ему глаза.

- Какого хрена ты здесь забыл?

Макс напрягся под знакомым голосом, который был готов вот-вот вернуть того маленького испуганного мальчика, от которого он бежал так долго и так далеко. Того мальчика, который не мог постоять за себя и за свою семью, но который уже не надеялся на то, что его отец хоть когда-то станет прежним.

А был ли он вообще хоть когда-нибудь другим? Знал ли Макс его так, как думал? Или это была просто надуманная иллюзия? Может быть, этот человек всю жизнь внушал людям страх и пил так, словно от этого зависела его жизнь. Может быть, он даже никогда и не был тем «прежним», о котором так давно ещё грезил маленький ребенок. Он просто ненавидел его, внушая маленькому Максу страх перед собственным отцом, которым он никогда для него не являлся. И теперь Макс хотя бы отчетливо понимал, что именно это и было истинной причиной того, почему он так к нему относился. Это никогда не изменится, он знал это, как дважды два.

Но кое-что всё же изменилось. Сам Макс. Он уже не был тем напуганным двенадцатилетним мальчишкой, и теперь у него появились силы на то, чтобы противостоять своему страху и не позволять своим прошлым демонам управлять своей жизнью. Он должен был сделать то, что обязан был сделать давным-давно. Макс заставил себя успокоиться и повернуться, чтобы встретиться лицом к лицу с тем, кого так сильно ненавидел.

Стенли стоял в белой рубашке, которая была наполовину расстегнута и черных брюках: странно дорогих и на удивление чистых.

- Когда мамы нет рядом, ты не такой уж и вежливый.

Стенли усмехнулся, и тут Макс заметил в его руках бутылку, которую он сжимал так, как будто это была его баночка с кислородом, без которой он просто задохнется. По сути, так оно и было. Стенли был неизлечимым алкоголиком, и ему уже на вряд ли помогут даже самые специализированные врачи. На долю секунды Макс даже почувствовал, как у него просыпается жалость. А жалость – самое ужасное чувство, которое только может испытывать один человек к другому. Лучше бы он ненавидел его так сильно, чтобы больше ничего не чувствовать.

- Когда её нет рядом, я и вовсе вздыхаю с облегчением, - он сделал глоток из бутылки, после чего небрежно плюхнулся в кресло.

- Тогда какого черта ты так носишься за ней? – Слова давались ему с большим трудом, потому что говорить со Стенли было последним, чем он хотел бы заниматься в данную секунду.

Его отчим пожал плечами.

- Не знаю, может, я ещё что-то к ней чувствую.

- Ты перестал что-либо к ней чувствовать почти сразу же, как она за тебя вышла. А когда она родила меня, ты и вовсе её возненавидел.

Стенли ухмыльнулся и снова сделал глоток.

- Интересно, эта проницательность у тебя от меня?

- У меня ничего нет от тебя, - Макс сказал это так резко и быстро, что Стенли лишь криво улыбнулся, очевидно, не поверив, что он сам в этом и убежден.

- Ты ведь не веришь в это, так? – Макс молчал, и его челюсти с каждой секундой сжимались всё сильнее. – Ты похож на меня, и знаешь это не хуже меня.

- Ты не мой отец, и я просто не могу быть похожим на тебя.

Глаза Стенли расширились всего на какую-то долю секунды, а затем на его лице появился мерзкий оскал.

- Я догадывался, что твоя мать не сможет слишком долго скрывать от тебя правду и, в конце концов, обо всем тебе расскажет. Но Макс, ты же не будешь отрицать, что тот, кто воспитывает тоже имеет своё влияние.

- Да, я не стану это отрицать, - когда Макс сказал это, Стенли довольно улыбнулся, но его улыбка тут же сползла, когда тот продолжил. - Но твое влияние прошло, давно прошло, и поверь мне, от него ничего не осталось.

- Ты просто ещё не осознаешь, насколько сильно ты от меня не отличаешься.

- Я отличаюсь от тебя уже тем, что меня тошнит от одного вида этого дешевого пойла, которое ты предпочитаешь, не говоря уже о его запахе и вкусе. – На лице Стенли заплясали искорки злости, но Макс наплевал на них и продолжил. – Я никогда на свете не позволю себе поднять руку на любимую женщину, и в особенности, на детей. Пусть даже не на своих собственных, мне все равно, понимаешь? А тебе нет. Ты бесишься, потому что моя мать всю жизнь любила не тебя, а с тобой осталась лишь потому, что боялась ошибиться и не дать мне ту жизнь, которую она хотела мне дать. Тебя раздражает, что я был прямым доказательством того, что у неё был кто-то до тебя, кто-то, кого она так и не смогла забыть. И каждый день, смотря на меня, ты видел его, видел её глаза, которыми она на меня смотрела и улыбку, которую дарила, и ты ненавидел меня, потому что я был олицетворением его.