Много лет жили рядом два города — белый и черный. Белый по утрам шел открывать магазины, пересчитывал деньги в банках, отправлял в метрополию пароходы с бананами и связками кожи, валялся на пляже. Черный город искал по утрам, куда приложить руки. Руки даны для работы. Но белый город не думал об этих руках. В городе со стотысячным населением нет ни одного предприятия, ни одной фабрики, ни одного завода. Город не производит даже мороженого, которое ввозят из соседнего государства.

Два города не могли жить в мире. Но что могут сделать даже хорошо заточенные стрелы против пушек белого города? Черный город терпел и копил ненависть. Много мешков холодной воды поднял верблюд из колодца черного города, много детей умерло от болезней, пока поднялись на дыбы леопарды на государственном гербе и флаги с белой звездою сменили итальянские флаги над крышами белого города.

Сомалиец свободен. Выстроен из красного кирпича дом парламента. Выходит своя газета. В белых домах — темнокожие министры и работники департаментов. На улицах почти каждый день увидишь разукрашенные автомобили политических партий. Молодые ребята с энтузиазмом выкрикивают в микрофон лозунги, приглашают на митинг.

Сомалиец любит поговорить и послушать.

Религия в Сомали мусульманская, но женщины тоже на митинге и даже не прочь пройти на трибуну. Обсуждаются пункты будущей конституции, спорят о путях, которые выбирает страна.

Очень нелегко выбирать эти пути. Колониальные флаги спущены. Но присмотритесь хорошенько, и вы увидите — колонизатор не выпустил из рук самого главного. Ему по-прежнему принадлежат лучшие плодородные земли по рекам. Значит, это его бананами (основным продуктом страны) грузятся пароходы на рейде.

Значит, к нему в кошелек, а не в бюджет государству, идут доходы. Из каждого магазина, из каждой дорожной лавочки выглядывает лицо итальянца. Это мелкие предприниматели, бежавшие, вероятно, от нужды из Италии, но даже мелкая прибыль идет в карман все-таки белому человеку. Однако вставшие на дыбы леопарды на государственном гербе напоминают, кому должны принадлежать земля и все, что может на ней уродиться, поэтому белый хозяин наскоро перестраивается, к вывеске он^не прочь приписать слова: «Сомали» и «республика», он вынужден допустить черного к столу, где делятся пироги прибылей. Но черному достаются пока лишь крошки от пирога.

В ста километрах от Могадишо есть сахарный завод — единственное в стране предприятие. Мы поехали туда, чтобы взглянуть, как делается из тростника желтоватый сахар, который с гордостью подавали на стол сомалийцы: «Наш!» Заодно хотелось взглянуть, как «делят пирог». Живший с нами в отеле итальянец сказал, что «черным на заводе выданы акции… Хозяйствуют вместе, как равные».

Главный администратор местечка Вилла де Аабруци встретил нас очень приветливо:

— Сахар интересует?.. Сейчас…

Он очень долго крутил телефонную ручку, потом смущенно стал объяснять:

— Не пускают… Итальянцы. Сами понимаете.

— Но ведь там и…

— Да, да. Но семьдесят процентов акций у одного итальянца. Остальные делят между собой два десятка других акционеров. Из них только двое, кажется, сомалийцы… Сами понимаете.

Мы не увидели, как «делят пирог», но и без этого ясно, что кому достается. С таким дележом леопарды на государственном гербе вынуждены пока мириться. Но рабочие-сомалийцы уже не мирятся. На заводе недавно закончилась забастовка. Леопарды свое возьмут. Это понимает недавний колонизатор. Он убирает с рыльца пушок или переносит капиталец в другое, более надежное место. На чемоданы в Могадишо хороший спрос. Но «метрополия», видно, не медом встречает своих сыновей. Кое-кто, поругивая Рим, возвращается, чтобы опять стоять у прилавка или другое «дело» начать. С одним из таких итальянцев мы познакомились.

* * *

Итальянцы плохо вели хозяйство в бывшей колонии. В земле разведана одна лишь вода минеральная. Сейчас Сомали продает миру только бананы, мясо и бычьи кожи. Ввозить же приходится все: машины, одежду, консервы. Концы с концами в национальном бюджете не сходятся. Нужны деньги.

Нетронутое богатство страны — природа. Первобытные стада антилоп, слоны и жирафы, дикие кабаны, буйволы, носороги.

Белый охотник тут не ходил. Зверь не напуган ни выстрелом, ни назойливым взглядом. Охотники-сомалийцы с копьем и стрелами не приносили большого урона. Антилопы пасутся вместе с коровами, и очень нередко в газете можно увидеть заметку: «Вчера крокодил унес женщину, полоскавшую белье на реке»…

Правительство решило привлечь в страну охотников и туристов. Мы с корреспондентом «Огонька» Генрихом Боровиком приехали по специальному приглашению помочь сделать рекламную книжку туризма.

…На крыше гостиницы «Леопард» мы ждем охотника — хозяина сафари, человека, который покажет нам «настоящую Африку».

Итальянец задерживается… Наконец в дверях появляется загорелый, лет тридцати с небольшим человек в полинявшей на солнце рубашке, грубых ботинках и коротких, выше колен штанах. На левой ноге шесть или семь едва заживших рубцов.

— ?

— Неточный выстрел в последней охоте. Пришлось со львом врукопашную. Пустяки. Главное — хладнокровие… Меня зовут Джульяно Белла Делиско. Хотите — просто Джульяно.

Знакомимся. У охотника — высшее образование. Работал судьей, потом комиссаром в этих районах. Меняются времена. Пришлось уступить место. Ездил в Рим, но снова вернулся. Купил старый «Лендровер». И вот уже несколько лет фамилия Белла Делиско украшает рекламный проспект: «Единственный в Сомали профессиональный охотник поможет вам выследить…»

Так выглядит буш — сухая земля, деревья-зонтики, колючий кустарник, цепочка верблюдов…

Далее перечисляются десятки животных. Рядом с названием — стоимость выстрела. За слона республике надо платить тысячу сомало (сто сорок наших рублей), столько же за носорога, пятьсот сомало за льва…

Новая профессия молодого судьи беспокойна. Она требует мужества и разных способностей. Надо быть следопытом, шофером, хорошим собеседником, поваром и отличным стрелком. Надо выследить зверя и дать клиенту выстрелить первому. Охотники разные — иной струсит, иной промахнется, а раненный зверь беспощаден. Развязка зависит от хладнокровия и метких выстрелов хозяина сафари. Остаются рубцы на теле, но что поделаешь…

— Советские, значит… — Джульяно поправляет на руке браслет из толстых, как проволока, слоновьих волос. — Священный амулет. Без него не стреляю… Первый раз такие клиенты.

Возил американцев, бельгийцев… Скажите, а ваши за границей бывают, у нас, например, в Италии?

Явный намек на «занавес». Мы улыбаемся. Рассказываем, сколько у нас бывает туристов, сколько наших ездит по свету.

— Ну что ж, будем охотиться. На моем счету тридцать четыре слона, тринадцать львов. Этот тринадцатым был, — Джульяно улыбается и кивает на ногу…

* * *

Три дня хлопот. Наши друзья-сомалийцы из департамента туризма собирают снаряжение для необычного фотографического сафари. Палатки, москитные сетки, десяток керосиновых фонарей, полтораста бутылок воды, ружья, патроны, ножи, ящики с сухарями, консервами, фруктовым соком. В маленькой мастерской у нас сняли мерку, чтобы за ночь сшить куртки, короткие штаны, подобрать легкую обувь…

Наконец все готово. Едем в «настоящую Африку»!

Дорога

Поцарапанный и облезлый «Лендровер» с самодельною крышей напомнил машину Козлевича, которая, как известно, была похожа на антилопу гну. Антилопа водится в Африке. Увидеть ее не пришлось, но английское имя машины вполне оправдало себя («Лендровер» — землепроходец). Две тысячи километров ехали Африкой. Джульяно проделал в крыше просторный люк. Ехали стоя или мигом забирались на крышу, прицеливаясь на ходу к мелькавшим по сторонам деревьям, «расстреливая» из фоторужей птиц, семейства кабанов, пугливых и любопытных газелей.