Боги не пожалели красок и камней для залива. Синяя вода, синий туман, темные скалы, розовый восход… Ни звука. Только наш катер стучит: тук-тук-тук… От одной потонувшей скалы к другой несутся непривычные для этих мест звуки. Притихли боги за скалами, ждут: что же мы скажем? А у нас нет слов. Мы стоим на палубе и молчим. Только сердце с мотором вместе: тук-тук… Как же хороша ты, земля!..
Залив Ха Лонг так красив, что не с чем сравнить его. Часа три мы плыли по синей воде. Казалось, нет в мире ничего, кроме тишины, кроме несчетных утонувших наполовину скал и голубого тумана. И вдруг парус. Красный, похожий на крылья бабочки, совсем ненужный в безветрии парус. Вблизи он не так уж красив — грубая в заплатах ткань, крашенная кореньями, может, десять, а может, и пятьдесят лет назад.
Узнав, что мы из России, рыбак заулыбался, зашевелил веслами. Две лодки сошлись бортами, и мы очутились в гостях у радушной семьи.
Дынь Нги ловит рыбу, ловит креветок и крабов, ловит все, что годится в пищу, все, что можно продать на прибрежном базаре.
Дынь Нги воевал, жил в джунглях, но прогнали французов — рыбак вернулся в родной залив, на эту вот лодку.
На этой лодке родился Дынь Нги. На этой лодке умер его отец. На эту лодку привел он жену. На лодке и стол, и постель. Вся жизнь вьетнамского рыбака на лодке под красным, съеденным соленой водой парусом.
Мы долго говорили… О домике на воде, о трудностях рыбацкой жизни стоит рассказать особо. Но я не могу не сказать о том, что более всего взволновало в это хорошее утро на самом краю земли.
Перед прощанием я спросил рыбака: велика ли семья у него? Сколько людей на лодке?
— Четверо, — сказал Дынь Нги. — Жена, я, маленький Тын…
Нет, я и сейчас не могу без волнения вспомнить конец этой фразы… Рыбак отдернул циновку, кивнул в глубь навеса:
— …И ОН четвертый…
В углу на бамбуковой стенке, в старой коричневой рамке висел портрет.
— Ленин?!
— Ленинь! Ленинь! — радостно закивал Дынь Нги…
Долго еще стояли лодки, сцепившись бортами. Мы снова сели на циновку, пили чай и говорили. О Москве, о новой жизни Вьетнама, о рыбацком кооперативе, о старом парусе, который пора менять, о ценах на рыбу, о многом другом.
Сердечный был разговор. И мы понимали, отчего так близки и понятны стали друг другу. ОН был с нами. ОН участвовал в разговоре…
Всходило солнце. Еще больше синела вода. Я попросил Дынь Нги сфотографировать лодку. Он опустил парус, сказал, что в тихую погоду надо без паруса…
И вот на память остался снимок… Вот скалы, вот лодка, на которой живут Дынь Нги, его жена, маленький Тын и Ленин…
Самый большой подарок
В редакции есть музей. По давней традиции из дальних командировок привозят корреспонденты подарки газете.
В музее есть камень из Антарктиды, шахтерская лампочка, морские звезды, герб канадского университета, портреты героев… Со всей земли сувениры.
На прошлой неделе на полку под стекло мы положили тропический шлем, альбом с расписной лаковой крышкой, скульптуру льва из угля.
Есть и еще из Вьетнама подарок. Он очень дорог, потому что у подарка есть маленькая история.
…В провинции Винь-Фук мы были два дня.
Если бы принимать все приглашения в гости, делегация пробыла бы в провинции два года.
Искренне любят вьетнамцы советских людей. За все любят. За наш Октябрь, за то, что мы выстояли против врагов, за нашу бескорыстную помощь. Искреннее чувство вьетнамцев к «ленсо» (к советским) трудно передать словами. Надо видеть детей и взрослых и стариков, когда они останавливаются, улыбаются, дружески протягивают руку, снимают с куртки значок, чтобы приколоть на вашу рубашку…
Мы собрались уезжать из провинции, уже сели в машину, когда увидели шестерых ребятишек.
— К вам… — сказал переводчик.
— А мы сами можем сказать… — сказал вдруг старший. — Мы учим русский…
Все вместе мы сели на траву под пальмой. На сколько вопросов надо было ответить! Сколько выслушать и рассказать! Дошло дело до неизбежных во Вьетнаме подарков. На этот раз подарки были особые. Во-первых — песня.
У нас почему-то редко поют сейчас эту хорошую песню.
Ребятишки сказали, что вся их школа разучивала песню в подарок нам. Но что делать, если гости торопятся… Они вшестером за двадцать километров пришли, чтобы спеть эту песню…
Милые черноволосые ребятишки! Как хорошо, как старательно, как ладно и мелодично они пели. Пели на русском и на вьетнамском.
На прощание все шестеро сняли красные галстуки и повязали нам, а самый скромный и чуть застенчивый Нгуен Винь протянул бумажный пакет:
— Я мало, мало рисуй… Это Ленин. Мы подарить его вам потому, что много-много любим Ленин…
Маленький Винь очень волновался. От друзей его мы узнали, что портрет рисовал он нынешней ночью, что очень спешил, потому что боялся — уедем…
Вот и вся история подарка. История одного из самых дорогих экспонатов в нашем музее.
Мы решили напечатать портрет в газете — Ильич ведь очень похожим вышел. А если кто-нибудь найдет недостатки в рисунке, пусть вспомнит, что портрет рисовал мальчик, рисовал очень спешно, ночью, при керосиновой лампе…
Вот лодка, где живет Дынь Нги.
Ханой — Москва. 19 апреля 1960 г.
Вот какой у Леньки сосед…
Ленька любит играть в пинг-понг, собирает марки, построил линкор в заводском клубе.
Учится Ленька на три и четыре и мечтает стать моряком. Все это я узнал от самого Леньки, когда мы сидели во дворе и катали липкие шарики из свежих тополевых листьев.
— Так вы к дяде Ване? — сгорая от любопытства, Ленька просил подержать фотоаппарат и уже два раза бегал на третий этаж узнать, не пришел ли дядя Ваня…
Мы говорили об интересных людях. Ленька сказал, что «страшно любит читать про интересных людей».
— А дядя Ваня интересный?
— Обыкновенный…
Уже много лет Ленька Лысенко видит, как дядя Ваня возвращается с работы. Двери их квартир рядом. Ленька знает, какие у дяди Вани шершавые руки — он часто гладит Леньку по голове. У Леньки нет отца…
— Вы что ж, хотите написать про дядю Ваню? — Ленька с еще большим любопытством разглядывает мой блокнот: — Что можно написать про дядю Ваню?!
Да, дядя Ваня — обыкновенный человек. Он вместе со всеми играет в домино во дворе, вместе со всеми идет на работу. Он не любит рассказывать. Но если разговориться, если попросить дядю Ваню, он расскажет…
Дядя Ваня строил метро, станцию «Маяковская». Помнишь красивые стальные полосы?
Сначала дядя Ваня был проходчиком, потом устанавливал эти полосы. Потом новую станцию начал строить — «Новокузнецкую». И, может быть, еще бы десять станций построил, но 22 июня… Ты, Ленька, счастливый человек, ты не знаешь этого дня. Тебе, пожалуй, и не надо пока рассказывать всего, что было…
Дядя Ваня ушел из дому в первый день войны и вернулся после победы. Он шутник, дядя Ваня. Он говорит, что не мог не вернуться, что надо было метро достраивать. А сколько не вернулось…
Дядю Ваню и в полку шутником звали, потому что с первого дня он вел счет сапогам. Он сказал, что обязательно дойдет до Берлина, и на трудной дороге, чтобы ободрить друзей, он в шутку считал, сколько раз сменил сапоги. Говорит, что тридцать две пары сносил за войну.
Начал дорогу под Витебском, шел назад до Москвы, а потом пошел вперед и вперед: Смоленск, Минск, потом пошли польские города, потом немецкие, потом — Берлин.