Здесь имеются в виду детские труппы (в основном певческие), которые приобрели популярность и успешно конкурировали с взрослыми актерами. Розенкранц отвечает:

Чтобы совершить одиннадцатый подвиг — добыть золотые яблоки гесперид, — Геркулес воспользовался помощью титана Атланта, который держал на плечах небо. Геркулес избавил гиганта от его ноши, пока Атлант ходил за яблоками. Позже Атланта стали изображать держащим на плече не небо, а землю, поэтому, вполне естественно, представляли, что Геркулес избавил титана именно от этой ноши.

Реплику Розенкранца можно считать метафорой, показывающей, как легко дети справились со своей задачей.

Кроме того, на вывеске театра «Глобус», ставившего пьесы Шекспира во время написания «Гамлета», был изображен Геркулес с глобусом (именно поэтому театр и назывался «Глобус»), таким образом, фраза Розенкранца может быть завуалированным намеком на то, что даже театр «Глобус» бессилен перед новой модой.

Снова входит Полоний и сообщает, что актеры действительно прибыли. Гамлет, который казался вполне нормальным, когда речь шла о драме, тут же снова начинает играть роль сумасшедшего. Он затевает бессвязный разговор об актерах:

Квинт Росций был самым знаменитым римским комиком в I в. до н. э. У него не гнушался брать уроки красноречия сам Цицерон. Когда в 76 г. до н. э. против Росция затеяли судебный процесс, предъявив иск на огромную сумму, Цицерон защищал его и произнес на суде знаменитую речь. А Сулла, который был римским диктатором с 82 по 79 г. до н. э., даже возвел Росция в ранг, соответствующий приблизительно британскому рыцарю.

Полоний не обращает на Гамлета никакого внимания и взахлеб расхваливает приехавших артистов. По его мнению, они такие разносторонние мастера, что

Сенека писал высокопарные кровавые трагедии. В отличие от него Тит Макций Плавт (III в. до н. э.) считался в Риме мастером грубоватого фарса. Невольно приходит в голову, что здесь Шекспир слегка похвалил за разносторонность самого себя, потому что он писал пьесы как в стиле тяжелого Сенеки («Тит Андроник»), так и в стиле легковесного Плавта («Комедия ошибок»).

Гамлет отвечает ему насмешливо и цитирует строку из баллады, широко известной во времена Шекспира:

Здесь речь идет об Иеффае, командующем израильской армией («судье»). Во время битвы с аммонитянами он поклялся принести в жертву того, кто первым встретит его при возвращении домой. Полководец одержал победу, а когда вернулся, навстречу ему вышла дочь. Он сдержал клятву и позволил убить девушку на алтаре (Суд., 30: 40).

Это ужасная история; возможно, именно поэтому она была у всех на устах.

Похоже, Гамлет нещадно издевается над Полонием, который пожертвовал дочерью, тщетно пытаясь вывести Гамлета на чистую воду.

Когда Гамлет исполняет еще несколько строк и доходит до той, в которой сказано, что у Иеффая была любимая дочь, Полоний наконец понимает намек и говорит, что у него тоже есть любимая дочь. На что Гамлет мрачно отвечает:

Если предположить, что Гамлет подслушал план короля и Полония, то реплика обретает новый смысл. Принц намекает на то, что Полоний на самом деле вовсе не любит дочь, если готов использовать ее как простую пешку в игре против дорогого для Офелии человека.

Но у Гамлета возникает план. Идея, которая должна была прийти ему в голову, как только он услышал, что в Эльсинор прибыли актеры. Эти актеры ему хорошо знакомы; Гамлет — поклонник театра и знает, что когда-то они вполне подошли бы для его целей. Но это было давно. Сохранили ли они свое мастерство?

Он должен проверить их. Гамлет просит одного из актеров с чувством прочитать что-нибудь и даже предлагает нужный ему текст. Это отрывок из пьесы, в котором Эней рассказывает Дидоне о гибели Трои. Тема сама по себе трагическая, но Гамлет выбирает самый душераздирающий эпизод — смерть старого царя Приама. Гамлет сам цитирует первые строки, заканчивающиеся словами:

Имя Пирра, сына Ахилла, связано с самыми чудовищными жестокостями, творившимися при разграблении города.

Первый актер продолжает монолог и читает примерно тридцать строк, в которых описывается убийство Приама. Полоний с полным основанием перебивает:

Но Гамлет, охваченный нетерпением, заставляет его замолчать. Принца интересует не сам монолог, а качество его исполнения. Он говорит:

Гекуба, жена Приама, во время взятия Трои испытывает нечеловеческие мучения.

Актер продолжает читать строки, посвященные несчастной царице, и изумленный Полоний замечает, что актер действительно начинает переживать описываемые им мучения:

Симуляция безумия и долгое ожидание момента, когда можно будет что-то предпринять, доводят Гамлета до белого каления. Этот «нерешительный человек», каким его обычно себе представляют, сдерживается с величайшим трудом. Когда актеры уходят и принц остается на сцене один, его терпение кончается. Он сокрушается о том, что актер способен плакать из-за страданий давно умершей Гекубы, в то время как сам Гамлет вынужден притворяться и разыгрывать сумасшедшего, потому что все козыри в руках у дяди.

Он ругает себя с нарастающей силой:

Но в последний момент, в бешенстве выкрикнув слово «месть», он берет себя в руки и успокаивается. Наступает пауза, и Гамлет тихо говорит:

Пора вернуться к делу. Ему нужно доказательство, не слова таинственного Призрака, на которые нельзя положиться, а неопровержимое доказательство, ясное всем и каждому; может быть, такое доказательство лежит на поверхности. Гамлет бормочет про себя: