- Кому? – вежливо поинтересовался Глеб, глядя на него острыми серыми глазами. Он не дрогнул.
- Макару, - невинно сказал Генка наконец, померившись с ним взглядами. Не для того, чтобы что-то доказать, не для того, чтобы проверить, кто из них быстрее сдастся. Это никому из них не нужно было. А просто потому, что так того требовала ситуация: ноблесс оближ. Но поиграли в суперменов, и хватит. – Самсонову Макару Леонидовичу, девятнадцати лет от роду, студенту второго курса, прописанному по одному адресу, проживающему по совсем другому, работающему, живущему бурной общественной жизнью. Огонь пацан! Тянет к тебе таких. И чего ты мне отлупы дал? – внезапно пожаловался Генка. – Я же тоже огонь пацан. Я бы тебя ого-го!
- Ты какого решил поиграть в дружбу реальных пацанов? – безразлично поинтересовался Глеб.
- Так Глеб, реально! – Генка клятвенно приложил руку к сердцу и посмотрел на него печальными карими глазами. – Ты же знаешь, я ради тебя в огонь и воду. Вот честно!
- За меня? Не за печеньки? – хладнокровно уточнил Глеб.
- Можно я не буду врать? – он умильно приподнял брови. Глеб удовлетворенно кивнул. Он встал и пошел к буфету на кухне, вернулся оттуда с пирогом, который вчера приволок Макар. Он поставил тарелку с пирогом перед счастливо сложившим руки перед собой Генкой.
- С рыбой и картошкой. Почти оттуда. По сведениям источника ссобойки, сделан неким Ильей.
- Угу, - с набитым ртом отозвался Генка. – Парикхмахером тамошним. Хорошим, кстати, парикмахером. – И он многозначительно провел рукой по коротко стриженным волосам, а затем снова переключился на пирог. Дожевав его, он поинтересовался: - Что, не доверяешь?
Глеб усмехнулся.
- Доверяю. А что, не стоит?
Генка пожал плечами.
- Пацану девятнадцать лет. Мало ли какие глупости мы в том возрасте творили, - философски заметил он, откидываясь на спинку кресла.
Глеб был несогласен. Но спорить с ним не стал; скорее всего, представления об опыте девятнадцатилетних парней у них были в корне отличными.
- Это все, зачем ты приперся? – спросил он. – Или есть что посущественней?
Генка подобрался. И (Глеб очень неохотно в этом признавался даже себе) ему нравилось это зрелище: вот только что сидел веселый, беспечный, довольный жизнью и собой блудливый кобель Генка, а вот сидит остроглазый и собранный, эффективный и преданный Геннадий Юрьевич, с которым лучше не враждовать. Хотя ходить ему все равно следует не так бесшумно.
Глеб неторопливо возвращался домой после дружеских посиделок с Генкой в баре. Вечер был замечательным. Настроение неплохим. Глеб оглядывался на странный день и странное решение Генки посидеть после работы. После второго пива разговор с незамысловатых сплетен, которыми он исправно грузил Глеба, неожиданно принял куда более серьезную форму. Они говорили о верности, понимании, чуткости, и впервые Глеб говорил о Денисе. Обрывисто, мучительно подбирая слова, перебивая себя и делая дурацкие паузы – он, юрист, который должен был и умел продать песок бедуинам, сверля взглядом стол и беспомощно разводя руками, но говорил. Генка его выслушивал с серьезным видом, не пытаясь балагурить и подтрунивать, и сам признавался во многом. Стоя перед дверью квартиры, Глеб не сдержался и тяжело вздохнул: все-таки не стоит и дальше жить прошлым. Он открыл дверь и вошел в квартиру. Разуваясь, он прислушивался к звукам в ней. Макар выскочил из кухни.
- Привет! – ликующе воскликнул он. – Ты как раз вовремя. Как раз будем ужинать.
Глеб усмехнулся и подошел к нему. Он обнял Макара, прижал к себе и на ощупь нашел его губы. Макар позволял ему фривольность ровно в течение трех секунд, а затем отвел губы и привычно заворчал, что опять Глеб набрался, и что это такое, и как ему не стыдно, и что он его как кутенка тискает. И при этом не вырывался и тесно прижимался всем телом. Глеб потерся щекой о его волосы и выпустил.
- Я сейчас переоденусь и приду, хорошо? – тихо сказал он.
Макар согласно кивнул головой и остался стоять в прихожей, глядя ему вслед и теребя полотенце, которое оказалось у него в руках. Затем, довольно подпрыгнув на месте, он понесся обратно на кухню.
========== Часть 10 ==========
Отпуск был неотвратим. Глеб это понял с особой отчетливостью, когда на последней летучке Тополев обращался к нему куда реже, чем привык он и другие. Тополев сам, казалось, с трудом держал в узде свои привычки: Глеб слышал те ноты в его голосе, после которых Виталий Аркадьевич обычно переводил взгляд на него и требовал либо подтверждения своим словам либо оценки ситуации, готовился принимать подачу и вынужден был разочарованно выслушивать ответы других людей, к которым Тополев обращался вместо него. Глеб чувствовал себя обделенным, выключенным из этого общества, язвенником на Лукулловом пиру. Все было почти как всегда, только к нему относились как к медленно и слишком нестабильно выздоравливающему тяжелобольному: мол, ты не перетруждайся, отдыхай. Мы будем делать вид, что нам просто позарез необходимо твое присутствие, авось поможет твоему самочувствию, но сильно мучить не будем, главное, что ты с нами, наш свадебный генерал. Глеб слишком увлекся поисками аналогий и оказался неготовым к тому, что переглянувшийся со своими замами, подмигнувший секретарше Тополев величественно поднялся и торжественно провозгласил:
- А теперь, дорогой ты наш Глеб Сергеевич, предлагаю по маленькой за твой отпуск.
Глеб покорно встал вслед за ним, медленно, чтобы скрыть удивление, поправляя узел галстука, застегивая пиджак на все пуговицы и тут же расстегивая нижнюю, поправляя манжеты рубашки, и пытаясь за банальными жестами скрыть свою растерянность и идиотское чувство беспомощности, вдруг охватившее его. Тополев торжественно вещал своим хорошо поставленным уверенным голосом, как здорово, что Глеб отправляется в отпуск, как он надеется, что Глеб там как следует отдохнет и вернется полным сил. Глеб пытался смотреть ему в глаза и не мог, будучи не в силах поднять взгляд выше подбородка. Что за дурацкая робость им овладела, Глеб понять не мог, но остро боролся с жестоким чувством: как будто бы он противостоял толпе крайне недружелюбно настроенных дикарей, сам одетый только в исподнее. Он согласно кивал головой, рассеянно скользил глазами по его лицу, избегая глаз Тополева, хотя и замечал, что в них была только удовлетворенность и вполне благодушное одобрение.
- Так что по этому поводу не грех и выпить, - завершил свою речь Тополев, снисходительно смотревший на появившихся как чертик из табакерки официантов, споро закатывавших тележки с блюдами и напитками. – Немного, задерживаться не будем, в конце концов нас всех ждут выходные. Но тебя следует достойно сплавить в отпуск. Прав я, Геннадий Юрьевич?
- Всегда, - проурчал Генка, незнамо какими судьбами оказавшийся в конференц-зале и предсказуемо отиравшийся у харчей. Глеб не смог не оглянуться и посмотреть на него обреченным взглядом. Генка был одет в свою традиционную псевдогавайскую рубашку, да еще рукава у нее закатал, самодовольно сверкая бицепсами под одобрительными взглядами барышень; на саркастичный полувопрос Глеба, который тот обозначил приподнятой бровью, Генка ответил невинным взглядом плутовских глаз и продолжил хищно следить за едой.
- И чтобы ты не вздумал остаться здесь и отсидеться на какой-нибудь даче, мы торжественно вручаем тебе именной билет на самый что ни на есть ледниковый экспресс в Швейцарских Альпах. Катайся и наслаждайся. Все включено.
Тополев вытянул из-под пачки бумаг характерный конверт и протянул его Глебу.
- Учитывая твою любовь к сидению на месте и созерцательности, ты получишь возможность в полной мере потакать этим твоим качествам. Обзорные вагоны, все дела. Пусть и недолго, в один день вложишься, но сколько удовольствия! – невозмутимо вещал Тополев, хотя он и не мог не заметить крайне подозрительного взгляда, которым Глеб изучал конверт.
Глеб осторожно взял его и открыл. Проспект, как и следует ожидать, демонстрировал роскошные виды альпийских снегов. Описание поездки тоже звучало маняще. Он поднял глаза на Тополева, и глядя прямо в них, отвечая на изучающий и испытующий взгляд, ответил просто, стараясь звучать искренне: