- Но мое желание и его помощь — это не все. Нужно еще твое, Сергей Иванович, согласие занять мое место. Ради Бога, соглашайся, благо тебя в Управлении знают. Догадываюсь, что и ты хотел бы уехать. Но позволь сначала мне… Не сплю ночами, вижу семью, которая ждет не дождется. Даже могилы отца-матери снятся, там вся родня… Ты знаешь, как тянет человека к месту, где он появился на свет, где его родные и предки! Крестьянская — суть христианская, тяга к своему роду-племени, прямая преемственность пронизывает всю историю России, отсюда берет начало общинное землепользование. Кажется, это понял и умнейший из министров Петр Аркадьевич Столыпин. Столыпинское родовое поместье Середниково недалеко от нашего села. Не поместье — груды битого кирпича и заросших пустырей, но память, память… Между прочим, наше село дольше других держалось при массовой коллективизации, пока не разогнали мужиков по лагерям. И меня чуть позже. А какие огороды у нас были! Как мы гордились пудовыми кочанами капусты, огурчиками один к одному! Э, да что там говорить!..

- Вот потому и здесь у вас получается, — вставил Сергей.

- И у тебя получится, поверь старому огороднику. Придет к тебе и высокое мастерство, и опыт. Он уже есть!

- Как на это посмотрит Нагорнов или Кораблин?

- По секрету: у меня уже был разговор с Нагорновым. Прямого согласия на отъезд не дал, но обнадежил.

— Ведь и я хочу…

- Повремени. И поедешь, куда тебя тянет.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Чуть свет к Морозовым в окошко осторожно постучали. Сергей хмуро поглядел на часы. Половина четвертого, еще не рассвело. Он быстро оделся, сказал Оле, чтобы заперла за ним дверь, добавил:

- Я тут, на агробазе, не беспокойся.

У порога стоял ночной сторож. Осмотрелся и тихо сказал:

- Орочко арестовали. Только что. И увезли.

- Бог ты мой! Кто?

- Они приехали на машине, трое. Ворота агробазы были заперты. К домику Орочко шли пешком. Там свет зажегся, какой-то разговор. Берлавского вытолкали. Долго рылись, чего-то искали. И Орочко увезли с собой.

- Давай к Хорошеву. Разбуди и скажи.

Застегнув плащ, Сергей пошел к домику Орочко. Берлавский сидел на пеньке у входа. Голова опущена, подбородок на груди, руки висели. Поза высочайшей печали.

- Кто приезжал? — спросил Морозов.

- Из НКВД. Оперчек и еще двое. Меня прогнали, чтобы не мешался. Вот и сижу, не знаю, что делать. Все у нас перевернули, чего-то искали. Александр Алексеевич был не в себе, руки у него дрожали. Свой нагрудный крест поцеловал — и тут же у него крест отняли. Меня лихорадка била, не могу и сейчас успокоиться.

Сухие черные глаза его были широко открыты, взгляд безумный.

- Как ты думаешь, за что?

- Не знаю. Вот так и за мной могут приехать.

От водокачки быстро шел, спотыкаясь, пожилой моторист. Не доходя несколько шагов, остановился, поманил Морозова. И когда тот подошел — с предчувствием чего-то недоброго — услыхал тихое:

- Дениса Ивановича увели. Нет, не лагерные, а которые в шинелях до пят. Я ночевал у него. Вошли, фонариком осветили, Дениса Ивановича поставили в углу, обыскали, взяли из карманов какие-то бумажки и увели. А мне приказали идти на свое место и помалкивать. Я постучался к вам, супруга сказала, что вы ушли.

Берлавский с трудом поднялся. От первого блока теплиц скоро шел Хорошев. Не здороваясь, спросил Берлавского:

- Что вы дрожите? Непривычная ситуация? Идите досыпать. Идите. Мы как-нибудь разберемся.

Кивнув Сергею, главный пошел в конторку.

- Там же никого, — сказал Сергей.

- А нам никто и не нужен. Дождемся шести и позвоним начальнику совхоза. Если кто и способен что-то предпринять, так это он, чекист. Живем, как на вулкане. Строим свои планы, на что-то надеемся, а тут приходят, руки за спину и пожалуйте с нами… Сегодня двух, а завтра кого? И сколько по их разнарядке?..

Чувствовалось, что Хорошев вне себя, говорил он раздраженно, даже гневно. Еще бы! Забрать старика, необходимого для хозяйства топографа, словно им и дела нет до совхоза, до его будущего!

Начальник совхоза появился скоро после звонка, молча выслушал короткий рассказ, схватился было за телефон, но тут же встал.

- Нет, это не телефонный разговор. Попозже пойду к майору Тришкину в райотдел. Это их работа. Что-то у вас на агробазе неладно. Дыма без огня не бывает…

Пока он выяснял, из райотдела позвонили в совхоз и приказали передать Морозову, чтобы явился. Сергей с упавшим сердцем все-таки сходил домой, попил чай, объяснил Оле, что «ЧП» в теплицах, все уладили. И ушел с похолодевшим сердцем. Сидел чуть ли не час в полутемном коридоре, о чем только не передумал. Страх, тот самый страх, вроде бы изгладившийся, ушедший, родился снова, он сковывал, как и в тридцать седьмом, когда его впервые заперли в камере. Вызвал его следователь Овчинников, старший оперчек. Романов как-то показывал на него: «Тот еще чекист…».

- Морозов? — и оглядел с ног до головы. — Заходи, Морозов. Вот сюда садись, потолкуем. Ты не баптист, случаем? Нет? А не куришь. Ну, конечно, верующий. Чего молчишь? На вопросы следователя надо отвечать. Так вот… Как же это у тебя под носом действовала секретная церковь? Свои грехи отмаливал там?

Этот тон, усмешка, намеки вывели Сергея из себя.

- Вы либо сон плохой видели, либо начитались детективов. Какая еще церковь, да под боком? У меня под боком агробаза, которая вас кормит, у меня дел по горло, а я сижу и бред какой-то слушаю. Объясните русским языком, без всяких этих…

- Ты мне не указывай, что делать, — уже другим тоном отозвался следователь. — Как-нибудь семь лет… Ладно, начнем сначала. Дениса Ивановича Волошина знаешь?

- Отлично знаю. Жестянщик совхоза, мастер. Жестяная недалеко от моего дома.

- Бываешь там?

- Ну, а как же. Дела. И старик он приветливый.

- О чем же разговоры?

- О ведрах-лейках. О железе, которого не хватает. О желобах в теплицах, словом, о работе.

- На жизнь он не жаловался?

- Нет. Не в забое все же. И не в зоне. Летом ночует в мастерской. И производству польза, всегда под рукой.

- Ну, о войне-то разговаривали, конечно?

- Представьте, нет.

- Могли бы и о даровании победы помолиться. Называется молебен.

- Какой еще молебен? — Сергей вспыхнул. Отец Денис однажды пел молебен, точно.

- А чего зарумянился? Врешь ведь.

- Вы вот что… Я выдумывать для вас сказки не намерен. Других ищите.

- Ну-ну, найду и других. Вдруг укажут на тебя? Какое-то время Орочко жил с тобой? Ты знал, что они с жестянщиком друзья?

- Орочко от зари до зари в поле. Проверка термометров на площадке. Топографическая съемка.

- Знал, что они дружили? Отец Денис общительный человек.

- Почему отец Денис?

- Потому что он поп, священник. Тоже не знал? И Орочко не говорил?

- Нет. Может, и Орочко священник? И начальник совхоза? Кто их знает?

- Пошути, пошути. Жили вместе и все молчком. Странная жизнь. По утрам не крестился он?

— Не замечал. Стеснительный интеллигент. Да и разница в возрасте… За что же вы Орочко арестовали? Ну, Денис Иванович, по-вашему, священник, хотя это не преступление. А Орочко кто? Архиерей?

- Ты больно остер на язык, Морозов. Смотри, как бы не загреметь… Итак, к делу. Возле тебя, в дружбе с тобой два антисоветчика. Они вот тут, за стенкой, по камерам сидят. А ты передо мной. Вот бумага, вот перо, выкладывай все, что знаешь об арестованных. И как они молились, пели. И как к ним ходили, кто ходил. А вот эти листы — протоколы допроса, подпишешь сейчас, при мне.

И зачем-то вышел. Но в кабинете сразу же возник младший лейтенант, сел с книгой в руках, все поглядывал на Морозова.

Уже прошедший эту «школу», Сергей не спеша читал протокол, жирно вычеркивал все, что прибавил от себя следователь. И расписывался. Три листа. На последнем приписал: «Знаю Д. И. Волошина и А. А. Орочко как отличных работников, они хорошо помогают сельскому хозяйству Дальстроя. Прошу разобраться в недоразумении и вернуть их на работу».