Давно уже догадавшаяся о связи сестры Ильзе отказалась, а ничего не подозревавшая Гретль с радостью отправилась на квартиру, которую для Евы приобрел Гитлер. Заботясь о внешних приличиях, он тайно вносил арендную плату через своего верного Гофмана.

9 августа 1935 года Ева въехала в трехкомнатную квартиру на Виденмайерштрассе, мебель для которой прижимистый фюрер купил в рассрочку. Он вообще мало заботился об уюте для своей возлюбленной. На стенах квартиры не было ни одной картины, а белье и посуду Еве пришлось взять из дома. Единственное, на что раскошелился фюрер, — на прислугу в лице пожилой венгерки.

Фрау Раубаль не ограничивалась пакостями в отношении Евы и всячески настраивала против нее Гитлера, используя любую возможность, чтобы только унизить ее. И это несмотря на то, что Ева вела себя довольно скромно и никогда не разыгрывала из себя всемогущую фаворитку, не появлялась на публике, блистая роскошными нарядами и драгоценностями. Но лишь только Ева приезжала в Оберзальцберг, как, по странному стечению обстоятельств, все комнаты сразу же оказывались занятыми, и Ева отправлялась ночевать в местную гостиницу. Ангела никогда не здоровалась с Евой и с нескрываемой иронией называла ее «сударыней», вкладывая в это слово всю свою вражду. Самому Гитлеру вся эта бабья возня была безразлична, его нервировало только то, что ревнивая даже к покойной дочери Ангела делала все возможное, чтобы не оставлять его наедине с его пассией. От этого страдала и сама Ева. Впрочем, в Оберзальцберге у нее хватало поводов и для других огорчений. Дело было в той доступности, какой в то пока еще спокойное время окружил себя фюрер.

Каждый день множество людей приходило к «Дому Вахенфельда», который постепенно превращался в своеобразную нацистскую Мекку. Хватало здесь и девиц всех возрастов и мастей, которые бродили вокруг дома только с одной мыслью: увидеть фюрера и обратить на себя его внимание. Иногда это им удавалось, и тогда их приглашали на чашку чая. Во время чаепития с приготовленными Ангелой пирожными фюрер ласково беседовал с девушками, гладил их руки, после чего они, счастливые и умиротворенные, возвращались домой. На следующий день они приходили снова и часами стояли под палящими лучами солнца или по колено в снегу, ожидая увидеть фюрера.

Еве не нравились все эти «паломницы», каждая из которых в любой момент могла стать ее соперницей. Этим сразу же воспользовалась фрау Раубаль, которая все чаще приглашала домогавшихся знакомства с Гитлером особ. В иные дни те буквально оккупировали «Дом Вахенфельда», покидая его только с наступлением темноты.

Во время войны режим безопасности в Берхтесгадене стал еще более жестким, что не помешало готовить покушение в запретной для всех зоне. На учениях в ранце одного из солдат нашли готовую к действию бомбу, после чего Борман отослал всех иностранных рабочих, занятых на различных постройках.

Конечно, Ева все еще надеялась на брак с фюрером, и у нее имелись все основания для подобных надежд. Она была молода, хороша собой, она любила Адольфа, и он отвечал ей полной взаимностью, но… предложения стать женой рейхсканцлера от диктатора так и не последовало.

В один прекрасный день родители Евы отправились на австрийскую границу и с удивлением увидели там в одном из кафе Гитлера и свою дочь.

— Папа, — радостно воскликнула быстро пришедшая в себя девушка, — какой сюрприз! Тут снимают фюрера, и я должна быть рядом с ним. Я должна представить вас ему!

Один американский юрист, который написал книгу о Еве Браун, сделал из этого события настоящую драму. По его словам, мать смущенно молчала, а сразу же обо всем догадавшийся отец отвел фюрера в сторону и заявил:

— Или вы женитесь на моей дочери, или…

Скорее всего, это выдумка. Но такая встреча состоялась на самом деле. Гитлер, которого так не любил Фриц Браун, произвел на него и его супругу самое благоприятное впечатление. Фюрер говорил о прекрасной погоде, похвалил родителей за столь воспитанную и умную дочь и поцеловал фрау Франциске руку. А 7 сентября 1935 года Фриц Браун написал ему письмо следующего содержания:

«Глубокоуважаемый господин рейхсканцлер! Мне крайне неприятно обременять Вас своими личными проблемами, возникшими передо мной как перед отцом семейства.

У Вас, как у фюрера германской нации, разумеется, совсем иные, гораздо более важные, чем у меня, заботы. Но поскольку семья является пусть самой маленькой, зато и самой надежной ячейкой, на которой зиждется благополучие, благоустроенность и достоинство государства, я чувствую себя вправе просить Вас о помощи.

Моя семья в настоящее время фактически распалась, так как мои дочери, Ева и Гретль, переселились в предоставленную Вами квартиру, а меня как главу семьи просто поставили перед совершившимся фактом.

Конечно, я и прежде часто выговаривал Еве, когда она после работы слишком поздно возвращалась домой, ибо я считал и считаю, что молодая особа после напряженного восьмичасового трудового дня ради сохранения собственного здоровья непременно должна отдохнуть в семейном кругу.

Я был бы Вам в высшей степени признателен, глубокоуважаемый господин рейхсканцлер, если бы Вы с пониманием отнеслись к моей просьбе и в дальнейшем не стали бы поощрять склонность моей пусть даже совершеннолетней дочери Евы к самостоятельной жизни, а побудили бы ее вернуться домой».

Фриц попросил передать письмо Гитлеру Гофмана, однако тот, опасаясь нежелательных для себя последствий, отдал его Еве. Прочитав родительское послание, Ева тут же порвала его, а когда отец поинтересовался, думает ли герр Гитлер отвечать ему, она убедила его в том, что фюрер не хочет делать этого и лучше его не беспокоить. Что благоразумный герр Браун и сделал. А вот копию с отцовского послания, которое со временем стало историческим, Ева сняла, благодаря чему оно и дошло до нас.

Но это было куда проще сказать, нежели сделать. Довольно часто Ева начинала хандрить, и тогда в ее дневнике появлялись следующие записи: «Как бы мне хотелось тяжело заболеть и дней 8 ничего не знать о нем. Ну почему, почему я должна все это выносить? Лучше бы я его никогда не видела. Я в полном отчаянии. Я теперь постоянно покупаю себе снотворное, хожу полусонная и уже меньше думаю о нем. Хоть бы меня черт забрал. Уж в аду точно лучше, чем здесь».

11 марта 1935 года сгоравшая от ревности Ева целых три часа простояла перед чайной «Карлтон», где Гитлер обедал с известной актрисой Анним Ондрой. И у нее подкосились ноги, когда она увидел, как фюрер вышел из чайной вместе с артисткой и преподнес ей огромный букет цветов.

«Три часа, — записала она в дневнике, — я ждала возле отеля «Карлтон», чтобы затем увидеть, как он дарит цветы Ондре и приглашает ее на ужин. Нет, я нужна ему только для вполне определенных целей. Если он говорит, что любит меня, то это лишь в данный момент. Этим словам такая же цена, как и его обещаниям, которые он никогда не выполняет. Почему он мучает меня и когда же все это наконец кончится?»

«Вчера нас пригласили на ужин в «Четыре времени года». Я три часа сидела рядом с ним, и он мне даже слова не сказал. На прощание протянул конверт с деньгами. Так уже было один раз. Но лучше бы он тепло попрощался со мной или хотя бы слово сказал. Как бы я была рада! Но он об этом даже не думает».

«Мне очень плохо. Даже слишком. Во всех отношениях. Я стараюсь убедить себя, что все обойдется, но это не помогает. Квартира готова, а я не могу приехать к нему. О любви, похоже, он сейчас вообще не думает. После того как он уехал в Берлин, я понемногу отхожу. Но на этой неделе я столько плакала ночами, особенно когда на Пасху осталась дома одна».

«Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену. Ее зовут Валькирия, и выглядит она (это можно сказать и об ее ногах) именно так. Но такие габариты он любит, и если слухи верны, вскоре заставит ее похудеть от его стервозности, если только у нее нет таланта толстеть от огорчений, которые он ей еще доставит.