Троост был сторонником спартанского традиционализма с некоторыми элементами модернизма, в то время как сам Гитлер в то время предпочитал пышное барокко. Он очень ценил своего приятеля, который дал ему много ценных советов при перестройке шале «Барлоу» на Бриеннерштрассе в Коричневый дом. И не случайно сразу после прихода к власти Гитлер поручил Троосту возвести на Кенигсплац «Строение фюрера», которое он намеревался использовать для служебных целей. Тот же Троост сделал проект и к Дому германской культуры, который очень понравился фюреру. К великому сожалению Гитлера, Троост умер в 1934 году, и перестройку Мюнхена он доверил Герману Гиздеру. И все же главным придворным архитектором Гитлера был не кто иной, как Альберт Шпеер.
Вдоволь находившись по представителям богемы, Гитлер возвращался домой, но вскоре снова уходил — на этот раз обедать или, что бывало чаще, ужинать. Чаще всего он посещал «Остериа Бавариа», а его «второстепенные» помощники вкушали в небольшом, но очень уютном ресторанчике с итальянской кухней на Шеллингштрассе. Самого фюрера чаще всего сопровождали Макс Аманн, Мартин Борман, Путци Ганфштенгль и Шпеер.
В «Остериа Бавариа» у Гитлера был свой столик в небольшой, отделенной от общей залы, комнате. Как только директор ресторана узнавал о посещении Гитлера, он выпроваживал из комнаты посетителей. Затем появлялись два эсэсовца, которые перекрывали вход в комнату цветным шнуром. Затем входил фюрер со своей компанией. Но самое интересное заключалось в том, что практически все посетители общей залы имели возможность вблизи видеть обедавшего фюрера и при желании выстрелить в него или кинуть бомбу. Фюрер никогда не требовал усиленной охраны своей персоны.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Конечно, создание нового очага напряженности в Европе не понравилось, и 11 апреля 1935 года представители Франции, Англии и Италии в Стрезе не только осудили наглые действия Берлина, но и в очередной раз гарантировали независимость Австрии. Гитлер не остался в долгу и 21 мая подписал второй закон об обороне рейха, который давал ему право в качестве верховного главнокомандующего объявлять войну и мобилизацию. А затем произнес в рейхстаге одну из своих самых ярких речей, в которой в очередной раз показал свою удивительную способность сочетать любые односторонние действия с интуитивным пониманием стремления к миру.
Заклеймив войну как «ужасное и бессмысленное деяние», Гитлер заверил весь мир в том, что Германия не помышляет ни о какой войне и единственное, чего она хочет, так это только «справедливого мира для всех».
— Германский рейх, — заявил фюрер, — признает нерушимость европейских границ, отказывается от всяческих притязаний на Эльзас и Лотарингию, и как только Лига Наций отменит позорный Версальский договор, Германия сразу же вернется в нее.
Сближение Гитлера с Лондоном не было случайным. Еще в «Майн кампф» он говорил о важности союза с Великобританией. Континентальное будущее Германии было на Востоке, и Лондон представлялся самым естественным союзником по той простой причине, что вся его сила была сосредоточена в колониях, торговле и на море при полном отсутствии интересов в самой Европе.
Переговоры продолжались весь июнь, и в конце концов было решено, что немецкий флот составит 35 % от британского, а по подводным лодкам — 60 %. Германии разрешалось построить 5 линкоров, 2 авианосца, 21 крейсер и 64 эсминца. После проведенных переговоров новому министру иностранных дел Великобритании С. Хору пришлось доказывать США, Франции, Италии и Японии, что морское соглашение с Германией отнюдь не является свидетельством его двуличной политики, а положит конец неконтролируемой гонке морских вооружений.
Подписанное в июне 1935 года морское соглашение с Британией имело далеко идущие последствия. Мало того, что Гитлер снова показал себя заботливым лидером нации, который спит и видит, как бы избавить Германию от позора Версаля, двуличная политика Лондона позволила германскому флоту стать «хозяином Балтики» и поощрила Б. Муссолини напасть на Абиссинию. Все это предопределило развал и без того хилой коалиции, которая была создана против нацистов в Стрезе.
А вот решительных действий фюреру пришлось ждать еще почти целый год. После того как стало совершенно ясно, что Муссолини увяз в Абиссинии, Лига Наций оказалась беспомощной перед лицом агрессора, а французский парламент 27 февраля 1936 года ратифицировал договор с Москвой, Гитлер уже знал, чту ему делать. Назвав этот договор смертным приговором Локарнскому соглашению, Гитлер отдал приказ своим войскам, и 7 марта три немецких батальона перешли через Рейн. При этом они имели строгое указание немедленно отступить при первой же попытке французов остановить наступление. Однако начальник французского Генерального штаба генерал М. Гамелен дрогнул и ограничил свои действия тем, что предложил сконцентрировать на линии Мажино 13 дивизий. Как знать, не этот ли его поступок поощрил Гитлера на дальнейшие подвиги. Прояви Гамелен большую решительность, и нацисты получили бы весьма чувствительный удар по своему авторитету. Но этого не случилось.
Позднее Гитлер признавал: «48 часов, прошедшие после вступления в Рейнскую область, явились самыми нервозными в моей жизни. Если бы французы после этого сами вошли туда, нам пришлось бы отступить поджав хвост, поскольку имеющиеся в нашем распоряжении военные силы были совершенно недостаточны даже для оказания видимого сопротивления».
Еще до конца марта Гитлер распуст^ рейхстаг и накануне новых выборов вновь предстал перед нацией в образе «миротворца»:
Данные о выборах продемонстрировали подозрительное единодушие: проголосовало 99 % из 45 миллионов официально зарегистрированных избирателей, а из них 98,8 % отдали голоса за единственный представленный список кандидатов. Никто, однако, не сомневался в том, что большинство немцев одобряло действия Гитлера; многим пришлись по душе демонстрация силы и дерзкий отказ от Версальского договора, другие испытывали облегчение оттого, что их страхи перед угрозой войны рассеялись благодаря вождю, который вновь оказался прав.
Что же касается политического значения ремилитаризации Рейнской области, то именно она явилась своеобразным водоразделом между двумя мировыми войнами и ознаменовала полный крах послевоенной системы безопасности.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
После занятия Рейнской зоны главной задачей Гитлера стали расширение дипломатическими средствами свободы действия и поиск союзников. Фюрер считал наилучшим союзником для себя Великобританию, которая могла нейтрализовать любые действия Франции и ее союзников. В апреле 1936 года он назначил послом в Лондон И. Риббентропа и приказал ему любыми путями добиться союза между Берлином и Лондоном. В глубине души Гитлер прекрасно понимал, что расстроить отношения между Парижем и Лондоном нереально и обратил пристальное внимание на Италию и Японию. Это были морские державы, и с их помощью Германия могла установить блокаду Британии в Средиземном море, в Тихом и Атлантическом океанах.
Все предпосылки для такого союза у фюрера были. Война в Абиссинии показала полную несостоятельность Италии в том, чтобы утвердиться в Северной Африке и на Средиземном море. А вот с помощью Германии это было (как, во всяком случае, считал Муссолини) возможно.
Сближение с Италией началось с лета 1936 года, когда Муссолини назначил своего зятя Г. Чиано, рьяного сторонника Гитлера, министром иностранных дел. Сотрудничеству двух фашистских государстве в значительной степени способствовала вспыхнувшая 17 июля 1936 года война в Испании. И об отношении к ней фюрера надо сказать особо.
Дипломаты тут же дали Гитлеру совет не вмешиваться во внутренние дела Испании. Однако после консультаций с Герингом, фон Бломбергом и адмиралом Канарисом фюрер все же решил оказать помощь Франко. Но не бескорыстно, а за испанские хромовую руду, которая шла на производство брони, и вольфрам. Немецкие самолеты приступили к переброске войск Франко, а в начале августа в Испанию был направлен немецкий экспедиционный корпус. Оказывал Гитлер и другую помощь в виде поставки боеприпасов и снаряжения (хотя она даже и сравниться не могла с тем, что делал для мятежников Муссолини).