Окончательно выйдя из себя, Гитлер выхватил пистолет и хотел сам застрелить Шмидта и Шейнгубера, но фюрера опередил Эмиль Морис, который в упор расстрелял руководителей штурмовиков. Обливаясь кровью, Шейнгубер и Шмидт рухнули на пол. Тяжело дыша, Гитлер пнул ногой один из трупов.

— Мерзавец!

— Разрешите доложить о сообщении из Мюнхена, — негромко проговорил он, изменив голос.

— Входи, дверь открыта, — крикнул Рем, принявший Гитлера за своего адъютанта.

Гитлер пинком распахнул дверь и, не в силах больше сдерживаться, схватил Рема за горло.

— Ну, вот и все, свинья, — взвизгнул он, — ты арестован!

Даже сейчас до Рема не дошло, что происходит, и он удивленными глазами смотрел на бесновавшегося фюрера. Судя по всему, он еще не отошел от морфия и полагал, что все это ему привиделось. Увы, это был не сон, и когда Рем все понял, то не нашел ничего лучшего, как отказаться одеваться.

Несколько эсэсовцев кинулись в соседний номер, где обнаружили ближайшего помощника Рема обергруппенфюрера СА Эдмунда Хайнеса. Тот лежал в постели со своим молодым любовником, который работал у него шофером.

— Застрелите их! — поморщился Гитлер, и Эмиль Морис с несказанным удовольствием разрядил в несчастных любовников свой пистолет.

Эсэсовцы и агенты тайной полиции быстро выволокли из номеров главарей штурмовиков и затолкали их в специально подогнанный автобус. Гитлер сел в машину, и колонна отправилась в Мюнхен. Не все предатели доехали до столицы Баварии живыми — едва ли не половину из них эсэсовцы прикончили по дороге. Ну а тех, кого Гитлер встречал на своем пути, тут же арестовывали и усаживали все в тот же автобус, следовавший в никуда. В Мюнхене арестованных поместили в тюрьму Штадельхайм.

«В шесть часов утра, — рассказывал в Нюрнберге баварский министр юстиции Ганс Фрик, — команды СС доставили нам около двухсот штурмовиков… Из сопроводиловки я узнал, что арестована вся верхушка СА и все начальники отделов центрального штаба СА… За час до полудня привезли и самого Рема, его адъютантов и личную охрану… Я велел открыть его камеру и вошел. Он обрадовался мне и сказал: «Что происходит? Фюрер попал под влияние моих смертельных врагов. Задумал уничтожить СА…» Потом Рем пожал мне руку со словами: «Все революции пожирают своих детей».

Довольный блестяще проведенной операцией Гитлер вернулся в Коричневый дом и поблагодарил выстроенную во дворе роту рейхсвера за службу. Затем принялся за дело. Зеленым карандашом он подчеркивал в заранее составленном списке 110 фамилий тех, кого должны убить уже сегодня. Вечером того же дня смертников по одному стали выводить во двор тюрьмы. Каждому из них объявлялся приговор: «Фюрер приговорил вас к смерти», затем следовала команда «Огонь!»

Из Мюнхена фюрер позвонил в Берлин и приказал «урегулировавшим» там «обстановку» Герингу и Гиммлеру:

— Вам нужно поторопиться!

Гитлер хотел поскорее закончить кровавую бойню и по совету Макиавелли делал «жестокое зло быстро и бесповоротно, масштабно и безжалостно». В столице арестовали сто пятьдесят руководителей СА. Их поместили в подвал для складирования угля казармы кадетской школы в Лихтерфельде. Гитлер потребовал немедленной казни изменников. Расстреливали штурмовиков во внутреннем дворе кадетской школы. Некоторые офицеры СА, так толком и не понявшие, что происходит, шли с выкриками «Хайль Гитлер!». На расстрел выводили по четыре человека: эсэсовцы срывали с осужденных на смерть одежду и углем рисовали на левой стороны груди черный круг — мишень. «Стрелковые команды», состоявшие из сменявших друг друга эсэсовцев, с нескольких метров расстреливали штурмовиков. Корчившихся в конвульсиях добивали контрольными выстрелами в голову. Потом трупы вывозили за город в грузовиках, предназначенных для перевозки скота.

Вскоре в Мюнхене появился заместитель фюрера по партии и его бывший личный секретарь Рудольф Гесс. Он устроил западню для офицеров СА в мюнхенском Коричневом доме, служившем излюбленным местом встреч штурмовиков, — там их задерживала и обезоруживала эсэсовская охрана и отправляла в Штадельхайм.

— Как быть с Ремом? — спросили у фюрера.

— Дайте ему револьвер и десять минут на размышления, — ответил Гитлер.

Рему предложили заряженный револьвер и оставили одного в камере, но он отказался совершить самоубийство.

— Я требую, чтобы ко мне в камеру пришел мой друг Адольф, — сказал глава штурмовиков.

— Кончайте с ним! — раздраженно приказал охранникам Йозеф Дитрих.

Два эсэсовца открыли по Рему огонь из автоматов. Но, даже умирая, тот продолжал хрипеть: «Мой фюрер! Мой фюрер!» Так бесславно закончил свой путь «верный друг» Гитлера и «главный заговорщик», так до конца и не понявший, с кем имеет дело.

Не повезло и главарю берлинских штурмовиков Карлу Эрнсту, собиравшемуся в свадебное путешествие. Эсэсовцы перехватили Эрнста неподалеку от порта и самолетом доставили в Берлин. В столице Эрнста казнили.

Несмотря на разгул террора в стране, нацистская пресса утром 1 июля 1934 года сообщила о казни всего восьми главарей СА и о нескольких «досадных несчастных случаях», имевших место в разных городах Германии и ее столице Берлине. Как писали нацистские газеты, «несчастные случаи» произошли исключительно вследствие «справедливого народного гнева», который не смогли сдержать «истинные немцы». 2 июля газеты сообщили о казни «изменника Эрнста Рема».

В тот же день все подразделения полиции безопасности, части «черного ордена» СС и гестапо получили радиограмму, подписанную Германом Герингом и рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером. Шифровка из Берлина предписывала сжечь все документы, относящиеся к проведенным в последние дни секретным операциям.

Сколько человек было убито в период «ночи длинных ножей», которая на самом деле длилась трое суток? Сам Гитлер назвал в рейхстаге всего 71 жертву устроенной им кровавой бойни. На самом же деле было убито более 1000 человек и арестовано 1124. Таким образом, НСДАП, по словам Розенберга, «расчистила себе дорогу к завершению создания Третьего рейха».

— Из сделанных мне сообщений я усматриваю, что своим решительным вмешательством и смелыми личными действиями Вы в зародыше задушили все изменнические происки. Вы спасли немецкий народ от большой опасности. Выражаю Вам мою глубокую благодарность и признательность. С сердечным приветом фон Гинденбург, рейхспрезидент.

1 июля по радио выступил Геббельс, который красочно описал расстрел Рема и в очередной раз поведал нации о. проявленном ее фюрером героизме. Но даже сейчас он попытался скрыть истинные причины убийства Рема и разгрома СА и сделал упор на нетрадиционную сексуальную ориентацию Рема. Делалось это с одной целью: отвлечь людей от политики и выставить на первый план моральную и физическую нечистоплотность врагов фюрера. Звучало красиво, но… неубедительно по той простой причине, что Гитлер давно знал о наклонностях своего «старого товарища», как и обо всех безобразиях, которые штурмовики творили в казармах и на улицах, но всегда оставался в стороне от этого скотства, заявляя, что личная жизнь подчиненных его не касается. И когда 13 июля фюрер всячески поносил «этих свиней, запятнавших мундир штурмовика», никто, по словам Раушнинга, не принял всерьез официальную трактовку 30 июня — будто речь идет только о каре за гомосексуализм. Это, всегда заявлял он, было «беспощадной жестокостью и полным произволом».

Но Гитлеру и этого показалось мало, и 3 июля он собрал заседание Кабинета министров Германии. На нем спектакль продолжился, и от имени правительства генерал Бломберг поблагодарил фюрера за содеянное. В результате появилось решение, в котором черным по белому было написано: «Признать законным в качестве акта необходимой государственной обороны меры, принятые 30 июня и 1 и 2 июля для подавления изменнических покушений на государство». Ни один из присутствующих, включая министра юстиции Гюртнера, хорошо знавшего многих погибших во время устроенной Гитлером резни, не осмелился сказать хоть слово осуждения. Наоборот, министр поблагодарил Гитлера за «спасение Германии от революционного хаоса», после чего был принят новый закон, признававший действия Гитлера и эсэсовцев Гиммлера «мерами национальной обороны».