В 1322 году переяславский князь совершил путешествие в Орду. Вернулся он от хана Узбека с ордынским войском, возглавляемым послом хана, Ахмылом, которому хан поставил задачу навести порядок в великом княжестве Владимирском. Решал ее Ахмыл известными методами: разграбил Ярославль и с добычей вернулся к Узбеку.
В августе 1325 года митрополит всея Руси Петр и брат великого князя — Иван Данилович — заложили в Москве первую каменную церковь Успения Богородицы (Успенский собор). По замыслу князя и митрополита храм должен стать главной святыней города. «Близ места, на котором должен был стоять жертвенник, Петр собственноручно устроил себе гроб. «Бог благословит тебя, — говорил он Ивану Даниловичу, — и поставит выше всех других князей, и распространит город этот паче всех других городов; и будет род твой обладать местом сим вовеки; и руки его взыдут на плещи врагов ваших; и будут жить в нем святители, и кости мои здесь положены будут»[45].
В том же году в Орде от руки Дмитрия Грозные Очи погиб старший брат Ивана великий князь Юрий Данилович. Похоронили его в Москве с подобающими почестями и невиданной роскошью.
Узбек осудил поступок Дмитрия Грозные Очи, и 15 сентября 1326 года убийца Юрия Даниловича был казнен. Но ярлык на великое княжение хан выдал не Ивану Даниловичу, а брату казненного Александру. Этот шаг Узбека не способствовал примирению Москвы с Тверью. Впрочем, что хан ни сделай, даже выдай он великокняжеский ярлык Ивану Даниловичу, междоусобица на Руси не затихла бы — не время.
Ордынским повелителям очень выгодно было поддерживать пожар междоусобицы, но они его не раздували до гибельной силы, чтобы не иссяк источник поступления дани. Но не ханы Сарая и Каракорума были первопричиной этого страшного зла, обессилившего Русь.
Ордынцы лишь умело использовали в своих интересах по сути объективный, но очень длительный и мучительный процесс вызревания в недрах одной системы государственного правления, которая существовала с Рюрика, нового способа правления и перехода к нему. От каждого князя московского зависело, как далеко в его правление продвинется Русь в создании централизованного государства. Завершится этот процесс на рубеже XV–XVI веков. Москва к тому времени усилится настолько, что даже недоброжелатели ее не смогут представить себе иного города в качестве столицы крепнувшей державы.
Ивану Калите в этом движении была отведена ответственная роль собирателя русских земель вокруг Москвы, и он эту историческую задачу выполнил.
«Русский тип этого князя слагался из усердной религиозности и настойчивости, последовательной расчетливости, с отсутствием той «удалости», которая была нередкой чертой в южно-русских княжествах. Набожный и умный хозяйственник — вот в двух словах вся характеристика этого великого князя. Но, проявляя в своей деятельности именно эти две черты своего характера, Иван Данилович возвел Москву на новую, весьма важную ступень исторического бытия. Если при Юрии Долгоруком она была небольшим городком, вроде Переславля-Залесского, Можайска и т. п., а при Юрии Даниловиче доросла до значения Твери и Рязани, то при Калите она приобрела значение, которое принадлежало Владимиру, а до него — Киеву, то есть значение всероссийское»[46].
Но вернемся к Александру Михайловичу. Он год правил успешно, о чем в числе других документов свидетельствует договорная грамота новгородцев, написанная в начале 1327 года. В ней вольнолюбивые горожане признавали Александра законным правителем, делали ему целый ряд уступок. Такое отношение к сыну Михаила, с которым новгородцы, мягко говоря, не нашли общего языка, говорит прежде всего об авторитете и о немалых потенциальных возможностях великого князя как руководителя государственного масштаба. Впрочем, ситуация на Руси оказалась такой сложной и напряженной, что и Александр в ней растерялся. Иначе не объяснить случившееся с ним.
В 1327 году в Тверь с небольшим отрядом прибыл посол хана Шевкал, родственник Узбека, сын печально известного на Руси Дюденя. Целью всех подобных визитов была дань. Александр знал это, но до него дошли слухи, что ордынцы хотят его убить, а жителей Твери насильно обратить в мусульманскую веру, которую Сарай принял в 1312 году. Видимо, руководствуясь поговоркой «Дыма без огня не бывает», Александр принял эти слухи за чистую монету, стал собирать верных людей вокруг себя, рассказывал им, естественно, сгущая краски, о планах коварного врага: «Ордынцы убили моего отца и брата, они хотят уничтожить весь наш род и обратить жителей в свою веру» — так, по-видимому, звучали его речи. И люди верили ему, верили на беду свою.
Великий князь, чувствуя поддержку народа, совсем распалился, не потрудился думать, взвешивать все «за» и «против». Ну зачем, спрашивается, ордынцам, известным к тому же своей веротерпимостью, убивать Александра в его собственном городе Твери? Да тверчане наверняка растерзали бы Шевкала и его воинов. Недооценил князь Узбека, не было у него мудрости и сдержанности Калиты, который «особенно умел ладить с ханом, часто ездил в Орду, приобрел особенное расположение и доверие Узбека и оградил свою московскую землю от вторжения татарских послов…»[47] Александр говорил народу страстные гневные слова, люди, как трава в августовской степи, возгорались, требовали от князя решительных действий. «Дай нам оружие! — кричали они, зверея. — Мы накажем их!»
15 августа вооруженная толпа подступила к дворцу Михаила, где находились ордынцы. Было раннее утро. Ордынцы, пробужденные диким криком, выбежали на улицу, и начался неравный бой. Александр уже не контролировал действия толпы, да и свои собственные тоже. Воины Шевкала продержались в открытом бою весь день, но когда дело пошло к вечеру, они, уставшие, отступили во дворец Михаила. Александр приказал поджечь его. Посол хана и его люди сгорели заживо. Толпа на этом не остановилась. На следующий день убили всех ордынцев, даже купцов, никогда в жизни не бравших в руки оружие.
Узбек был человеком неглупым, решительным и суровым. Узнав о трагедии в Твери, он повел дело очень мудро: призвал к себе Ивана Даниловича, дал ему крупную по тем временам армию в пятьдесят тысяч человек и, пообещав в случае успеха боевой операции выдать ему ярлык на великое княжение, отправил на Тверь. Пять опытных темников Узбека возглавляли войско, к которому вскоре присоединились суздальцы.
Александр Михайлович наконец-то понял, в какую беду он вверг себя и свой народ. У него была возможность смягчить удар ордынцев: он мог пожертвовать собой, как то сделал в свое время его отец Михаил. Но сын оказался слабее отца. Он решил бороться за свою драгоценную жизнь, обратился за помощью к новгородцам, просил у них помощи, даже не желая понимать, что, куда бы он ни приехал, там следом сразу же появится войско ордынцев, чтобы наказать всех, кто участвовал в деле тверчан. Поведение тверского князя после убийства ханских послов напоминало поведение нашкодившего избалованного ребенка, мечущегося в поисках надежной защиты между родственниками. Новгородцы отказались от Александра наотрез. Он обиделся на них и подался в Псков, добросердечные жители которого приняли у себя нашкодившего князя.
Некоторые ученые называют этот эпизод из жизни Александра восстанием против ордынцев, а Тверь — авангардом, организатором борьбы русского народа против иноземных захватчиков. Но дела князей тверских в начале XIV века ничего общего с такими понятиями, как «восстание» и «организация борьбы», не имеют. Это был бунт. Это было убиение послов в своем собственном доме. Это была ошибка. Исправить ее мог только сам Александр и только собственной кровью. Он этого не понимал. Он не чувствовал напряжения ситуации, сложившейся в Восточной Европе, силу и мощь хана Узбека. В этом была беда и самого сына Михаила, и тверчан.