Первый штурм города, отчаянный и драматичный, окончился для воинов Стефана Батория неудачно. Он потерял пять тысяч человек убитыми, более десяти тысяч ранеными. У русских погибло восемьсот шестьдесят три человека, получили ранения тысяча шестьсот двадцать шесть человек.
На следующий день русские принялись восстанавливать разрушенные стены, а Стефан Баторий созвал совет. Его военачальники выглядели обескураженно. Многие из них еще не остыли от жаркой битвы, многие разуверились в том, что Псков вообще можно взять, но Баторий отступать не привык. Он заготовил еще в Польше несколько сюрпризов для русских и хотел их продемонстрировать, надеясь с помощью хотя бы одной какой-нибудь хитрости взять город.
Чужеземцы решили прорыть под Псков девять подкопов. Русские разгадали план, перехватили все подкопы. Подземная война закончилась. Еще до этого псковичи отказались от заманчивого предложения польского короля сдаться в плен. Выгоды он обещал немалые. Псковичи, за последние три четверти века натерпевшиеся от центральной власти так, что обиженному Курбскому и не снилось, наотрез отказались ото всех льгот и благ.
Затем началась война огненная. Целый день в город летели каленые ядра. Они поджигали дома, здания, сооружения, но жители не давали хода огню, быстро тушили пожары: работали стар и млад. Никому из них польские льготы были не нужны.
В октябре в бой пошли каменотесы, мужики жилистые, сильные. Ночью они пробрались со своим инструментом и большими щитами к стене, принялись за тяжелую работу, надеясь разрушить стену, завалить огромный кусок ее в воду. Баторий уже готовил для прорыва в том проеме ударную группу, но вдруг увидел вызывающую смешанные чувства и смешную, и страшную картину. Псковичи первое время никак не могли вывести из строя вражеских каменотесов. Те работали под прикрытием щитов под стеной, подрубая ее под корень. Наконец кто-то из защитников города предложил прекрасную идею… и вскоре польский король увидел на фоне стены болтающихся на огромных крюках своих доблестных каменотесов. Кричали они по-звериному. Больно было очень. Кто-то из них поддет был крюком за бок, кто-то — за живот, кого-то крюк подхватил за грудь — и трепыхались они в воздухе, кричали, прощались с жизнью.
Тогда же, в конце октября, в войске Батория начался голод. Попытка разжиться в Псково-Печерском монастыре продуктами, порохом и ядрами не увенчалась успехом. Монахи выстояли. Воины польского короля вернулись под Псков измученные: туда они прошли 56 километров и оттуда 56 километров. Голодные.
5 ноября чужеземцы перешли от активных боевых действий к осаде.
«Русские при осаде городов не думают о жизни, — скажет позже с восхищением Стефан Баторий послу папы римского Антонио Поссевино, — хладнокровно становятся на места убитых или взорванных действием подкопа и заграждают пролом грудью, день и ночь сражаясь; едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются»[181].
Пришли холода. А вместе с ними увеличилось недовольство воинов, особенно наемников. Когда-то, лет тридцать до осады Пскова Михалон Литвин написал в своем трактате: «…Москвитяне не готовят в войско наемников, которые когда-нибудь уйдут из их земли, и не расточают деньги на них, но стараются поощрять своих людей к усердной службе, заботясь не о плате за службу, но о величине их наследства»[182].
Литовский гуманист несколько идеализирует отношение русских царей и великих князей к наемникам, но в чем-то он глубоко прав: русские редко прибегали к помощи наемников, понимая, что в любую минуту те могут подвести «работодателя».
Первыми покинули войско Стефана Батория немцы. Ушли они домой по студеной чужой земле, оставив польского короля в тяжком раздумье. 4 января псковичи совершили очередную дерзкую вылазку и нанесли врагу страшный урон: только 80 знатных военачальников-поляков пало в том бою. Огромную добычу взяли псковичи.
Король был страшно озабочен. Никто в его ближнем окружении не догадывался, что он предпримет ночью. Весь день он ходил грустный. Вечером позвал к себе русского пленника, дал воину письмо для Шуйского и богатый ларец с золотом, мечтательно звеневшим под замком, ключ от которого воин упрятал за пазуху. «Доставь это князю и скажи, что я им восхищен. Он будет получать у меня много денег, и слава о нем будет греметь по всей Европе». Воин отправился в кромешной тьме к Пскову, дошел до ворот, постучал, продрогший. Его впустили и привели к И. П. Шуйскому. Тот внимательно выслушал уставшего воина, но вскрывать тяжелый ларец не стал, вызвал мастеров.
Они кумекали над ларцом недолго, осторожно вскрыли его и ахнули: в ларце торчали во все стороны двадцать четыре заряженных ствола. Любое неверное движение ключом — и кому-то из любопытных не посчастливилось бы.
Испытав все ему известные методы осады, Стефан Баторий 17 января 1582 года повел свое войско домой. Ему повезло. Иван IV Грозный не смог достойным образом воспользоваться этой замечательной победой русских воинов, видимо, потому, что плохо знал подданных. Они своим героизмом, своей мало кому из иностранцев понимаемой любовью к Родине решили и еще одну задачу, нерешенную царем: ответили на третье послание Курбского Ивану Грозному. Они сами и с Божьей помощью, пусть и залитые «кровью христианской», отстояли свое право «не исчезнуть», жить, причем жить навеки вечные с Русью.
Эти высокопарные слова, к сожалению, пробегают мимо глаз тех, кто срывается, злобством влекомый, на грехи тяжкие, а также и тех, кто, грехи эти никоим образом не воспринимая ни душой, ни разумом, отгораживается от всего родного, корневого, создает вокруг себя этакую безгрешную зону, чистоплюйское пространство и, уверенный, что не грешит, грешит не меньше первых.
17 января 1582 года в Псков прибыл человек, сообщивший о том, что между Русским государством и Польшей заключено десятилетнее перемирие. В 1583 году было заключено трехлетнее перемирие со Швецией. Страна Московия потеряла на сто сорок лет выходы к Балтийскому морю, то есть фактически проиграла двадцатичетырехлетнюю Ливонскую войну.
В том же году умер Андрей Курбский, человек талантливый, добрый, принципиальный. Стоит ли осуждать его за то, что он, отстаивая добролюбивые принципы, предал Родину, воевал против бывших сограждан, изысканно глумился над соотечественниками, оказавшимися в руках врага, ни словом не упомянув об этой беде в третьем послании, а значит, внутренне надеясь на то, что Стефан Баторий возьмет еще и Псков. Опальный князь мечтал сделать Грозного добрым любым путем, даже вмешательством извне. Псковичи решили иначе. И пятидесятипятилетний Курбский скончался, так и не дождавшись кары Господней на Ивана IV Васильевича, на его телохранителей, да и на весь русский народ, очень странный, не желающий себе самому добра «по Курбскому».
Русский царь еще жил.
Золотые ворота
Многие окружавшие Московское государство противники мечтали воспользоваться неудачным для русских финалом Ливонской войны, но сделать это им не удалось, потому что явный провал русских в войне со Стефаном Баторием оказал незначительное влияние на общее положение дел в царстве Грозного, как это ни странно звучит. Хотя Н. М. Карамзин, например, считал обидное поражение на западе чуть ли не катастрофой, обвинял Ивана IV: «…Иван, имея триста тысяч добрых воинов, терял наши западные владения, уступая их двадцати шести тысячам полумертвых ляхов и немцев…»[183] Многие исследователи того периода жизни главного опричника не могут простить ему проигрыш в Ливонской войне, не желая понимать, что Московии в третьей четверти XVI века нужно было вплотную заниматься Казанским и Астраханским ханствами, а также владениями сибирского хана Кучума, расположенными за Югорским камнем.
В 1563 году этот сын бухарского эмира выиграл долгую борьбу у хана Едигера, пленил его, погубил. Тонкий политик, Кучум внимательно следил за событиями в Восточной Европе, мечтал отнять у русских Казань, где они только-только стали обживаться. В 1569 году во время упомянутого похода османского войска при поддержке крымского хана на Астрахань Кучум изготовился к прыжку на Казань. После того как османы и крымские татары отступили, повелитель Сибирского ханства послал в Москву дань в 1000 соболей. Через два года Девлет-Гирей сжег столицу Русского государства, и Кучум обещаниями материальной и военной поддержки спровоцировал черемисов и другие племена, входящие в Казанское ханство, поднять восстание. В 1573 году его воевода Маметкул перешел через Югорский камень, налетел на русские селения. Узнав о разгроме Девлет-Гирея Хворостининым и Воротынским в битве на Молоди, Кучум вернул Маметкула в Сибирь и десять лет ждал, когда же у Ивана IV Грозного ухудшатся дела.