Внезапно появился мужчина с темной, густой бородой. Из-за спины он достал нож.

Я вздрогнула и попыталась отползти. Одна часть меня сказала мне, что он не причинит вреда. Пока не причинит. А другая часть сжалась от ужаса, увидев нож.

Я знала, что можно сделать ножом. Порезать что-нибудь. Заколоть кого-нибудь. Но я не хотела, чтобы меня проткнули этим ножом, как кусок мяса.

Мужчина проворчал что-то и ткнул меня пальцами в плечо, прижимая со всей силой к матрасу на нижнем ярусе кровати. Я закричала, когда он грубым движением перевернул меня на живот. Я пиналась, извивалась, пыталась приподняться, но знала, что веду заранее проигранный бой.

Он начал рывками разрезать веревку, которая глубоко впивалась в мои израненные запястья. Лезвие было тупым, и, казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он освободил мои руки.

Мужчина освободил меня и с угрюмым видом отстранился. Я медленно села, потерла запястья и кожу, на которой сейчас виднелся след от веревки, от кровоточащих ран она горела яростно алым.

— Ты. Останься здесь, — он ткнул пальцем мне в лицо, прежде чем направился на выход. Тяжелая, черная дверь открылась, и он исчез за ней. В комнате раздался громкий щелчок замка, запирая дом.

В тот момент, когда он ушел, я начала рассматривать своих соседок по комнате. Только несколько девочек встретились со мной взглядами, остальные испуганно сутулились.

Я не могла заставить себя перестать пристально рассматривать их. Восемь кроватей. Восемь девушек. В наших похищениях не было никакой общей закономерности. Там были блондинки, брюнетки, рыжие и шатенки. По цвету кожи мы тоже отличались: три азиатки, две афроамериканки и две белые.

У нас не было ничего общего. Полиция ни за что бы ни смогла догадаться, кто может быть следующей жертвой, казалось, любая из девушек была потенциальной мишенью на похищение. Не имело значения: высокие, низенькие, худые, полные. С большой грудью, длинноногие. Мы все здесь были по одной причине.

Причине, которую я еще не знала.

По причине, которую я не хотела знать.

Тянулись часы, а мы просто разглядывали друг друга. Никто не говорил, мы не нуждались в этом. Мы общались молча, наше молчание было откровеннее всяких слов. Разговаривали наши души. Мы успокаивали друг друга, разделяя то, что произошло с нами.

Мерцающая лампочка освещала нашу клетку, посылая напряженность, которая распространилась по комнате.

Через какое-то время открылась дверь, и молодой мужчина со сломанным зубом и рваным шрамом на лице занес поднос с восьмью мисками и поставил в центре комнаты. Спертый воздух нашей камеры наполнил запах еды, это было что-то жареное с теплым хлебом, с которым это можно было съесть. Желудок заурчал. Последний раз я ела на завтрак.

Моё сердце болезненно защемило при мысли о Брэксе. Казалось, это было так давно, когда мы проводили нашу первую ночь в Канкуне, наслаждаясь нашей связью.

Я заставила себя перестать думать о нем. Это причиняло слишком много боли.

Никто не двигался, но мы все с тоской смотрели на еду, в тот момент, когда дверь вновь закрылась.

Я ждала, потому что хотела посмотреть, которая из девушек была главной.

Никто не шевелился.

Запах еды уничтожал меня, я больше ни минуты не могла терпеть. Я не стану сидеть и ждать, кто знает, когда за нами придут в следующий раз.

Я пододвинулась.

Тело было, будто деревянным и сопротивлялось каждому движению, но я встала, собрала все миски и с тоненьким кусочком хлеба раздала их девочкам.

Они робко улыбались, и их глаза были полны слез. Я находила утешение, помогая им. По крайней мере, они не одиноки. Мы все впутаны в это.

Когда я отдала последнюю миску и осталась только моя, я должна была глотать слезы. Они утопили бы меня, если бы я позволила им пролиться.

Брэкс. Моя жизнь. Мой счастливый, радостный мир растворился и сбросил меня в ад.

Я больше не принадлежала Брэксу. Я даже не принадлежала самой себе. Я принадлежала холодному, неизвестному и заполненному ужасом будущему.

С трудом сглотнув, я прогнала слезы. Они сейчас были ни к чему, и я отказывалась раскисать. Набрав полный рот жидкой овсяной каши, я поперхнулась, но сдержала себя в руках, стараясь быть сильной.

Я не заплачу.

Не сегодня.

*Веерохвостка*

Уже два дня, как маленькая комнатка стала моим миром.

Еда приносилась нам дважды в день, что позволяло нам хоть как-то коротать монотонные часы ожидания. Страх, который одолевал нас, уходил с каждым следующим звуком тикающих часов, оставляя меня один на один со своими страхами и пустотой.

Оставшиеся часы были проведены, глядя в никуда, и самое большее, что мы могли сделать — смотреть друг на друга.

Несколько женщин разговаривали тихим шепотом, но не я. Я сидела в полнейшем молчании и составляла план побега, если выдастся такая возможность. Они отняли мою свободу, но я могла попытаться вернуть ее назад.

Сколько я себя помню, я всегда была слабым, тихим и бесхарактерным человеком, той, о чьем мнении можно было не заботиться, не принимать в расчет. Даже с Брэксом у меня никогда не хватало сил сказать всю правду до конца. Все изменилось за последние два дня. Я сидела, размышляя о своей жизни, прокручивая ее как кинопленку. Я спрятала подальше свой страх быть осужденной за то, что произошло, и во мне встрепенулась ярость. Гнев блеснул вспышкой, словно по волшебству, заполняя меня. Долгое время он был внутри меня, прикрывая непроницаемой накидкой. Я никогда больше не буду прятать свои настоящие чувства или отказываться от того, чего хочу так сильно. А сейчас тем, чего я больше всего в жизни хотела, была свобода.

Нашу еду приносил тот же молодой человек со шрамом, тянущимся от его брови и почти до скулы. Как бы ни была зашита рана, она сделала свою грязную работу: кожа была ужасно сморщена настолько, что я искренне его жалела, даже не смотря на то, что он был в сговоре с похитителями.

По телосложению он не был крупным, но двигался с силой, противоречащей его обычности. Я внимательно наблюдала за ним, размышляя о том, смогу ли я на него напасть и обездвижить, помогут ли мне другие женщины.

Если бы женщины даже и объединились, как долго мы могли продержаться? Охранники были у внешнего входа, охраняя двери, и я даже не знала, что там было вокруг. Город, лес, городские постройки или местность деревенского типа. Не было ни малейшего смысла двигаться, пока мы конкретно не знали, что и как. Знание было нашей силой, а внезапный шанс нашим главным ключом ко всему.

Страх запульсировал в венах и пронесся горячей лавой по моей крови, обжигая и без того израненное тело. Напоминание об опасности таилось в каждом дюйме этого места, самоуверенность была не очень хорошей идеей.

— Пошли со мной, шлюха, — пальцы жёстко сомкнулись на моём израненном запястье и с силой дернули меня вверх. Облизывая потрескавшиеся губы, он потащил меня к двери. Нет! Я не пойду, не так.

Я сжала колени, стопами заплетаясь на старом, гнилом дощатом полу, пытаясь восстановить равновесие и выпрямиться, но так и не смогла побороть ту силу, с которой он меня тащил. Потянув с большей силой, впечатывая в свое огромное тело. От Кожаного Жилета исходил тошнотворный запах пота и металла.

Женщины начали плакать, разорвав воплем отчаяния когда-то сдерживающее нас, гнетущее молчание. Наш небольшой оазис безумия был разрушен.

Я извивалась, пытаясь всеми силами избавиться от цепких пальцев на моем запястье, но вдруг он протянул руку и влепил мне пощечину. Скулу обожгло болью, и я зажмурила глаза.

— ПОДЧИНЯЙСЯ!!! Если не хочешь, чтобы я ударил тебя еще раз, — в ярости прорычал Кожаный Жилет. Дополнительно усилив свой захват, он потащил меня вниз по длинному коридору. Мое лицо горело от резкой боли, но я быстро попыталась отодвинуть на задний план это чувство дискомфорта. Боль отвлекала меня, а мне нужно было быть собранной.