— А это… ты откуда столько денег берешь? Работа такая?

— Работа… как всякая работа, — усмехнулся отец. — Была бы голова да руки. Зарабатываю я, Дима, прилично, не обижаюсь.

— А чего ты делаешь?

— Дело нехитрое, телеграммы разношу. Три-четыре часа работы. Да и то не каждый день.

— И сколько платят?

— Ну… на эти с маслом не пожуешь. Подрабатываю.

«Чего-то юлит, — подумал Димка. — Может, ворует?»

— А в милицию за это не заберут? — решившись, спросил он.

— Нет, — качнул головой Федор Николаевич. — С этим в порядке. — Потом, видимо, решив, что разговор слишком серьезен, поискал глазами укромное место, увидел за углом дома, во дворике, белье на веревке, качели на двух столбах и свернул туда. И лавочка нашлась. Смахнул с нее песок, присел.

— Видишь, ногти желтые, — показал он руку. — Отчего, думаешь? От курева? Нет. От воды. Червяк есть такой, трубочник. В нитку толщиной. Живет в ручье. А ручей… в нем не напьешься — грязь, нефть. Вот и мою трубочника. Мотыля тоже мою. Работа, конечно, бывает и почище. Но, как говорится, всякий труд почетен. Зато и деньги беру хорошие. Лучший корм для рыбок. А еще черных телескопов стал разводить. Редкая рыбка. В большом почете у любителя. Но выращивать трудно. Капризное дело — икра, мальки, температура, вода особая. А потом выкормить. Но когда уж выкормишь, доведешь до товарной кондиции — это деньги.

Отец посмотрел на часы, усмехнулся:

— Время — тоже деньги. Пора мне, Дима. Видел, на доме было написано: «Летайте самолетами»?.. Надо спешить… А ты, будет случай, скажи обо мне хорошее слово маме. Глядишь, все у нас и пойдет ладом. Долго ей быть одной? Ну, глупый я был, может, чего не так делал… Теперь поумнел, не пью. Какого еще принца ей надо? Не всем же работать в газете!.. А часы тебе нравятся? — неожиданно спросил отец и опять поднял рукав. — Что ж, и тебе куплю такие. Парень большой. Ты в какой ходишь?

— В пятый перешел.

— Да ну! — словно начисто забыв, сколько сыну лет, сказал Федор Николаевич. — Тогда и говорить не о чем — куплю!..

На остановке автобуса отец, как взрослому мужчине, пожал Димке руку:

— Ты с матерью поосторожней говори. Про машинку… тоже, пожалуй, не надо пока… Сердечный привет Елене Трофимовне!

Бабушка словно дожидалась этого привета. Встретила Димку с таким лицом, что он подумал: «Нет, все равно не выпытаешь! И тебе не скажу про машинку».

И не сказал, хотя бабушка про все подробно расспрашивала и сильно удивилась, что ее недавний зять ничего не подарил сыну.

— Мороженым угостил, в кино были — хватит. Чего еще? — Димка пожал плечами.

А про то, что отец разводит аквариумных рыбок, сказал. Чего таить — дело интересное. И нужное. Не раз бывал в зоомагазине — сколько любителей толпится! Все хотят хороших рыбок заиметь.

Елена Трофимовна занятие Федора Николаевича тоже одобрила:

— Я ведь говорила — он поворотливый. Такие на дороге не валяются. Пусть-ка Надежда еще раз подумает…

Потом Елена Трофимовна взяла хозяйственную сумку и звякнула ключами:

— Все ждала, когда вернешься. За хлебом схожу да посмотрю в молочном.

Димка обрадовался, что остался один. Скорей машинку на стол и принялся всякие головоломные задачки задавать. Справляется! И секунды не думает. Хорошую вещь отец подарил! А если еще часы… Но… можно ли принимать такой дорогой подарок? Если мама узнает… Что скажет? Она-то золотые часы не захотела от него брать.

Смотрел Димка на чудо-машинку, радовался, но было и тревожно.

Только стал думать о матери — тут она и объявилась. Длинные, настойчивые телефонные гудки заставили Димку бегом побежать в переднюю.

— Димочка, ты? — услышал он четкий, взволнованный и громкий голос матери. Ему даже почудилось, что она рядом, за дверью стоит. — Ну как, сынок, дела? Что нового? Как в школе?

— Нормально.

— Нет, ты не уходи, — нетерпеливо сказала Надежда Сергеевна. — Мне твое «нормально» не нужно. Давай — подробности, факты.

— Какие факты?

— А почему голос у тебя… будто лимон во рту держишь?

— Обыкновенный голос.

— Случилось что-то? Ну говори. Я же слышу!

— Ничего не случилось.

— А по русскому? Что вывели?

— Тройку.

— Из-за нее расстроился?

— Да не расстроился.

— Господи, ничего от тебя не добьешься! Бабушка здорова? Где она? Позови.

— За хлебом бабушка ушла. Недавно.

— А ты что же, ноги в школе забыл — почему сам не пошел?.. Нет, завтра приеду — я с вами разберусь! Целую! До завтра!

«Этому не бывать!»

Занятый домашними неурядицами, Димка и не заметил, как подкрался последний день учебы. И никакой особенной радости он не почувствовал. Чего уж тут прыгать до потолка! Для кого, и верно, счастье великое — каникулы: свобода, поездки, море, походы. Только не для него.

Вот Марина Лизюкова другое дело. Все у нее хорошо, все прекрасно. И отец — что надо: с машиной, в университете лекции читает. Через несколько дней Марина уезжает с бабушкой на море. Да, позавидовать можно — и папа, и машина, и море. А теперь и новый кавалер появился. Разве Димка не понял, почему Любчик вдруг взялся за физкультуру и уговорил отца врезать в дверях турник? Эта физкультура не так ему нужна для будущих космических полетов, как для того, чтоб Марине понравиться.

«А что, — невесело подумал Димка, подрастет Любчик, мускулы накачает — Марина и перестанет смотреть на меня. Зря, может, про Любчика ей сказал?..»

Димка немножко ревновал к Любчику. Вот вышли они в последний раз из школы, а Марина не только ему, а сразу обоим — и Димке, и Любчику сказала:

— Ребята, как хорошо-то! Три месяца каникул!.. Вы не спешите? Меня проводите?

У Любчика, конечно, рот до ушей! Идет от Марины по правую руку, Димка — слева. И в разговоре Любчик будто правая рука. Где-то в журнале уже раскопал статью о виндсёрфинге, и теперь не хуже Марины всякими удивительными подробностями сыплет.

А велика ли дорога к ее дому! Напротив почтового отделения и живет.

— Пришли, — сказала Марина и поглядела на балкон третьего этажа. — Те два окна, видите, — наши. А кухня и моя комната на другую сторону выходят. Хотите посмотреть?

Обошли дом. Марина показала два окна и тополь, высокий, с блестящими, будто лакированными, листьями.

— Мое окно со шторой, видите? Я там живу. А воробьи на тополе живут. Иногда такой крик поднимают, что спать не дают. Но я им прощаю. Наверно, очень важные воробьиные проблемы решают.

Димка вспомнил, как недавно гнался во дворе за кошкой, сцапавшей воробья, но рассказывать об этом не стал. Кошку все равно не догнал, воробья не спас, да и некогда рассказывать — вот уже портфель в другую руку переложила, сейчас скажет: «До свиданья!»

Портфель Марина переложила и на подъезд свой взглянула, а вот прощаться ей, видно, не хотелось. Черные глаза наполнились грустью.

— А проводить меня придете? — спросила, не поднимая ресниц. — Поезд в шесть часов вечера уходит. В среду. Папа на вокзал на машине отвезет. Мы все поместимся. Придете?

Любчик радостно закивал, а Димка вздохнул про себя.

— Придем, — сказал он и, чтобы не показаться грустным, бодро добавил: — Точно придем, как в аптеке!

По дороге к дому оживленный Любчик принялся было объяснять, что доска, на которой плавают в море, не простая, а специальная, и парус на ней должен поворачиваться во все стороны, но Димка слушал его плохо и с тревогой думал: приехала мама или не приехала?..

И только вставил ключ в щелку замка, понял: приехала! Из-за двери был слышен быстрый стук пишущей машинки.

И еще Димка понял, что он ждал мать, соскучился по ней.

По всему было видно, что и Надежда Сергеевна хотела поскорее увидеть сына. Пять секунд назад тюкала ее машинка, а когда Димка вошел в переднюю, то мама, уперев руки в бока, уже стояла в дверях комнаты и в нетерпении смешливо хмурила брови.