Завтра начинались боевые действия, в которых Галя никакого участия не принимала, и ей предстояло оставаться в Джелалабадском госпитале «в режиме ожидания» — как сама она подшучивала над собой на армейский манер. Но сидеть сложа руки она не могла, поэтому и решила помочь хирургическим сестрам. Армейская операция была масштабной, и следовало ожидать поступления большого числа раненых.

Под вечер к ним в модуль заглянули Тайфун с Вагановым, принесли бутылку коньяку, но застолье не клеилось — Гале нездоровилось, настроение у нее было неважное, и гости вскоре ретировались.

— Какое-то у меня скверное предчувствие, любимый, — устало произнесла Афродита, привычно устраиваясь в постели рядом. — Не нравится мне этот цирк. Не знаю, что тебя ждет впереди, но что-то мне подсказывает… — Она не смогла закончить, так как любимый прервал ее поцелуем.

— Не думай об этом, солнышко мое! — спустя полчаса, все еще задыхаясь, проговорил он. — Я обязан закончить это дело и получить результат. Потерпи немного, о рахат-лукум моего сердца! Еще несколько дней, и мы с тобой уже будем «на югах»! — успокаивал он девушку.

— Ну, ты, Рахат-Лукумыч, и мертвого уломаешь! — засмеялась Галя, обвивая Санину шею и прижимаясь всем телом…

Ранним утром колонна тяжелой техники, напоминавшая прошлогоднего «великого змея», двинулась по уже знакомому капитану Петренко маршруту. «Буратино» и его «друзья» неспешно пылили в середине колонны. Движение то и дело прерывалось — Отряд обеспечения движения местами сталкивался с ожесточенным сопротивлением, и приходилось ждать, пока ООД пробьет дорогу.

Как и год назад, периодически открывал огонь дивизион «Гвоздик»[155], а джелалабадские вертолетчики методично уничтожали цели, видимые с воздуха. Все это было знакомо Хантеру и не вызывало ни малейших эмоций. У поворота на Сапамхейль он притормозил свою колонну… Реакция последовала незамедлительно — в эфире прозвучал жалобный стон.

— Свалился с борта медицинский контейнер с перекисью водорода! — голосил, не забывая о кодовых обозначениях, Дыня. — Что мне делать? Как я его спишу?

— Я Хантер! Без паники! — сразу же вмешался капитан. — Выставить у контейнера охрану и «дредноут» под командой Стингера! — приказал он. — Всем остальным — продолжать движение! Не отставать, сократить интервалы между машинами!

Реактивщики вместе с «Гиацинтами», составлявшие ядро армейской артиллерийской группы, настойчиво ползли вперед. «Буратино» с «Артемоном», буксируя свои допотопные зенитные орудия, смирно плелись в артиллерийской колонне, хотя формально подчинялись руководителям войск химзащиты. Однако секретность, окружавшая «Худший кошмар Карабаса-Барабаса», сделала свое дело — никто в колонне доподлинно не знал, что за бронированные монстры тащатся по соседству.

Вскоре показалось знакомое до отвращения место — кишлак Темаче. Вернее, точка, которая теперь только на картах именовалась этим населенным пунктом. Вотчина покойного муллы Сайфуля лежала в руинах — бурьян и одичавший виноград скрывали остатки дувалов и развалины построек. Высоты Кранты и полей, которые ее окружали, больше не существовало — холмик с пологими склонами ничем не напоминал солидный курган, возвышавшийся здесь еще в прошлом году, а сорняки затянули поля.

Разбитой техники на местах ожесточенных боев практически не осталось — только ржавые железные остовы: что не смогли эвакуировать шурави, растащили на металлолом деловитые аборигены. Речка Вари-руд все так же несла быстрые воды в реку Кабул. Колонна без усилий поднялась на горку и двинулась дальше. А вот и Асава, заброшенный населенный пункт…

В центре полуразбитого кишлака, у руин мечети, где весной ранили рафика Давлета, шурави ожидало необычное зрелище. На обочине дороги одиноко стояла юная девушка лет тринадцати, практически девчонка. Стояла совершенно неподвижно, как памятник самой себе, и, казалось, даже не моргала.

Боевые машины шли мимо, обдавая ее клубами пыли и выхлопами мощных двигателей, но девушка оставалась недвижимой. Взглянув в бинокль, Хантер понял — это молодая женщина, только что выданная замуж, — об этом свидетельствовал наряд невесты. Однако она в чем-то провинилась перед мужем или его родней по мужской линии. Сняв бурка, молодую женщину выставили на растерзание «шуравийскому зверью» — именно так следовало расценивать эту демонстрацию.

Слезы прокладывали дорожки на покрытом слоем пыли миловидном лице девушки, явно еще не успевшей вкусить «сладости» супружеских побоев и тяжкой работы, которая неизбежно ложится на плечи всякой замужней афганки, живущей в сельской местности. А сейчас она замерла в ужасе, ожидая неизбежного насилия и страшной смерти от рук чужеземных пришельцев.

— Чего это она тут торчит? — спросил у капитана сержант Фролов, «замок»[156]Стингера, высовываясь из брони. — Жить, что ли, надоело? Ее ж свои потом на ремни пустят…

— Видишь ли, Фрол, — задумчиво ответил капитан, следя за тем, как две машины из агитотряда, находившегося в составе колонны, свернули на обочину, невзирая на минную угрозу, и остановились рядом с юной ханум. — Для девчонки это — верная гибель. То, что ее выставили на виду у кяфиров в брачном наряде, но без бурка, все равно как если бы в нашей деревне выгнали невесту за околицу нагишом и в фате. Но наша девчонка может плюнуть на свою деревню, перебраться в другое место и жить себе дальше. А вот эта, согласно шариату, обречена. «Духи» решили, что шурави ее непременно изнасилуют, а может, и убьют прямо здесь. И не факт, что сейчас в развалинах не сидит какой-нибудь моджахед с видеокамерой. Если же этого не случится, ее все равно прикончат свои.

— Хер им под ребро! — возмутился крепыш Фрол. — А что, спасти ее никак нельзя? — совершенно по-детски спросил он. — Жалко же девчонку, совсем молоденькая. Да и симпатичная вроде, не то что ихние сушеные обезьяны…

— Сдается мне, сейчас этим как раз и занимаются, — ответил Петренко, наблюдая, как две шурави-ханум из агитотряда уводят девушку от обочины и направляются вместе с ней к «Алле Пугачевой». — Не вышел цимус у душманов. Кино про зверства шурави отменяется!

Асава вместе с рассуждениями о шариате и диких местных нравах осталась позади. Сразу за кишлаком Хантер увидел ржавый и покрытый копотью корпус «бээмпэшки» — то были останки его боевой машины. Неожиданно на глаза навернулись слезы, и пришлось нацепить солнцезащитные очки, чтобы никто не заметил.

— Стой! — скомандовал он механику-водителю, и «броня» послушно остановилась. — Минуту перекурите! — бросил он встревожившимся десантникам. — Сопровождать не надо, я мигом!

Спешившись, капитан почувствовал, как бешено колотится сердце. Неуверенно ступая негнущимися ногами, он приблизился к останкам грозной когда-то боевой машины. Прикоснулся к броне — та была горячей, словно до сих пор хранила жар того кровавого дня, а на ладони остался рыже-черный след. Заглянул внутрь корпуса — все выгоревшее, мертвое, пустое…

С тяжелым сердцем обошел он пятачок, где довелось принять неравный бой, припоминая все в мельчайших подробностях: вот груда камней, за которыми он отрезал Лосю ногу, вот место, где отошел в иной мир бедняга Джойстик, вот валуны, вокруг которых Шекор-туран играл с «духами» в «пионербол». Внезапно ему стало не по себе — между камнями торчала… кроссовка. Приблизившись, капитан увидел, что из нее выглядывает человеческая кость. Нога Лося, его боевого товарища, — рядового Кулика, Женьки…

Спина сразу замерзла, в глазах поплыл туман, в ушах шумело. Не понимая, что он делает и зачем, Александр наклонился и освободил кроссовку из расселины между камнями. За ней потащилась выбеленная солнцем кость и обрывок штанины комбинезона. На мгновение он застыл…

— Хантер, не надо! — Сильный толчок в плечо привел его в чувство. Позади стоял Дыня, примчавшийся с самого конца колонны. — Не время вспоминать! Колонна разорвалась! Надо спешить. Пацуков в эфире аж заходится, того и гляди сам себе пасть порвет!.. Эй, что это у тебя?! — оторопел ротный, упершись взглядом в кроссовку с ее жутким содержимым.