Ему принесли стол; он выпил рюмку сури и опорожнил чашку горячего супа.

— Я вот о чем думаю, муженек, — сказала Сун Ок, подсев к Куак Ба Ви. — Из ваших бэлмаырцев на свадьбе почти никого не было. Может, наварим мы лапши да пригласим их, а? Живете вы в одной деревне, а выходит — обошли мы их. Неудобно как-то.

— Это было бы неплохо. Да ведь не по карману нам, — смущенно проговорил Куак Ба Ви.

— Об этом не беспокойтесь! Все будет в порядке. Так что сходите-ка после завтра в Бэлмаыр да пригласите ваших односельчан к обеду.

— Думаете, мы сможем это устроить?

— Хороший обед приготовить трудновато. Но ведь у нас от вчерашнего дня много осталось. Добавим лапши, вот и хватит на всех угощенья! Ничего, выкрутимся как-нибудь…

Доброта Сун Ок тронула Куак Ба Ви.

В воздухе чувствовалось веяние холодного весеннего ветерка, осыпающего ранние цветы. Гомон в саду смолк. Воробьи, только что задававшие в ветвях груши громогласный концерт, куда-то исчезли. Видно, в поисках завтрака перелетели в другое место.

Белоснежный наряд груши светился под лучами солнца.

После завтрака Куак Ба Ви отправился в Бэлмаыр, а Сун Ок, позвав свою соседку, жену Ким Чем Ди, занялась приготовлением обеда. Они принесли из столовой лапшу, подкупили кое-чего на рынке.

С утра пришел Кан Са Гва с семьей и просидел у Сун Ок до самого прихода гостей. Со вчерашнего вечера он находился в приподнятом настроении. Его огорчало лишь то, что не с кем ему было побалагурить да поразглагольствовать. Так и не подыскав себе слушателя, он усадил рядом с собой свою жену и начал выкладывать ей все, что приходило ему в голову: начиная с житейских былей и небылиц и кончая древнейшими сказками.

Только он собрался уходить, как в комнату вошли шумной гурьбой Куак Ба Ви и его односельчане.

Жена Кан Гюна помогала Сун Ок и жене Ким Чем Ди накрывать столики для гостей. Сам Кан Гюн заглянул к Сун Ок лишь в полдень, воспользовавшись обеденным перерывом.

Бэлмаырцев было около двадцати человек. Все близкие приятели Куак Ба Ви: Сен Дар Хо, Тё Дэ Мо, Пак Чем Ди, Тю Тхэ Вон, Ко Сен До, Квон Чир Бок.

Когда все собрались, хозяин вынес гостям столы с обедом. На столиках, поставленных в ряд и покрытых бумагой, красовались аккуратно разложенные закуски.

Для многих бэлмаырцев все это было в диковинку, и они смущенно переглядывались. С нескрываемой завистью смотрел Ко Сен До на Куак Ба Ви, с которым они вместе вели холостяцкую жизнь. От души завидовал он счастливцу и стыдно ему было за себя.

В прежние времена, какими бы способностями человек ни обладал (имей он хоть семь пядей во лбу), но если он был тружеником, — не мог продвинуться в жизни. Наоборот, его старались втоптать в грязь. И пусть пылало в его сердце жаркое пламя любви к родине, желание отдать свои силы, всего себя народу, его отталкивали с презрением, и его силы, его способности пропадали впустую: он был лишен возможности применить их полностью.

Если же человек принадлежал к привилегированным классам общества, — будь он хоть последней тупицей и бездарью, — то легко продвигался по служебной лестнице вверх и получал, спекулируя на давно истлевших костях своих предков, самые наивысочайшие посты.

Такие люди знали в совершенстве только одно дело: всячески притеснять народ, бесчеловечно грабить его и набивать свою ненасытную утробу.

При старом, гнилом строе самородки, талантливые выходцы из народа преследовались, подвергались гонениям и унижениям.

Кто вершил делами в деревне Бэлмаыр до освобождения Кореи? Представители имущего класса, презренные ставленники японских оккупантов, а по сути дела — отребье человеческое. Всеми правдами и неправдами старались они сколотить себе капитал; в глазах их, словно у голодных волков, вечно сверкала жадность; лебезя перед своими хозяевами-японцами, они беззастенчиво обкрадывали, грабили, обманывали простых корейских тружеников.

Крестьяне несли на себе двойное ярмо; они гнули спину и на собственных помещиков, и на колонизаторов-японцев. Каждый новый день приносил с собой лишь новые лишения; жизнь была тягостной и беспросветной.

Рабство экономическое, рабство политическое усугублялось культурной отсталостью. Крестьяне обречены были на темноту и невежество.

Новый строй — строй народной демократии — открыл перед народом светлые, радужные перспективы. Зарытые в землю таланты могли теперь развернуться во всю!

Щедро раскрывались таившиеся прежде под спудом способности Куак Ба Ви. Он показал себя честным, самоотверженным тружеником. Для Куак Ба Ви и других крестьян интересы родной деревни и государства слились воедино. Поэтому-то и смог Куак Ба Ви проявить благородную инициативу в деле поднятия целины, поэтому-то так горячо поддержали его односельчане. Он показал достойный пример, и они последовали за ним. Он работал с энтузиазмом и увлек за собой всех.

Это было мощное, все сметающее на своем пути, ломающее вековые устои народное движение, в которое вливались все новые и новые силы.

Естественно, что к Куак Ба Ви относились теперь по-иному, чем прежде. Даже те, кто бывало смотрел на него свысока и подсмеивался над ним, прониклись к нему уважением, старались подражать ему, увидели в нем нового человека и пошли за ним.

Чем больше росла популярность Куак Ба Ви, тем больше людям хотелось знать его прошлое. Находились и такие, которые сочиняли всяческие фантастические истории, героем которых был Куак Ба Ви. Биография Куак Ба Ви обрастала легендами, а сам он становился чуть ли не сказочным героем. И здесь, на свадьбе, иные гости, многозначительно кивая головами, говорили, как о вполне достоверном, что Куак Ба Ви в молодости был партизаном. Убил кучу японцев, а потом, в связи с изменением обстановки, переменил фамилию и укрылся в деревне…

Тю Тхэ Вон даже рассказал как бы к случаю историю о Цой Чир Сене из Чхорвона, многозначительно поглядывая на Куак Ба Ви, словно эта история и впрямь имела какое-то отношение к нему.

История эта вкратце такова. Цой Чир Сен работал при японцах в одной из партий землемеров Западного управления японского генерал-губернаторства простым чернорабочим: он вбивал в землю землемерные шесты.

Однажды отправился он с японским землеустроителем обмерять земельные участки, принадлежащие пхеньганским артелям по проведению мелиоративных работ. Едва они пришли на место, японец спохватился, что забыл рулетку в гостинице. Услышав это, Цой Чир Сен вызвался сбегать в город. Время было уже позднее; до города больше пятидесяти ли. А рулетка понадобится японцу рано утром. Успеет ли Цой Чир Сен обернуться за одну ночь? Поезда в ночное время здесь не ходили, да и до железной дороги было не близко.

Подумав, японец согласился отпустить Цой Чир Сена, хотя и не был уверен, что тот сумеет вернуться к сроку. Но не прошло и трех часов, а Цой Чир Сен уж тут как тут! Вынул из кармана рулетку и подал японцу. Японец посмотрел: да, его рулетка. Это и обрадовало и удивило японца. Как смог Цой Чир Сен так быстро сходить за рулеткой? В голову японца закралось подозрение. Может быть, Цой Чир Сен нарочно спрятал рулетку, а когда японец стал искать ее, вызвался помочь, чтобы войти в доверие начальника? И вместо того чтобы похвалить Цой Чир Сена, японец принялся его распекать: «Мошенник и плут, ты надеялся, что я не догадаюсь о твоих проделках?» Обидно было Цой Чир Сену терпеть незаслуженную ругань, но он даже и не пытался оправдываться.

Закончив работу, они вернулись в Чхорвон. Однажды японец повстречал хозяина гостиницы, в которой он забыл рулетку, и спросил его, правда ли, что Цой Чир Сен приходил к нему за рулеткой. Хозяин подтвердил: да, в ночь на такое-то число был у него Цой Чир Сен и забрал рулетку.

Убедившись, что Цой Чир Сен сказал правду, они немало удивились, как же это сумел проклятый кореец за три часа пройти сто ли. И японец еще пуще возненавидел Цой Чир Сена. Землемер пошептался с хозяином гостиницы, и они порешили, что опасно держать такого человека в землемерной группе. Японец прогнал Цой Чир Сена с работы. Без всякой причины потеряв работу, тот вдруг оказался выброшенным на улицу без крова, без куска хлеба.