На следующий день, сама себе не желая признаться, она ждала звонка Владимира. Она так хотела увидеть его лицо, эти синие глаза, которые, казалось, читают всю ее подноготную. Его губы с этим волнующим изгибом, к которым ей так хотелось прильнуть губами.

Они сидели в маленькой кафешке в центре. Владимир, нежно смотря ей в глаза, взял ее за руку, и она снова почувствовала себя как в студенческие годы, молодой и неопытной. Он ласкал ее глазами, и Вера не могла оторвать свой взгляд от его. Казалось, прошла целая вечность, а они все еще смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова, пока подошедший с заказом официант не прервал их.

Во время еды они просто улыбались друг другу, перекидываясь ничего не значащими фразами.

Расплатившись по счету, Владимир, взяв Веру за руку, нежно, но уверенно потянул ее за собой. И она подчинилась. Больше не боясь, не раздумывая, не сомневаясь, она просто последовала за ним.

Он поймал такси, и она буквально упала в его объятия на заднем сиденье. Осторожно, словно это была фарфоровая ваза, он взял ее лицо в свои руки и начал целовать лоб, глаза, нос и, наконец, губы. И снова, как в тот самый первый раз, в походе, у озера, Вера почувствовала себя с ним единым целым. Весь их маршрут до его дома стал бесконечным поцелуем.

Машина остановилась, и они вынуждены были оторваться друг от друга. В зеркало водителя Вера увидела пару смеющихся глаз. Шофер, молодой паренек, терпеливо ждал, когда сидящая на заднем сиденье пара наконец‑то оторвется друг от друга.

Вера фыркнула от смеха, подумав про себя: «Думает, наверное, совсем рехнулись на старости лет».

Владимир быстро пошел по лестнице, ведя Веру за собой. Ноги были как вата, от волнения она почти не могла идти.

Он дрожащими руками открыл дверь.

«А ведь он тоже волнуется», — подумала про себя Вера.

Он стал жадно целовать ее в коридоре. И ничего больше не было, лишь мужчина и женщина, такие, как их создала природа, и то, из‑за чего они сходились во все времена и цивилизации, — желание…

Они лежали в объятиях друг друга, не двигаясь, позволяя только теплу своих тел впитываться одно в другое, закрыв глаза, чтобы полнее насладиться этим счастливым опьянением.

— Я думал о тебе, моя дорогая, я молил Бога, чтобы снова тебя встретить, — прошептал Владимир. — Моя смелая девочка, спасибо тебе за это волшебство, эту сказку.

Они задремали. Первым проснулся Владимир и стал покрывать поцелуями каждый миллиметр ее тела. В руках Владимира она почувствовала себя сгоравшей в пламени бабочкой. Но через несколько мгновений эта бабочка снова оживет, расправит свои крылышки и снова полетит навстречу этим необыкновенным ощущениям, чтобы снова отдаться во власть этому пламени.

— Верочка, ты знаешь, что ты совершенна? И как человек, и как женщина. Ты совершенна и уникальна Вера, запомни это, — шептал ей Владимир. И она верила. Верила, что нет в мире другой такой.

Мир, казалось бы, такой привычный и скучный, превратился вдруг в радужное сияние, в сказку, где все возможно.

Они гуляли по вечернему городу, и, смотря на проезжающие автомобили, звенящие трамваи, мосты, фонари, отражавшиеся в воде, небо, внимая городскому шуму, Вера впервые почувствовала, как ее сердце стучит в унисон с самой жизнью, что ее душа — это одно целое с самой душой мира.

— Вера, а как ты думаешь, какое у тебя призвание в этой жизни? — Вопрос Владимира был как бы продолжением этого зародившегося в ней необыкновенного ощущения.

Вера задумалась на несколько секунд, а потом ответила:

— Не знаю. Любить, наверное.

Владимир улыбнулся такому простому и правдивому ответу и поцеловал ее в щеку.

Робко входя в храм и неумело крестясь, Вера была не в силах сдержать неизвестно откуда нахлынувшее волнение. Она не могла сказать, что ее сюда привело, словно какая‑то сила подтолкнула ее, когда она проходила мимо. На протяжении этих лет она если и вспоминала Бога, то только когда думала о матери. Вере тогда приходили в голову слова, сказанные мамой перед смертью. А теперь вот вспомнила она слова и матери, и батюшки, с которым она разговаривала перед самым своим отъездом в тогдашний еще Ленинград.

Пламя свечей отражалось на позолоте икон, и лучи, идущие от них, казалось, отражали чувства и эмоции тех, кто сегодня здесь уже был. Они собрали в себе печали, радости, страхи и надежду тех, кто приходил сюда до Веры. И еще в этих тонких искрящихся лучах сияла любовь. И, дыша полной грудью, она набирала полные легкие воздуха, ощущая, как с каждым вдохом ее наполняет свет и тепло. Она выдыхала, и вместе с ее выдохом уходили тревоги и опасения. Она жила. Сейчас, в эту самую минуту. Она была свободна. И уже никто никогда не сможет вернуть ее обратно. Она свободна.

Она остро ощущала эту безграничную любовь, этот свет, исходящий отовсюду, который проникал в самые сокровенные уголки ее сердца, в самые потаенные места ее души, не оставляя места сомнению и недоверию. «В доме Отца моего обителей много», — услышала она отчетливо слова отца Сергия. И почувствовала, как из глубины ее души поднимается всепоглощающая любовь ко всему миру, ко всем людям, и, уже не сдерживаясь, она навзрыд заплакала:

— Я люблю тебя, Господи…

Влада не узнавала мать, разговаривая с ней по телефону. Она привыкла слышать почти всегда унылый голос матери, ее жалобы на то или другое. Сегодня она услышала радость в голосе Веры. Радость, которая, казалось, переполняла Веру — с таким энтузиазмом и интересом она говорила с дочерью.

— Мам, ты встретилась с Владимиром Георгиевичем? — спросила дочка и в ответ услышала лишь смех матери. Всегда такой сдержанной, Вере было неудобно говорить с дочерью о своей любви, но радости сдержать она не смогла.

Она услышала смех дочери на другом конце линии, и что‑то подсказало ей, что без участия Влады здесь не обошлось.

Они встретились с Володей у метро, чтобы пойти на выставку в Эрмитаж. Он подошел к ней, и его веселый и одновременно загадочный взгляд вызвал у нее любопытство.

Она ничего не спросила, хотя чувствовала, что он хочет ей что‑то рассказать. Но на выставке, не удержавшись, шепнула ему:

— Ты чего такой загадочный, случилось что?

Владимир рассмеялся и, взяв ее за руку, шепнул на ухо:

— Да, после выставки поговорим.

На выходе из Эрмитажа Владимир, хитро косясь на Веру, выпалил:

— Я тебя записал на курс актерского мастерства.

— Какой курс? Нет, Володь, я не пойду. Ты что, смеешься? — было первым, что она выпалила. И охнула, испугавшись, что разочаровала его своими словами.

Он ничего не ответил, просто шел рядом.

Вера шла вся в своих мыслях, когда Владимир вдруг резко остановился:

— Вера, посмотри на меня. Вера, ты знаешь, в одной книге я когда‑то прочитал: не отказывайтесь от своей мечты. Не позволяйте жизни убить ее, если в этой мечте вся ваша душа. Храните ее. Добивайтесь ее. Не забывайте о ней. Разрывайте сети, и если они все‑таки опутали вас, перегрызите их, выпутайтесь, выпрыгните и плывите, пока не утонете, но не отказывайтесь от мечты. Ты же еще можешь прожить то, о чем когда‑то мечтала, добиться того, чего хотела. А чувствовать страх — это нормально.

Она смотрела в его глаза и видела в них мольбу, надежду, ожидание.

— Верочка, я же знаю, о чем ты мечтала, ты просто похоронила эту мечту в один день.

— Время назад не повернуть, — немного резко вырвалось у Веры.

— Да, не повернуть. И жизнь сначала нельзя прожить, но ее можно начать жить сейчас, с этого самого момента, Вера!

Вера ничего не ответила, только память внезапно откуда‑то выхватила момент, когда она прыгнула в Терек, спасаясь от преследователей, как она плыла в обжигающей ледяной воде, преследуя только одну цель — выжить, чтобы увидеть его…