– Маш, я не могу совладать с твоим воздыхателем! – Лидочка плюхается в кресло. – Он не визирует договор!

Молчу и продолжаю печатать ответ на сообщение от Ложкина, в котором он пытался объяснить, почему управление ДМС[5] не в состоянии заключить договор с необходимой клиенту клиникой. Его писанина на двадцать строк содержит в себе все что угодно, кроме внятного и аргументированного ответа на волнующий меня вопрос.

– Маш, ты слышишь меня? Мокрозад не визирует договор! – Лидочка говорит на тон выше.

– И что требуется? – не отрываясь от монитора, спрашиваю я.

– Ну, сходи к нему, он все согласует! Я не могу общаться с этим придурком!

Хочется послать Ландышеву куда подальше, но ведь я – хороший начальник. Я прикрою на работе, помогу по работе, решу рабочие проблемы – сделаю все, чтобы сотрудникам комфортно работалось. Пусть со своей личной жизнью они идут к Рябинову, но все, что связано с работой – на мне. Поэтому я нажимаю на отправку письма и забираю у Лидочки договор.

Логово Мокрозада, если так можно назвать каморку площадью восемь метров, располагается на третьем этаже. Я вхожу без стука. Василий стоит возле окна и с кем-то разговаривает по мобильному телефону.

– Я понял, но мне не нужен тест-драйв. И цвет мне нужен только белый металлик. Слышите? Только этот цвет!

Откашливаюсь, чтобы известить о своем присутствии. Он сразу же оборачивается и, увидев меня, расплывается в довольной улыбке.

– Я перезвоню, – деловито говорит он и убирает телефон в карман коротких брюк. – М-мария…

– Здравствуй, Василий. Машину меняешь? – сажусь в неудобное кресло.

– Д-да, – он усаживается напротив меня и закладывает руки за голову. – К-как дела?

– Были отлично, пока не прибежала Лидочка с жалобами на тебя, – наклоняюсь вперед и кладу договор ему под нос.

– Хи-хи, так и знал, что она пожалуется!

– Какой ты проницательный!

Хочу схватить со стола дырокол и швырнуть ему в голову, чтобы согнать с его лица омерзительную улыбку. Ясно, как день: он отослал Лидочку только затем, чтобы пришла я, и он смог бы хоть немного насладиться моим обществом и попялиться на меня, представляя в своем больном воображении черт знает что.

– В-видишь ли, М-мария...

– Василий, у меня через полчаса встреча, а я теряю свое время, – я встаю. – Давай не будем усложнять и без того непростой рабочий процесс. Прочитай еще раз договор, поставь визу, и кто-нибудь из моих сотрудников за ним придет.

– Н-но…

– Не расстраивай меня, Василий, – собираю волю в кулак и обворожительно улыбаюсь, после чего он растекается по креслу, как сливочное масло на сковороде. – Мне пора.

Переговоры прошли более или менее гладко, как в большинстве случаев. Вот только вместо Вити на них присутствовал сам Петрович, что было не совсем понятно: не такой уж и важный клиент пожаловал, чтобы генеральный потратил час своего драгоценного времени. Петрович по большей части молчал, лишь изредка задавая вопросы, не особо относящиеся к теме разговора, после чего представители клиента начинали нервничать, и мне приходилось снимать напряжение, чтобы их не спугнуть.

А когда я вернулась на свое рабочее место, мне позвонили из приемной генерального и пригласили к нему. За пять лет работы в компании это был третий случай. Поскольку оба предыдущих раза – раскрытие случая крупного страхового мошенничества со стороны не менее крупного клиента, находящегося в ведении моего управления, и недавний нагоняй за непрофессиональное поведение Тамары Малиновой – не вызывали никаких теплых воспоминаний, то пришлось постараться, чтобы скрыть волнение в преддверии встречи с Петровичем тет-а-тет.

Поднимаюсь на пятый этаж и подхожу к стойке ресепшена, за которой гордо восседает секретарь генерального.

Марина Сергеевна Зарицкая – потрясающая женщина! Никто с большим достоинством не может выполнять секретарские обязанности. Она гордо именует себя – ассистент генерального директора, хотя в трудовой книжке указана именно должность секретаря. Но это неважно, самое главное, что все уважительно называют ее по имени и отчеству, а вот Ирочку, секретаря Орла, только по имени и на «ты». А еще Марина Сергеевна обожает шоколад. Желательно бельгийский, или еще какой-нибудь привозной – он ей больше подходит по статусу, хотя пару раз была уличена в соседнем супермаркете за покупкой «Аленки». Правда, сразу же отвертелась, сказав, будто это подарочек для консьержки в ее доме.

– Добрый день, Мария, – она улыбается.

– Здравствуйте, Марина Сергеевна. Как дела у Ивана?

Зарицкая меня любит, хоть и пытается это скрыть от посторонних глаз. Дело в том, что я не только снабжаю ее дорогим шоколадом, но еще я посодействовала при поступлении ее сына, Ванечки, в МГЮА, где двоюродный брат мамá заведовал какой-то кафедрой.

Марина Сергеевна оглядывается по сторонам и негромко отвечает:

– Замечательно. Он сдал зимнюю сессию на «отлично»!

– Это все гены, – я улыбаюсь. – Юрий Петрович в хорошем расположении духа? Я переживаю.

– Да, он такой довольный вернулся! – она берет трубку и набирает номер генерального. – Юрий Петрович, Мария может пройти? – и, получив утвердительный ответ, она снова обращается ко мне. – Он ждет.

Кабинет Рябинова кажется просто конурой по сравнению с резиденцией генерального: отделанные панелями из темного дерева стены, на которых висят репродукции картин Клода Моне, дубовый паркет, массивная мебель из дерева.

– Мария, присаживайтесь, – Петрович указывает на кресло возле своего стола. – Будете чай или кофе?

– Нет, спасибо, – послушно усаживаюсь напротив него.

– Как ваши дела? – он прикладывает указательный палец к губам и впивается в меня взглядом.

– Хорошо, спасибо.

– Мне понравилось, как вы провели переговоры, – сказав это, он снова прикладывает палец к губам.

– Спасибо.

Фокусирую взгляд на позолоченной подставке для ручек и судорожно начинаю вспоминать, где могла допустить ошибку во время встречи, но после непродолжительного анализа понимаю, что все прошло идеально. Тогда что я здесь делаю? Возможно, Петрович считает иначе, о чем и собирается сообщить. «Смотри ему в глаза», – произносит здравый рассудок, и на этот раз я не смею ослушаться.

– Мария, сколько вы в этой должности? – спрашивает Петрович.

– С марта 2010-го.

С чего бы ему интересоваться подобными вещами? Неужели он хочет… Тщеславие вопит изо всех сил, самолюбие дудит в фанфары. Конечно же! Сегодняшние переговоры – не что иное, как своеобразный экзамен. За красивые глаза должность директора департамента никому не достается, надо пройти все круги ада, что я и сделала. Вот он, момент славы!

– И вас все устраивает? – продолжает Петрович. – Должность, оклад, бонусы? Руководство?

Руководство? Причем тут руководство? Здравый рассудок приказывает тщеславию и самолюбию замолчать. Сохраняю внешнее спокойствие, хотя внутри напряжена, как струна. Странный вопрос перед повышением. Проверка на лояльность компании? Или на лояльность генеральному? «Петрович – либо идиот, либо хочет меня слить», – звучат в ушах слова Вити. Тщеславие обвиняет здравый рассудок в паранойе, а здравый рассудок обвиняет тщеславие в недальновидности. Все это время самолюбие продолжает дудеть в фанфары, от чего голова начинает раскалываться.

– Руководство? – переспрашиваю я как ни в чем не бывало. – Я подчиняюсь Виктору и вам.

– Ну да, конечно, – Петрович лукаво улыбается, переводит взгляд на свой мобильный телефон, а потом – снова на меня. – Вы ведь вместе с Рябиновым пришли?

– Нет. За два года до него.

– Ну да, точно. Что ж, не смею больше вас задерживать.

Встаю и неспешно направляюсь к двери, хотя единственное желание в данный момент – убежать из кабинета генерального со всех ног. Неужели Петрович хочет отделаться от Вити? Если так, то какую участь он уготовил для меня? Предложение вступить в коалицию против Рябинова в обмен на повышение? Но я не поступлю так ввиду многих причин: наших приятельских отношений, слаженной работы в команде, да и перспектива оказаться под началом другого зама совсем не прельщает. Предположим, я откажусь. Что тогда? Меня уволят? Мурашки начинают свой забег по позвоночнику: вверх, вниз, снова вверх, снова вниз. Тщеславие проклинает здравый рассудок, тот проклинает тщеславие, а самолюбие никак не может определиться с инструментом для подходящей музыкальной партии.