Уже часа через три поднялся переполох. Урки все «на ушах». Кто-то наехал на Крысу. По повадкам похож на вора. На вид лет пятьдесят. Не чурка. Кто-то из наших. На щеке возле уха — ожог размером с пятак. «Ожог, говоришь? Сейчас позвоню. Неужто Жженый?»

— Слышал, ты накатил на вора, грабанул его и публично обидел. Если так, то Крыса вправе собрать толковище.

— Ты у них главный шпан, тебе и решать. Мало ли жмуриков в Москве ошивается. На лбу у него не написано, что он — Крыса.

— Он же тебе сказал, кто он и откуда.

— Чего ты от меня хочешь?

— Чтоб ты утряс этот конфликт полюбовно. Посидите где-нибудь в кабаке. Так, дескать, и так. Погорячился. Чего не бывает в жизни? Он из молодых, а они, если с ними по-хорошему, быстро отходят.

— Ты хочешь, чтобы я перед этим щенком стелился? За кого ты меня принимаешь? Меня весь Союз знает. Ну, не понравилась мне его рожа.

— Ты извини, Жженый. Ты наши порядки знаешь. Придется подъехать тебе сегодня вечерком в «БМ». Соберу, сколько смогу. Думаю, человек двадцать пять будет.

— Я не поеду. Времени нет. Да и не хочу, если быть честным.

— Дело твое. Но учти, решим без тебя. Для тебя этот вариант — не лучший.

— Тебе жить, сам и решай. Я в этих делах тебе не советчик.

— Жженый, ты же умный человек. Неужели не понимаешь, чем это для тебя пахнет? Я целиком на твоей стороне. Ну еще два-три старика. От силы. А там один молодняк. Они крови хотят.

— Перебьются. Рылом не вышли. Будь здоров. На сходняк не приеду, так и знай. Зелены еще они, чтобы хвост на меня поднимать.

«Вот и все. Полгодика поживу в петле. А там и отстанут. Хватит, поблатовал, пусть другие блатуют».

Снова звонок. Жженый думал, опять по тому же вопросу. Но нет. Это Решетников. Сообщил, что их общий знакомый согласился приехать на встречу.

— Где и когда?

— Сейчас на Кутузовском, возле двадцать шестого дома.

— Поезжайте. Без суеты. О нашей договоренности с вами — ни слова.

Все как по писаному. Впервые Жженый насторожился. Припарковался и затих, поджидая клиента. Машина Решетникова на виду. Бедный, извелся, места себе не находит.

Прошло полчаса. Никого. Час. Полтора. Никто так и не появился.

Вот тебе раз. Как же, Жженый, ты так оплошал? Кто-то оказался хитрее тебя. Скорей всего ты сам засветился.

Решетников тоже недоумевал. Попусту проторчал полтора часа. А что в итоге? Ничего. Все те же волнения и неопределенность. Придется платить, лишь бы все это закончилось побыстрее. Вернулся домой, только успел раздеться — снова звонок.

— Извините, подъехать не смог. Дела, понимаете ли, текучка. А вы, значит, были? Один?

— С кем же еще? Дело это, как я полагаю, не коллективное.

— В принципе вы все правильно уловили. И я так же думал сначала. Но теперь усомнился. По-моему, вы не откровенны со мной до конца. Что-то скрываете. А может быть, плетете какие-то козни?

— Как можно? Помните последний наш разговор? Вы говорили, что высветили все мои связи.

— Значит, не все. Значит, я ошибался. Видимо, я недооценил вас. Но, полагаю, я смогу это исправить.

— Я тоже тут на досуге подумал, и знаете, что пришло мне в голову?

— Решились на самоубийство?

В вопросе прозвучала откровенная насмешка.

— Почти в самую точку, но не совсем. Ведь я могу прибегнуть и к другому варианту.

— Явиться с повинной?

— Вот именно.

— Отговаривать не стану. Но если по существу, то и этот ваш вариант нисколько не лучше первого.

— Не скажите. Бумаги, которыми вы пытаетесь загнать меня в угол, если, конечно, они у вас есть, могли быть похищены у одного-единственного человека, которого я хорошо знал. Он мертв. Ищут его убийцу. Мотивом убийства вполне могли быть эти бумаги. Как вам такой вариант? Все наши разговоры с вами записаны. А это значит, что вас можно идентифицировать по голосу. Согласитесь, обвинение в должностном преступлении и в убийстве неодинаковы по своей тяжести?

— Неплохо. Как экспромт очень неплохо. Вашу откровенность ценю. Ценю и способность нестандартно мыслить. Не буду скрывать от вас, вы меня озадачили. Риск, безусловно, для меня есть. Но все так относительно в этом мире. Пару-тройку недель я могу потерпеть, пока будет найден убийца вашего хорошего знакомого. Вам же все это время придется сидеть на горячих углях, быть в постоянном напряжении и трястись от страха. Если же я приду к выводу, что бумаги действительно таят для меня угрозу, плюну на них и передам в прокуратуру.

— Хорошо, хорошо. Вы правы. Назовите ваши условия, и мы с этим покончим. Я не отказываюсь платить.

— Кто тот человек, который приезжал вместе с вами к двадцать шестому дому?

— Я был там один.

— В машине — да. Но под наблюдением вашего человека.

— Никого из своих знакомых я там не заметил.

— Возможно. И тем не менее вы были там не один. Как только выясню, кто это, мы продолжим переговоры. А пока можете передохнуть. Надеюсь, я вскоре на него выйду.

Сходняк, как и обещал главшпан карманников, собрался вечером в тот же день, в одном из ресторанов Замоскворечья. Решение собравшихся было почти единодушным: дать «по ушам». Кое-кто попытался замолвить за Жженого слово, но их голоса утонули в общем негодовании. Молодым ворикам не терпелось упиться властью.

— Крыса, зарежешь его — никто из блатных тебя не осудит. Хватит, падла, покочевряжился. Посмотрим, что он теперь запоет в шкуре фраера.

Спустя полчаса Жженый узнал о решении сходки.

«Вот так. Обратно переиграть нельзя. Теперь можно открывать торг с уголовкой. Должны отпустить. На мне одной воровской крови — ушат. Не говоря о всех фраерах, которых я упаковывал пачками. Сам не буду звонить. Дождусь их звонка. Ментам уже завтра все будет известно».

Он не ошибся. В уголовке — ЧП. Жженый получил «по ушам». Жженый больше не вор. Накрылся столь ценный оперативный источник.

— Геннадий Юрьевич, до нас дошли слухи: вы будто бы уже не у дел. Объясните, успокойте наши тревоги.

— Увы. Это так. Случилось такое несчастье. По телефону мне не хотелось бы. Давайте я к вам подъеду.

— Можем встретиться, но не в управлении, а где-нибудь рядом, в моей машине. Помните номер? Я жду.

Жженый в темпе собрался — и на свиданку. Машину шефа увидел издалека. Для страховки проехал мимо, развернулся, еще раз проехал и только после этого припарковался. Но из машины не вышел, а минут пять наблюдал. Затем юркнул в машину к шефу.

— Прежде всего примите мою личную благодарность за наводку на Троля. Взяли тепленького с ворованными вещичками в компании с такими же головорезами. Факт, безусловно, отрадный. Но как же вы так оплошали?

— Сам не пойму. Наглотался таблеток, кажется, ноксерона. Заторможенность. Поздно врубился. Достал меня этот щенок. Наглые стали, никакого уважения к старикам. Завелся и уже не смог остановиться.

— Переиграть никак нельзя решение сходки?

— Товарищ полковник, слышать такое от вас как-то неловко. Жалею, что не поехал на сходку. Вот за что ругаю себя. Не думал, что столько блатных пойдут против меня.

— И как же теперь?

— Все будет как прежде. Только, конечно, информация уже потухлей, дешевле.

— Никуда не годится. Такой ценный источник. Надо что-то придумать. Что я скажу начальству?

— Скажите, что старый стал, что не та уже голова и нет прежней смекалки. А мне каково? Для меня это — допинг, возможность пощекотать нервишки. Но, видно, всему приходит конец. В тираж мне пора. Самое время.

— А ведь знаешь? Ты прав. Никогда не думал об этом. Старость — не радость. Это ты верно подметил. Все хотел у тебя спросить. Правда, что уркам, которые отошли от дел по старости или из-за увечья, полагается выходное пособие? Слышал, будто бы двадцать пять тысяч зеленых.

— Я вам когда еще говорил — не читайте вы эти глупые бульварные газетенки, пишут там одни сосунки, тащат весь бред, который услышат. Все блатные думают об одном: как побольше урвать для себя и поменьше отдать на общак.